Поле мечей. Боги войны - Конн Иггульден

Цезарю, тяжело дыша, подъехал Октавиан. На доспехах и теле не было живого места, наголенник болтался на шнурке, один глаз заплыл и не открывался – но какое это имело значение? Он жив, и у Юлия от радости подпрыгнуло сердце.

– Неприятель сдался, господин, – сказал Октавиан, салютуя, – стоило Помпею оставить поле боя. Все кончено.

Октавиан дрожал: после возбуждения битвы пришел упадок сил.

Юлий обмяк в седле и расслабил шею. Посидев так некоторое время, он снова выпрямился и повернулся к северу. Нельзя допустить, чтобы Помпей ускользнул. И в то же время нельзя бросать легионы – сражение может опять вспыхнуть в любой момент. Командующий должен остаться здесь и навести порядок, а не охотиться за побежденным. Так думал Юлий, но ему страстно хотелось позвать своих экстраординариев и броситься в погоню. Он потряс головой, словно желая стряхнуть боевой пыл.

– Всех разоружить, и начинайте переносить раненых в лагерь Помпея, – приказал Юлий. – Полководцев неприятеля – ко мне. Обращаться с ними почтительно. Они сдались, хотя решиться на это не просто. Объясните, что им ничто не грозит. Они нам не враги и заслуживают уважения.

– Да, господин, – ответил Октавиан. Голос у него слегка дрожал.

Юлий криво улыбнулся, такое преклонение читалось во взгляде молодого полководца.

– Пусть присягнут мне как консулу Рима. Скажи им: война окончена.

Юлию с трудом верилось, что все позади, – пройдет несколько часов, а то и дней, пока он привыкнет. Консул сражался, почти сколько помнил себя, и вот судьба завела его сюда, на равнину близ города Фарсала, в сердце Греции. С него довольно.

– Господин, я видел, где упал Брут, – сообщил Октавиан.

Юлий встрепенулся.

– Где? – вскинулся он, готовый мчаться туда.

– В самой середине. Там, где дрался Лабиен.

– Проводи меня, – потребовал Юлий, пуская коня рысью.

Им овладел настоящий страх. Руки дрожали – то ли от пережитого волнения, то ли от этого известия.

Оба всадника ехали по полю сражения, где кипела привычная работа: солдаты складывали захваченное оружие, мальчишки-водоносы торопливо разносили воду – легионеры не пили много часов. Солдаты радостно приветствовали командующего. К ним присоединялись другие, и скоро крики тысяч глоток слились в едином восторженном вопле.

Юлий почти не слышал легионеров. Он не мог отвести взгляд от обмякшей фигуры в серебряных доспехах, лежащей немного в стороне от большой кучи мертвых тел. Когда Юлий спешился, в глазах у него щипало от слез, говорить он не мог. Воины нового Четвертого легиона почтительно посторонились. Юлий опустился на колено и смотрел на бледное лицо друга детства.

Все вокруг было покрыто кровью, и на этом фоне кожа Брута казалась мраморно-белой. Юлий вынул из-за пояса кусок полотна и стал осторожно вытирать запекшуюся кровь, смешанную с грязью.

Брут открыл глаза. Вместе с сознанием к нему вернулась боль, и он застонал. Скула и губы у него распухли, из уха сочилась кровь. Устремленный на Юлия отсутствующий взгляд постепенно становился осмысленным. Брут попытался подняться. Сломанная рука не слушалась; раненый упал на спину и слабо вскрикнул. Губы его зашевелились, открывая окровавленные зубы, и Юлий нагнулся ниже.

– Теперь убьешь меня? – прошептал Брут.

– Нет, – ответил Юлий.

Брут прерывисто вздохнул:

– Значит, я уже умираю?

Юлий смотрел на него:

– Возможно. Ты заслужил.

– А Помпей?

– Убежал. Я его все равно найду.

Брут попытался улыбнуться и надрывно закашлялся. Юлий молчал; взор его был суров, как смерть.

– Выходит, нас разбили, – слабо произнес раненый. Он попытался выплюнуть кровь, но ему не хватило сил. – Я боялся, что тебя не увижу… думал, со мной покончено.

Юлий печально покачал головой.

– И как мне с тобой поступить? – пробормотал он. – С чего ты взял, что я тебя не ценю? Я не оставил тебя в Риме, потому что ты мне нужен рядом. Я едва поверил, когда Сервилия мне рассказала. Я твердил: «Брут меня не предаст, кто угодно, но не он». Мне было очень больно. И теперь больно.

Глаза Брута наполнились слезами боли и унижения.

– Иногда мне просто хотелось что-то делать и не думать, что великий Цезарь сделал бы это лучше. Даже когда мы были мальчишками. – Брут сжал челюсти, переживая приступ боли. – Все, чего я добился, я добился сам. Мне многое приходилось преодолевать… Какой-нибудь слабак на моем месте давно бы загнулся. Я буквально истязал себя, а тебе все удавалось само собой. У тебя все получалось легко… Только рядом с тобой я чувствую, что ничего не добился в жизни.

Юлий смотрел на распростертое тело человека, которого помнил столько, сколько себя.

– Почему ты не мог радоваться вместе со мной? – Голос Юлия прервался. – Почему предал меня?

– Я устал быть вторым, – ответил Брут, показывая окровавленные зубы. Он пошевелился и задохнулся от приступа боли. – Не думал я, что Помпей такой глупец. – Брут видел холодный взгляд Юлия и понимал, что сейчас, пока он лежит беспомощный, решается его судьба. – Ты сможешь меня простить? – прошептал он, поднимая голову. – Это моя последняя просьба.

Юлий не отвечал так долго, что Брут откинулся назад и закрыл глаза.

– Если ты останешься жить, – произнес наконец Юлий, – о прошлом забудем. Ты понял, Брут? Ты мне нужен.

Неизвестно, слышал ли Брут. Опухшее лицо сделалось еще бледнее, и лишь биение жилки на шее показывало, что он жив. С бесконечной осторожностью Юлий вытер лицо друга от крови и, прежде чем встать, приложил тряпицу к его сломанной руке.

Поднявшись, Юлий увидел рядом Октавиана, которого увиденное потрясло.

– Октавиан, пусть за этим воином присмотрят. Он серьезно ранен.

Октавиан медленно закрыл рот.

– Господин, я прошу…

– Пойдем, парень. Мы слишком долго были вместе, чтобы я мог поступить иначе.

После некоторого колебания Октавиан склонил голову:

– Слушаюсь, господин.

Глава 21

Лагерь Помпея стоял на макушке холма, возвышающегося над равниной. Через зеленые лишайники местами просвечивал голый серый камень – ни дать ни взять череп. Единственный звук в этих местах – шум ветра. Ветер и завывал, и стонал, и свистел – на такой высоте ему было раздолье.

Юлий поднимался к воротам лагеря. Внутри рабы зажгли большие факелы. Над равниной плыли полосы черного дыма.

Командующий остановился и окинул взглядом поле боя. Солдаты под руководством офицеров наводили порядок. Там, где произошло столкновение двух армий, по земле длинным извилистым шрамом тянулась линия трупов. Они лежали там, где погибли. Отсюда, с высоты, это казалось частью пейзажа – пересекающее равнину небольшое возвышение.

Юлий закутался в плащ и получше застегнул пряжку.

Помпей выбрал для своей цитадели хорошее место. Верхушка холма пологая, а проход наверх узкий и заросший, словно даже дикие козы старались