Том 6. Публицистика. Воспоминания - Иван Бунин

В отношении к А. Н. Толстому, его творчеству и его личности особенно резко сказалась двойственность бунинской позиции, глубоко субъективное и пристрастное восприятие советской действительности в целом. Бунин исключительно высоко ценил огромный художественный дар А. Толстого («редкая талантливость всей его натуры, наделенной к тому же большим художественным даром», «все русское знал и чувствовал как очень немногие», «работник он был первоклассный» и т. д.). Но одновременно он находил в нем ряд неизвинительных человеческих слабостей, будто бы определивших судьбу Толстого. Немалую роль в этих оценках сыграл, конечно, и отъезд А. Толстого в Советскую Россию (1923 г.), обретение там признания и популярности уже в качестве одного из ведущих советских писателей, автора трилогии о революции и гражданской войне «Хождение по мукам», повести «Хлеб» и т. д. Встречавшийся с Буниным в 1946 году в Париже К. Симонов приводит его слова о А. Толстом: «После <…> предварительного злого пассажа в адрес Толстого Бунин много и долго говорил о нем. И за этими воспоминаниями чувствовалось все вместе: и давняя любовь, и нежность к Толстому, и ревность, зависть к иначе и счастливей сложившейся судьбе, и отстаивание правильности своего собственного пути» (Симонов К. Об Иване Алексеевиче Бунине. — Литературная Россия, 1966, № 30, 22 июля).

Тенденциозность, ощутимая в этих воспоминаниях, была подогрета и некоторыми частными обстоятельствами. После описанной Буниным встречи с А. Толстым в 1936 году в Париже последний, вернувшись в Москву, также откликнулся на нее в статье «Зарубежные впечатления»: «Случайно в одном из кафе в Париже я встретился с Буниным. Он был взволнован, увидев меня… Я прочел три последних книги Бунина — два сборника мелких рассказов и роман „Жизнь Арсеньева“. Я был удручен глубоким и безнадежным падением этого мастера. От Бунина осталась только оболочка внешнего мастерства» (Толстой А. Н. Полн. собр. соч., т. 13. М., 1949, с. 518). Вряд ли А. Толстой был до конца искренен, когда писал это. Как бы то ни было, отзыв этот стал известен Бунину и, бесспорно, обострил его неприязненное отношение к А. Толстому и его писательской судьбе. Впрочем, сложные отношения — дружба-вражда — не мешали Бунину по-прежнему высоко ценить талант А. Толстого. А. Седых вспоминает: «Бунин прочел „Петра I“ Алексея Толстого и пришел в восторг. Не долго думая, сел за стол и послал на имя Алексея Толстого, в редакцию „Известий“, такую открытку: „Алеша! Хоть ты и …, но талантливый писатель. Продолжай в том же духе. И. Бунин“» (Седых Андрей. Далекие, близкие, с. 207). К этому роману Бунин возвращался не раз. 3 января 1941 года записал в дневнике: «Перечитывал „Петра“ А. Толстого вчера на ночь. Очень талантлив!» Примечательно, что накануне Отечественной войны Бунин писал именно А. Толстому (а также старому Другу Н. Д. Телешову) о своем желании вернуться домой. Письмо Толстому затерялось, открытка Телешову кончалась словами: «Я сед, сух, но еще ядовит. Очень хочу домой». Очевидно, под влиянием полученного письма А. Толстой 17 июня 1941 года обращается к Сталину с обширным письмом, где дает высокую оценку бунинскому таланту и говорит о его значении как писателя: «Мастерство Бунина для нашей литературы чрезвычайно важный пример — как нужно обращаться с русским языком, как нужно видеть предмет и пластически изображать его. Мы учимся у него мастерству слова, образности и реализму» (ЛН, кн. 2, с. 396). В архиве А. Толстого сохранилось три черновых варианта письма Сталину с обширными и очень высокими По оценкам характеристиками Бунина-писателя. Начавшаяся Великая Отечественная война нарушила все планы. Известие о кончине А. Толстого настолько потрясло Бунина, что он в течение трех дней в дневниках за 24, 25 и 26 февраля 1945 года возвращается к этому событию (см. наст, т., с. 539). В письме к Я. Б. Полонскому от 9 марта 1945 года он говорит о Толстом, «смертью которого <…> действительно огорчен ужасно — талант его, при всей своей пестроте, был все-таки редкий!» (Архив В. В. Лаврова).

