Очерки по истории русской церковной смуты - Анатолий Краснов-Левитин

девять из шестнадцати. Тогда эти смельчаки объявляют себя учредительным собранием и производят, как об этом развязно расписываются в протоколе, коренную реформу церковного Управления[69] и даже больше — разрывают всякую каноническую и юридическую преемственность с предшествующей Историей обновленчества, объявляя, что Синод снимает с себя всякую ответственность за действия и распоряжения ВЦУ и ВЦС по всем вопросам административного, хозяйственного характера и др.[70]. Для подобного деяния в 1918 году была приведена в движение вся православная Русь, собирался целый Поместный Собор. Для этого же в 1923 году составлялся с особым напряжением церковно-революционных сил живоцерковнический Собор, а оказалось, эти дела делаются гораздо проще: достаточно собраться теплой и дружной компании приблизительно в девять человек, позвать случайных прохожих с улицы, приблизительно столько же, и начать законодательствовать. Так и было разыграно. Эти 9 человек — членов Пленума, чувствуя, что у них даже арифметически слабовато, позвали к себе в компанию около десяти знакомых ватажников и вообразили, что они составили кем-то уполномоченный, закономерный, законодательный орган для всей Русской Церкви, и стали ею командовать и вертеть. Они уничтожили Высший Церковный Совет и учредили Священный Синод, насажав туда приятелей по знакомству и кумовству.

Так называемый Священный Синод, с момента своего возникновения, представляет собой каноническую безграмотность, издевательство над церковно-общественной совестью и глумление над Собором 23 года, и так скоро, всего через два месяца после Собора. Если ВЦУ 1922 года организовалось явочным добровольческим, революционным путем, то другого выхода не было, это диктовалось исторической необходимостью спасения церкви. Церковная власть патриаршим путем вела церковь по гибельному для нее пути контрреволюционного, антиправительственного протеста против хода революции и подводила церковников под удары революции, революционного негодования и уничтожения. Церковная власть в лице патриарха Тихона и его Синода в мае 1922 года была физически ликвидирована, церковь осталась без головы и управления и очутилась в тяжелой общественной опасности анархии и смуты. Рыцари, учредители Синода, не учли своих сил. И, отменив Собор 1923 года, рубят тот сук, на котором они сидели. Они, кроме того, к этому времени имели против себя негодующего Тихона, освобожденного из-под стражи, последствием чего явилось усиление позиции Тихона. Не имея под собой никакой нравственно-канонической и церковно-правовой почвы, представляя собой рискованную авантюру двух десятков охотников до церковной поживы, Синод к тому же вздумал заложить свое основание на лжи и обмане. Выросший из живоцер-ковнического и содацевского рода, Синод, стыдясь своего происхождения, решил уничтожить в своем паспорте графу особых примет, заявил об уничтожении группировок и назвал себя представителем единой Соборной Апостольской Церкви. Это было надувательство… Уничтожение группировок было сделано фиктивное, для отвода глаз. Если в банке сулема, а на банке наклеен ярлык «сахарный сироп», то это будет злостный и опасный уголовный обман. Новообразовавшийся Синод и повинен в таком злоумышлении. Уничтожить группировки — это означало не только сорвать ярлыки «Живая Церковь» и СОДАЦ, но и ликвидировать возникшие на их идеологии новообразования. Практически это означало выбросить за борт женатых епископов, многобрачных клириков и монахов, преобразившихся в женатых попов, все то, чего сейчас нет в Соборной Апостольской Церкви — греческой, антиохийской, черногорской, сербской, болгарской и др., равно не только удалить из Синода, но исключить из клира лиц, обязанных двумя женами одновременно и величающих себя архиепископами, хозяев сомнительных заведений, митрофорных и тому подобных протоиереев. Доколе все эти сюрпризы «Живой Церкви» и СОДАЦа будут пользоваться благосклонностью Синода, дотоле Синод, как вывески не меняй, а нравственного чутья верующих не проведешь.

«Живая Церковь», под флагом которой орудовала церковная власть, была слишком одиозна для верующих. Синод, стыдясь своего родства с нею, решил перед публикой отречься от нее, но он только прилепил фиговый лист, из-под которого выглядывала все та же живоцерковническая нагота. ВЦУ 1922 года выполнило огромную общественно-народную задачу. Оно организовало и дрессировало церковников и по линии примирения с революцией, оторвало их от нравственной связи с заграничной эмигрантской контрреволюцией. Оно делало патриотическое и спасительное для церкви дело, оно тушило внутренний огонь гражданской междоусобицы, выходившей из церковных тайников. Если бы «Живая Церковь» делала церковь, делала свое спасительное и церковно-народное дело во имя революции, полюбив революцию и раскрывая мораль ее, она покрыла бы себя торжествующими лаврами. Но, к великому сожалению и к вечному позору вожаков «Живой Церкви», они оказались мародерами. Прибежавши на церковный пожар, они стали растаскивать церковное имущество, думая не о церкви, а о себе. На поставленный моментом диагностический вопрос, что надо для блага церкви, духовенство марки «Живая Церковь» ответило цинично: нам жен, безмерного количества наград и денег. Проф. Урсылович в одной из публичных лекций в Политехническом музее, разбирая «Живую Церковь», нашел в ней и все признаки нравственного вырождения. Духовенство, сказал он, потребовало себе жен и денег, не хватало еще — вина и карт. Но если слушать, добавил он, Антонина — то живоцерковники снабжены в достатке этим. Вот этот откровенный цинизм «Живой Церкви», ее полный материализм и алчность омерзили ее и сделали для народа ненавистной. «Живая Церковь», борясь против церковной политики Тихона и направляя в сторону параллелизма с революцией сознание верующих, спасала церковь и общество от потрясений, но, выпячивая свою бесцеремонность и свои зоологические аппетиты, она становилась противною для верующих и отшатывала их от себя, как от заразы. Выступая против Тихона, против гибельного для церкви его антигосударственного поведения, она в действительности только содействовала усилению симпатий к Тихону. Раскрывая перед верующим церковно-общественную и государственную преступность п. Тихона, живоцерковники лично погрязали в нравственных пороках и животности, которыми смердили себя перед верующими. Тихон, после покаяния, принесенного перед правительством, получил облегчение своей участи и возможность общения с верующими, верующие массы, терроризированные цинизмом «Живой Церкви», ринулись в панике от «Живой Церкви» к Тихону, хотя государственно и общественно виновному, но лично — морально не оскандаленному. Это вовсе не означало политической солидарности с Тихоном, это означало только страхование себя от нравственной заразы, внесенной «Живой Церковью» внутрь церковного тела. «Живая Церковь» сделала свое дело, и мавр должен был уйти. «Живую Церковь» надо было ликвидировать всю и без остатка не только в физических ее представителях, но и в ее идеологии. Это и сделал Союз Церковного Возрождения, когда в свою архиерейскую присягу ввел следующее исповедание: «Живую Церковь» признаю антихристовым, иуди-но-торгашеским порождением. Отвержение ею аскетизма и поношение самой аскетической идеи считаю подрывом самого главного нерва христианства, отрицанием главной силы его и поношением святому Иоанну Предтече, Божией Матери и великим героям христианского духа. Программа