Адепты стужи - Александр Маркьянов

— Я верю в вас, господа! С Богом! По машинам!

Одна за другой грузные, окрашенные в бело-серый, «противоядерный» цвет машины выруливают на взлетку, на ведущую к небесам полосу. Взлет — как момент истины…

Поднять в воздух загруженный до предела тяжелый стратегический бомбардировщик не так то просто, сами пилоты шутят, что их машина отрывается от Земли только благодаря кривизне планеты. Отчасти так оно и есть. Самолет занимает исходную в самом начале взлетно-посадочной полосы, мерно гудят моторы…

— Вышка, я Шмель-Первый, рулежку закончил, все системы работают штатно. Прошу взлет по полосе три.

— Шмель-Первый я вышка, взлет по полосе три разрешаю. Ветер в левый борт, семь метров в секунду. Набор высоты в секторе два.

— Условия принял! Начинаю разбег.

Разбег начинается не сразу. Командир корабля плавно двигает вперед РУДы [РУД — рычаг управления двигателями], в то время как правак держит тормоза. Цель в том, чтобы заставить двигатели выйти на максимально возможную в статическом положении тягу и начать разгон рывком. Опытный правак, налетавший на Муромцах лет пятнадцать, ловит этот момент даже без приборов — когда дрожь нетерпения готовой сорваться в воздух птицы выходит на максимально допустимый уровень, он отпускает тормоза — и небесная птица начинает разбег…

— Режим взлетный! Держать РУДы!

— РУДы держу!

— Скорость растет! Фары включены, часы включены! Приборы норма.

Пока командир корабля плавно добавляет тяги двигателя, правак монотонно, как молитву комментирует скорость.

— Сто шестьдесят. Сто восемьдесят. Ускорители!

Хвост самолета окутывается пламенем — одновременно срабатывают пороховые ускорители, добавляя скорости самолету. Со стороны кажется что самолет горит и вот-вот произойдет нечто непоправимое. Это маленькие ракеты, можно взлететь и без них, но на самом пределе при такой загрузке. Ни один разумный пилот не предпочтет взлетать на пределе, ставя под угрозу операцию, если есть возможность обойтись без риска.

— Есть ускорители! Сто девяносто. Двести! Двести десять! Точка принятия решения!

— Взлет!

— Продолжаем взлет!

— Двести двадцать! Двести тридцать! Двести сорок! Двести пятьдесят!

— Закрылки пятнадцать, механизацию включить!

— Есть закрылки, есть механизация! Двести шестьдесят! Двести семьдесят! Отрыв!

Нос самолета — а затем и вся туша отрывается от земли, ревя моторами, птица уходит в небеса, ради которых она и создана. Только в небе живет самолет, только в небе на своем месте летчик.

— Пять! Десять! Безопасная!

— Убрать шасси! Продолжить набор высоты!

Со стуком открываются люки, приводы начинают убирать шасси в брюхо самолета.

— Двадцать! Тридцать!

— Фары выключить! Доложить по шасси!

— Фары убраны!

Срабатывают замки люков, контрольные лампочки, показывающие, что шасси убраны, загораются зеленым, все три.

— Шасси убрано! Скорость триста двадцать!

Зеленая пелена окружающего аэродром леса стелется под крылом, уходя все ниже.

— Сброс ускорителей.

Один за другим взрываются пироболты отработавшие свое цилиндры ускорителей падают вниз. после того, как взлетят все, над лесом пройдет вертолет — сброшенный ускоритель может привести к пожару.

— Закрылки десять, разворот на курс двести, занимаем исходную для набора высоты.

— Принято! Показания авиагоризонтов одинаковые!

Самолет кренится на бок, кренится несильно, разворачиваясь над родным аэродромом. Мерно ревут двигатели, все как один в унисон.

— Есть курс двести, есть исходная.

— Набор высоты. Закрылки пять.

— Есть закрылки пять.

— Вышка, я Шмель-один. Взлетел штатно, занимаю коридор.

— Вас понял, Шмель-один. Удачи.

Бомбардировщики выстраиваются клином — как журавли. И курс у них тот же самый, что и у журавлей — на юг.

Вот только осень еще не наступила.

Через несколько часов, когда бездонное небо полно звезд, а безжизненная земля внизу затянута серой дымкой облаков, клин бомбардировщиков достигает исходной точки. В небе над Туркестаном необычно оживленно — то здесь, то там пульсирует вырывающееся из сопел пламя. В небе — не меньше истребительной эскадрильи, реактивные истребители то ныряют в облачную пелену, то выныривают из нее подобно косаткам.

