На боевом курсе - Валентин Стариков

Чтобы быстрее оторваться от противника, приказано увеличить ход.

— Когда будет готов ужин? — спросил я через отсек Иванова, который осторожно разрезал изрядно зачерствевший хлеб.

— Через полчаса, — незамедлительно ответил Иванов.

— Доложите, когда будет готов, — сказал я ему и, попросив, чтобы мне принесли карту, направился во второй отсек.

До ужина хотелось кое-что продумать, осмыслить, уточнить. Наши предположения все же подтвердились. Путь, по которому ходили корабли противника, установлен. Осталось еще раз все проверить по карте. Совершенно очевидно, что в момент обнаружения противника мы, находились вблизи той точки, откуда вражеские корабли расходились по портам назначения. Только сейчас стало ясно, что торпеда по первому кораблю, была выпущена в тот момент, когда он подходил к точке поворота и лег на новый курс, нарушив таким образом все наши расчеты. Если бы корабль противника уклонился, своевременно обнаружив опасность, то вторую атаку нам пришлось бы проводить в гораздо более сложных условиях.

После ужина мы приготовились к всплытию. Хотя кораблей противника уже совершенно не было слышно, все же предприняли все меры предосторожности, прежде чем отдать команду «продуть систерны». Дело в том, что корабли противолодочной обороны строятся так, что их машины не всегда бывают слышны на подводных лодках. В первую мировую войну известны случаи, когда всплывающая в сумерках подводная лодка подвергалась неожиданному нападению кораблей противника. Они, оказывается, давно «засекли» лодку, шли за ней малым ходом, ожидая, когда она всплывет, с тем, чтобы, используя беспомощность подводников, в момент всплытия нанести по лодке торпедный, таранный или артиллерийский удар. Были такие случаи и в эту войну.

Каждый командир помнит о такой опасности и всегда, когда всплывает лодка, бывает настороже. К этому следует добавить, что, всплыв в надводное положение и выйдя на мостик, командир и сигнальщик не сразу привыкают к темноте.

Мы всплыли благополучно. Освоившись с темнотой, я обратил внимание на низко стелившуюся по самому горизонту темнобагровую полоску. Подумал было, что это заря давно зашедшего солнца, но Щекин и Усенко уверенно доложили, что это не заря. Оставалось предположить, что это горел на поверхности какой-то жидкий горючий материал, возможно нефть атакованного и потопленного нами танкера.

Юго-западный ветер заметно крепчал, и по мере того как мы все более и более удалялись в открытое море, волна становилась круче, свирепее. Предстоял нелегкий поход, тем более, что линия вала заметно билась, нагревая муфту. Изредка останавливая ход и давая возможность остывать муфте и подшипникам, мы малым ходом благополучно завершили переход.

В базу пришли днем, то есть в тот небольшой отрезок сумеречного времени, когда у окна можно читать книгу. После сильной болтанки в море, сопровождавшей нас на всем переходе, мы почувствовали себя особенно хорошо, войдя в спокойную воду гавани.

Казалось, в эти минуты не было для нас ничего более близкого и дорогого, чем этот городок, разбросанный на скалах. Здесь мы встретим друзей, которые разделят с нами радость успешного похода, получим известие о наших близких и родных, будем писать им письма. Всегда много радости сулит возвращение в базу.

Мы вошли в родную гавань и увидели, как сбегались на пирс люди в ожидании пушечного выстрела, скоро появился оркестр, тускло поблескивая никелированными трубами, и взоры всех устремились на нашу лодку, медленно приближавшуюся к пирсу. Пушка была уже заряжена. Мичман Иванов, который еще в море принялся чистить свое детище, привязавшись к тумбе, чтобы не снесло волной, сейчас стоял до нитки мокрый и, держа спусковой рычаг наготове, с волнением ждал команды.

Пушечный выстрел, возвестивший о нашей победе, гулко раздался в горах. Заиграл оркестр. Гарнизон скалистого городка тепло встретил нас.

На доклад к командующему флотом контр-адмиралу А. Г. Головко я пришел минут на десять раньше и ожидал в приемной. Вскоре подошли командир и комиссар соединения подводных лодок.

Ровно в назначенное время адъютант пригласил нас в кабинет.

Командующий флотом встал и, выйдя из-за письменного стола на середину большого кабинета, поздоровался с каждым из нас за руку. Возвращаясь на свое место, жестом пригласил всех сесть. Я попросил разрешения развернуть карту и подготовить документы для доклада.

— Докладывайте, — приказал командующий флотом.

Доклад продолжался не более пятнадцати минут. Этого времени оказалось достаточно, чтобы, не вдаваясь в детали, последовательно перечислить факты, подтверждая их документами.

Доклад иллюстрировался кальками суточного маневрирования, я накладывал их на карту одна за другой. Подробного анализа обстановки не давал. Только в выводах коротко доложил о том, что считаю целесообразным использование подводных лодок в районе, где мы только что одержали победу.

— Вопросов у меня к вам нет, — сказал Головко. — Многое из того, что вы докладывали, нам известно. В тот вечер, когда вы атаковали конвой, я получил данные из штаба армии о том, что армейской разведкой установлено потопление немецкого транспорта нашей подводной лодкой. Расхождение во времени потопления, указанного армейской разведкой и вашими данными, всего лишь одна минута.[1] В ту ночь, когда вы оставили позицию, противник бросил туда корабли. Они всю ночь бомбили район, вы во-время ушли оттуда. Мне остается поздравить вас с успехом! — закончил командующий и протянул мне руку.

Я крепко пожал ему руку и, сложив карты, собрался уходить, вдруг совершенно неожиданно командующий спросил меня, веду ли я записи. Я почему-то смутился и не сразу нашелся, что ответить. Сказал, что нет, хотя кое-какие записи периодически делал.

Спросив разрешения, я вышел из кабинета и на несколько минут задержался в приемной, ожидая командира соединения, он еще оставался у командующего. Глядя в окно на свинцовосерую поверхность гавани, я думал о том, что и впредь буду отдаваться всей душой делу, о котором мечтал еще с детства и которое в дни войны стало единственной целью всей моей жизни. Благородный риск, опасность и борьба со всевозможными трудностями, неизбежные при этом лишения и невзгоды — ничто не страшило меня. Ведь решалась судьба моей Родины, судьба всего человечества. Решалась судьба страны, являющейся маяком и надеждой трудящихся всего мира, страны, которая в этой тяжелой и кровопролитной войне несла освобождение миллионам угнетенных и порабощенных людей.

Я мысленно оглянулся на свой жизненный путь и понял, что не зря положил столько труда на то, чтобы стать моряком-подводником.