Маленькая торговка прозой - Даниэль Пеннак

Жереми мчал из лицея на всех парах, и вместо того чтобы, как положено, показывать мне дневник, он искал меня повсюду и доставал даже в сортире.

– Зря стараешься, Бен, я знаю, что ты там.

И все по новой.

– «Возраст, что вы думаете о возрасте?»

– «Некоторые в двадцать лет уже старики, а иные и в восемьдесят молоды душой».

– «А в сорок?»

– «В сорок, если денег нет, то и не будет».

– Прекрасно. «А деньги?»

– Что деньги?

– Ну, как Ж. Л. В. относится к деньгам?

– Хорошо.

– Пожалуйста, Бен, отвечай, как следует. «Как вы относитесь к денежному вопросу?»

– Мне ближе бумажные.

– Бен, перестань, какой должен быть ответ?

– Не знаю.

– Ты отвечаешь: «Французы привыкли относиться к деньгам с подозрительностью. Что мне кажется подозрительным, так это хотеть денег и не уметь их заработать».

Меня спас гонг: час ежедневных чтений – это святое.

Январь, рейс самолета «Конкорд» AF-516; он с первого же взгляда понимает, что это она. Совсем рядом с ним, в соседнем кресле, она казалась одновременно и притягательной, и недоступной, как эдельвейс, венчающий вершину скалы. Он был уверен в одном: она будет матерью его детей.

Поначалу его душе не хватало простора, и несколько раз он поднимался, сам не зная, зачем. Он не был высок ростом. В движениях его сохранилась неуверенность подростка, которая придавала ему необъяснимое очарование и доставляла его недругам немало хлопот. Тот, кто хорошо знал его (а таких было немного), заметил бы по легкому подрагиванию ямочки на подбородке, что Филипп Агуэлътен, единственный победитель, выигравший битву с иеной, уложивший и техасца Хэриетта, и японца Тосюро, был взволнован.

Дети развлекались по полной программе. Но ведь этого-то я и добивался. Что до меня, то, признаться, мне это не особенно нравилось. Даже как-то неловко. (Слова Жюли резали по живому: «Ты не хотел бы побыть самим собой хоть раз в жизни?») Иногда мне случалось жаловаться главному виновнику всего происходящего. Я входил в детскую, когда все спали, склонялся над животом Клары, осторожно расцеплял ее руки и обращался прямо к маленькому везунчику:

– Ну что, доволен? Ведь это все из-за тебя, весь сыр-бор... ты хотя бы отдаешь себе в этом отчет? Нет, конечно, я заложил свою душу, чтобы ты хапал миллиарды, а тебе плевать, начинаешь с неблагодарности, впрочем, как и все остальные... Значит, ты полагаешь, что в этом и заключается смысл жизни человека – зарабатывать на жизнь ангелам?

– По крайней мере, вы не сдаетесь, господин Малоссен?

Участливое внимание Шаботта прямо как бальзам на сердце.

– Вы стойко держите удар, правда?

Правда, неправда, назад-то уже не повернешь. Плакаты и лозунги объединились. ЛИБЕРАЛЬНЫЙ РЕАЛИЗМ: ЧЕЛОВЕК, УВЕРЕННОСТЬ, ТВОРЧЕСТВО! Моя физиономия – три на четыре (метра, естественно), и повсюду инициалы Ж. Л. В. На всех станциях метро, на вокзалах, в аэропортах, на боку проезжающего автобуса и на хвосте удаляющегося: Ж. Л. В. – твердый взгляд, улыбка во весь разворот, волевой подбородок и щеки космических размеров. Кстати, пришлось вставлять два протеза, чтобы их надуть до сферической формы. И ожидаемый со дня на день выход «Властелина денег», разрекламированного везде, где только можно, как чудо из чудес!

– Садитесь, прошу вас. Оливье, кофе господину Малоссену! Что еще вас тревожит, старина? Разве кампания прошла не замечательно?

– Нет, ничего, все в порядке, в порядке...

– Вот и прекрасно. Заучили свои интервью? Интервью – это основное!

– Я стараюсь.

– Снимки, которые делает ваша сестра, бесподобны. Я задумал еще одну серию, которая украсит небольшой рекламный проспект, посвященный вам. Вот увидите, вы не будете разочарованы...