Очерк «Третий Толстой» был напечатан в нью-йоркской газете «Новое русское слово», вслед за другими «Автобиографическими заметками». После того как ряд литераторов-эмигрантов выступили против тенденциозности бунинских воспоминаний, сам Бунин стал тревожиться за судьбу посланного в редакцию очерка об А. Толстом. Он писал Андрею Седых 20 января 1949 года: «Целую и за то, что защищаете Вы меня от клянущих меня за мои „Автобиографические заметки“, — за то, что не расплакался я В них насчет Блока, Есенина… Вскоре я пошлю в „Нов<ое> р<усское> слово“ мои заметки об Алешке Толстом…» (Седых Андрей. Далекие, близкие, с. 231). И еще, в апреле 1949 года: «Есть у меня зернистая вещь „Третий Толстой“ — об Алешке Толстом — с большими похвалами его таланту писательскому и меньшими — таланту житейскому» (там же, с. 231).

…«декадентскую книжку стихов»… — Речь идет о книге А. Толстого «Лирика» (изд. автора; СПб., 1907).

…Соней Дымшиц… — Речь идет о второй жене А. Толстого С. И. Дымшиц.

Львов Г. Е., князь (1861–1925) — председатель совета министров и министр внутренних дел Временного правительства, после Октября — эмигрант.

Журнал «Грядущая Россия» — начал выходить в Париже в 1920 г., состав редакции: гр. А. Н. Толстой, М. А. Алданов, Н. В. Чайковский, В. А. Анри.

«Все это время работаю над романом листов в 18–20…» — Речь идет о первой части «Хождения по мукам» («Сестры»), появившейся в I–IV книгах парижского журнала «Современные записки» (1920–1921).

Наташа — Крандиевская Н. В. (1889–1963), третья жена А. Толстого, поэтесса.

Нобелевские дни*

Воспоминания посвящены обстоятельствам, связанным с присуждением и вручением Бунину премии Нобеля в области литературы за 1933 год. Бунин был отмечен Шведской академией после Кнута Гамсуна (1920), Анатоля Франса (1921), Бернарда Шоу (1925), Томаса Манна (1929), Синклера Льюиса (1930), Джона Голсуорси (1932) и др. В официальном решении о присуждении Бунину премии говорилось: «Решением Шведской академии от 9 ноября 1933 года Нобелевская премия за этот год присуждается Ивану Бунину за правдивый артистический талант, с которым он воссоздал в художественной прозе типичный русский характер» (цит. по кн.: Бабореко, с. 283). На вопрос корреспондента французской газеты «Матэн», за какое именно произведение он получил, по его мнению, премию, Бунин ответил: «Возможно, что за совокупность моих произведений… Я, однако, думаю, что Шведская академия хотела увенчать мой последний роман „Жизнь Арсеньева“» (там же, с. 283). Из своей премии значительную часть (120 000 франков) Бунин выделил в пользу нуждающихся литераторов, но распределение этих сумм вызвало в эмигрантских кругах обиды. В ту пору, кстати, резко ухудшились — и без того неважные — отношения Бунина с Гиппиус и Мережковским (чья кандидатура также рассматривалась в 1933 году в Стокгольме, так что он даже предлагал Бунину «поделить» будущую премию, на что тот ответил решительным отказом). Очень значительная сумма Нобелевской премии (почти 800 тысяч франков) в результате непрактичности, щедрости и доверчивости Бунина быстро стала таять. 10 мая 1936 года он заносил в дневник: «Да, что я наделал за эти 2 года <…> агенты, которые вечно будут получать с меня проценты, отдача Собрания сочинений бесплатно (речь идет о Собрании сочинений, выходившем в 1934–1936 годах в Берлине, в издательстве „Петрополис“. — О. М.) — был вполне сумасшедший. С денег ни копейки доходу… И впереди старость, выход в тираж» (см. наст. том). «Бунин не купил ни клочка земли, ни дома. Единственное „недвижимое“ имущество — по весу и габаритам, которое приобрел Иван Алексеевич, стал большой радиоприемник. (Именно он в годы войны помогал ему ловить сводки Совинформбюро.)» (Лавров В. «Кличут и меня воспоминанья…» — В журн. «Прометей», т. 14, M., 1987, с. 195). Уже к началу войны существование Бунина и его домочадцев поддерживалось во многом усилиями благотворительности (ср. в письме Н. Д. Телешову от 8 мая 1941 года: «Был я „богат“, а теперь, волею судеб, вдруг стал нищ, как Иов» — ЛН, кн. 1, с. 623).