— Северный Ветер, я Шмель-Первый, подходим с севера, просим разрешения выходить на огневой рубеж.

— Отрицательно, Шмель-Первый, уходите на дозаправку, квадрат сорок-одиннадцать, высота девять тысяч, позывной Кот-Три. Выход на рубеж по сигналу.

— Условия работы принял, ухожу на дозаправку…

Дозаправляют такие же Муромцы, только старые — когда самолет уже не может продолжать службу в составе бомбардировочных эскадр — его переделывают в летающий заправщик. Дозаправляться с однотипного борта очень удобно — нет проблем с выравниванием скоростей, самолеты идут одинаково…

Сигнал поступил, когда заправка еще не была окончена.

— Шмель-Первый, я Северный Ветер. Поступил приказ на уничтожение целей, распределение и наведение по Легенде. Огонь по готовности! Рубеж пуска прикрыт, ближайшие бандиты в восьмидесяти милях южнее. Отработав, уходите на курс один-три-пять, эшелон один-пять-ноль.

— Условия принял! Всем Шмелям — работаем по Легенде, выходим на огневой рубеж.

С Легендой все намного проще, появилась возможность сократить одного члена экипажа. Терминал Легенды сам примет доклад от спутников, распределит между носителями цели и выдаст данные для стрельбы. Вычислительная система самолета, взятая от Лебедя, сама рассчитает задачу поражения целей, распределит имеющиеся боеприпасы и введет данные в управляющие системы бомб и ракет. Это раньше на бумаге да на интуиции рассчитывали точку сброса, теперь те же бетонные болванки, имитирующие свободнопадающие бомбы, бросают больше для привычки, чтобы напомнить себе — в самолете главный все-таки пилот, а не бортовой компьютер…

Самолеты плывут в ночном небе, мерно гудят моторы, матово светят приборные доски с дисплеями. Матово поблескивает в лунном свете завеса облаков под ними, иногда сквозь облака рвутся к Луне островерхие горные хребты. Полет на стратегическом бомбардировщике сложно с чем-то сравнить, разве что с поездкой на паровозе… Тупая, тяжелая, готовая смести все что под ней сила, богатырская мощь чувствуется в самом самолете.

Дисплей перед командиром корабля за микронную долю секунды меняется — теперь перед ним объемная карта с зеленой точкой — самим самолетом и пульсирующими красными точками целей.

— Есть расчет, правак принимай управление. Штурман — контроль!

— Управление принял!

— К стрельбе готовы, отказов техники нет. Мы на огневом рубеже!

— Принял, открываю люки!

С отчетливым металлическим стуком открываются крышки бомболюков…

— Огонь!

Одна за другой планирующие авиабомбы и крылатые ракеты срываются с держателей в темную бездну, раскрываются управляющими плоскостями. До цели им лететь чуть больше минуты…

Сто двадцать тонн бомб и ракет обрушились на Афганистан той ночью. Тридцать тонн — на разгромленный объект Зеро, откуда только успели взлететь североамериканцы. Тридцать тонн — на уже обстрелянный утром аэродром Баграм. Оставшиеся шестьдесят тонн нагрузки долетели до еще одной британской базы в окрестностях Кабула. Не стало и ее…

Ночь на 11 августа 1996 года. Туркестан, пограничная зона…

— Господин майор, они идут за нами.

Багаутдинов, только что снявший жгуты и нормально себя перевязавший, выругался. Вот так всегда бывает — людям делаешь добро, а в итоге получается…

Дерьмо в итоге получается…

— Почему не стреляют?

— Мы идем на пределе. Огни тоже. Курсового пулемета на этих вертолетах нет. Начнут разворачиваться боком — потеряют нас и все.

Бараны…

— Сэр, смотрите!

Что-то, похожее на рукотворную молнию мелькнуло по левому борту машины — да так, что многотонный вертолет качнуло в потоках воздуха. Когда подполковник Ругид выбрался в кабину — через иллюминаторы обзора почти не было…

— Что за чертовщина… Это что, русские?

— Возможно, сэр.

— Мы по какую сторону границы?

— Приемник GPS не работает, сэр. Русские видимо глушат все сигналы, нет ни связи, нечего.

— А как же ты будешь садиться?

— А черт его знает, сэр… Я не знаю как мы вообще летим…

Обнадеживающий ответ…

Перекрестные лучи прожекторов, бьющие откуда то сверху безжалостно высвечивают кабину Боинга. Не помогают даже светофильтры на шлемах, автоматически затемняющиеся в ярком свете.

— Отворачиваем! Разворот.