Эти новые снимки были сделаны в Сен-Тропе, на фоне Средиземного моря – сколько оно уже повидало этих фотовспышек! Ж. Л. В. выходит из своего персонального «Мистэр-20», Ж. Л. В. за рулем своего последнего «Ягyapa-XJS-V12» (5 цилиндров, 241 км/ч, крокодиловая кожа и ореховое дерево, где-то в районе 385 000 франков): его курортная колымага. Ж. Л. В. на своей вилле в момент сверхсекретного разговора с арабом в чалме («доверенное лицо нефтяных королей»). Араб – не кто иной, как Амар собственной персоной, заросли кустарника удачно открывают силуэты телохранителей – Хадуша, Мо и Симона – общее выражение лица: мы здесь так, случайно оказались:

– Как бы нам не вляпаться с тобой, братишка Бенжамен: сначала свадьба белых в тюрьме, теперь – этот курорт, дальше, надо полагать, ты нас на Луну отправишь?

И наконец, Ж. Л. В. один в своем отделанном мрамором кабинете, последние штрихи к последнему роману «Властелин денег».

– Я сказал последний роман, господин Малоссен, вы не ослышались.

Казалось бы, ничего не значащая фраза, и все же это первый проблеск за последнее время.

– Вы хотите сказать, что перестаете писать?

– Писать? Нет, конечно! Но только не эту галиматью, разумеется!

– Галиматью?

– Вы что, серьезно думали, что я стану гробить свою жизнь на литературу одноразового пользования? Я сделал на этом состояние – допустим, я открыл новый жанр – хорошо, я закормил этих простаков стереотипами так, что уже из ушей лезет, – ладно; и все это время я держался своего инкогнито, как того требовал мой статус; но теперь, через девять месяцев, я ухожу в отставку, господин Малоссен, и вместе с тем я сбрасываю обноски анонимного бумагомарателя, чтобы взять в руки перо, настоящее, то, которое подписывается своим именем и кроит своему владельцу зеленый мундир академика, то, которое заполнило сотнями томов полки этой библиотеки.

Голос его брал самые последние ноты там, в вышине. Он отдался во власть вихрю юношеского энтузиазма.

– Все это! Все! Я из тех, кто написал все это.

Он указывал на бесконечные ряды полок, терявшихся во мраке сводов.

– И знаете, каким будет мой следующий сюжет?

Бесенок в глазах, режущая белизна белков. Он был похож на одного из персонажей Ж. Л. В. Двенадцатилетний пацан, собирающийся проглотить свой последний кусок мирового пирога.

– Мой следующий сюжет будет о вас, господин Малоссен!

(Вот спасибо...)

– Или, если хотите, эпопея Ж. Л. В.! Я покажу им, всей этой своре критиков, которые не сочли нужным двух слов обо мне написать...

(Так вот в чем дело...)

– Я покажу им, что скрывается за Галактикой Ж. Л. В., какое знание современности предполагает подобная мазня!

Королева Забо окаменела на своем стуле, а я чувствовал себя мышью в когтях влюбленного котища. Сейчас он мирно мурлычет:

– Писать, господин Малоссен, писать – это, прежде всего, предвидеть. И я все предусмотрел в этой области, даже начал с того, что предпочитали мои современники. Почему романы Ж. Л. В. имеют такой успех – хотите, проясню ситуацию?

(Честное слово...)

– Потому что это дитя всех и каждого! Я не создал ни одного стереотипа, я всё списал с моего читателя! Каждый из моих героев – детская мечта каждого из моих читателей... Вот почему мои книги размножаются, как евангельские хлебы.

В один миг он очутился в центре библиотеки. Он тыкал в меня пальцем, что твой Цезарь, напирая на своего приемного Брута.

– Мой лучший стереотип – это вы, господин Малоссен! Настал момент испытать его эффективность. Завтра, в отеле «Крийон», ровно в четыре по полудни, мы сняли апартаменты для вашего первого интервью. Смотрите, Бенжамен, не опаздывайте, мы собираемся представить миру его собственный портрет!

16

Ничто так не напоминает апартаменты «Крийона», как другие апартаменты «Крийона», конечно для тех, кто не бывает в таких местах постоянно. Тем не менее не успел я войти в снятый для меня номер, как тут же потребовал другой.

– Почему? – спросил Шамарре, распахнувший передо мной дверь, и сразу пожалел, что задал этот вопрос.

«Таково предписание, дружище», – чуть было не ответил я. («Писатель с таким положением, как Ж. Л. В., должен быть капризным, или это не Ж. Л. В. Вы потребуете другие апартаменты».)

– Здесь, знаете ли, солнце не с той стороны.

Голова Шамарре кивнула в знак понимания, и господин Услужливость проводил меня в другой номер. Этот подойдет. Чуть поменьше, чем площадь Согласия, но ничего.

– Ну как, Кларинетта, пойдет?

У Клары глаза стали круглые, как объектив ее фотоаппарата, зрачки просто вылезали из орбит: столбняк – надолго ли, нет – неизвестно. Я ответил за нее: