Я подарю тебе новую жизнь - Кира Муромцева

Я киваю, хотя и так понимаю, что только сильный страх и безысходность заставили её набрать мой номер. И этот страх был явно не за себя, судя по тому какие беспокойные взгляды она бросает в сторону гостиной.

— С пацаном что-то? — догадливо уточняю я, снимая пальто и определяю его на вешалку.

— Угу, — закусив губу, кивает Яна, виновато отводя взгляд. — Он так хотел этот велосипед, и я… Я хотела его порадовать. Понимаешь?!

— Понимаю. Давай по порядку, — прошу я. — Ты купила пацану велосипед, так?

— Тимке, — поправляет меня Яна. — Да, я купила велосипед, и мы пошли в парк кататься. Сначала всё было хорошо, я держала его, а потом он попросил прокатиться самостоятельно и упал. Я надеялась, что всё обойдется, но рука такая синяя и болит, и… Я не знаю, что делать. У меня никаких документов нет, я даже скорую ему не могу вызвать. Я так боюсь, Сережа. Господи, если бы я не купила этот чертов велосипед. Я…

Яна закрывает лицо руками и отворачивается, а я не могу спокойно смотреть, как она терзает себя. Режет на куски по живому мнимой виной. Именно поэтому поворачиваю её к себе и, отняв её ладони от лица, твердо говорю:

— Ты ни в чем не виновата. Такое могло случиться абсолютно с каждым. Слышишь?!

— С каждым, — едва уловимо повторяет она за мной, но на дне глаз плещется то самое недоверие и протест. Она не верит мне. Никогда не верила. Ни тогда, ни сейчас.

10.2. Яна

«Мне бы крылья, чтобы укрыть тебя

Мне бы вьюгу, чтоб убаюкала

Мне бы звезды, чтоб осветить твой путь

Мне б увидеть сон твой когда-нибудь»

Женя Любич — Колыбельная тишины

Яна

Он заприметил его сразу. С широко открытыми глазами взирал на велосипед в витрине магазина спортинвентаря, едва ли не разинув рот и не прилипнув всем телом к стеклу. И сколько бы не пытался потом качать косматой головой, но блеск желания в его глазах я бы никогда ни с чем не спутала. А на обратном пути, когда мы с полностью обновленным гардеробом возвращались тем же путем на парковку торгового центра, я зашла и, вопреки насупившейся мордашке Тимофея и глубокому недоверию в детских глазах, купила этого железного «монстрика».

А потом исподтишка трогала кончиками пальцев свои губы и не верила, что не перестаю улыбаться, наблюдая с какой радостью Тима взирает на приобретение, пусть и у кассы утверждал, что и кататься то не умеет.

— А когда мы поедем в парк? — интересуется Тимофей на подъезде к дому.

Ему не терпится опробовать покупку и то и дело ребенок ерзает на сидении, в плохо скрываемых попытках унять бурлящую энергию внутри себя.

— Завтра, — прикусываю губу, чтобы снова не улыбнуться, разглядывая дитя в зеркало заднего вида. — Сегодня уже слишком поздно. Поужинаем, покупаемся и спать.

— Опять купаться? — кривит мордашку Тима. — Мы же вчера купались.

— Гигиена — залог здоровья, — философски замечаю я и, припарковав машину у дома, оборачиваюсь к ребенку.

— Я и так здоров, — бубнит себе под нос, отстегивая ремень безопасности, после чего выпрыгивает из машины.

Кто сказал, что материнство — это легко? К тому же, Тима привык жить самостоятельно, по законам улицы и папаши- алкоголика. Надо искать компромисс, учиться находить точки соприкосновения, если я хочу, чтобы этот ребенок принял меня. А то, что я не отступлюсь от него, пусть Сергей миллион раз прав в возможных неприятных для меня последствиях, я и не сомневалась.

Ужинаем мы пельменями со сметаной, сидя прямо на полу с тарелками в руках. По телевизору домовёнок Кузя ищет сундук со сказками, а мы за обе щеки уплетаем далеко не полезный для фигуры ужин. Тима местами тихонько хихикает над выходками главного героя, а я не устаю исподтишка любоваться детским личиком, большими широко открытыми глазами и даже шрамом на лбу.

Сердце болезненно сжимается в груди… Как же он похож на Сашу. Наклон головы, разлет бровей, впалые щеки и шрам. Зеркальный шрам, который так и не даёт мне покоя.

— Чего? — интересуется Тима с набитым ртом, замечая внимание к своей персоне.

Я качаю головой и пытаюсь улыбнуться, но дрожащие на ресницах слезы, никак не вписываются в общую картину. Меня бросает из крайности в крайность. Я то улыбаюсь, подобно городской сумасшедшей, то готова в одну секунду снова разрыдаться. И эти эмоциональные качали настолько необычное явление, что впору вызывать бригаду психиатрической помощи.

— Откуда он? — интересуюсь я, протянув руку и кончиком пальца пройдясь по шершавому рубцу.

Тима фыркает, дернув недовольно головой и мне приходится убрать руку, чтобы не нагнетать ситуацию еще больше.

— Упал, — пожимает плечами Тимка, вновь обращая свой взор к экрану.

Я киваю, принимая такой ответ, хотя сама уже мысленно нахожусь в далеком прошлом. Когда мой сын посадил точно такой же шрам, упав с ходунков и лбом врезавшись прямиком в дверь на кухне.

Сколько слез было тогда выплакано и им и мной. И сколько успокоительного потратил Сергей, отпаивая меня, когда врачи скорой помощи обрабатывали рану нашему сыну. И с какой силой сжимал до боли мои плечи, и как потом старательно дул Сашеньке на ранку. Тогда только Царёв мог успокоить мою слишком впечатлительную натуру. И только Царёв знал, какой боли стоил мне этот маленький рубец, про который Сашка спустя полтора часа, кажется, уже позабыл.

В попытках отрешиться, спешно забираю опустевшую грязную тарелку у Тимофея и, сгрузив посуду в кухонную мойку, направляюсь набирать горячую ванну для ребятёнка.

Мне нравятся эти мелкие бытовые заботы. Набирать ему ванну с ароматной пеной, греть чистое полотенце, укутывать разморенного ребятенка, как в кокон. Быть хоть на маленький шаг ближе к нему. Прижимать его к себе и тайком, словно какой-то преступник, вдыхать запах волос на макушке. А потом, сожалея, разжимать руки и отпускать. Потому что Тимофей неприемлем таких нежностей. Мой маленький взрослый мальчик.

Мне страшно с какой скоростью я прикипаю к нему. Страшно, что я снова познаю боль потери, страшно оглядываться назад, вспоминая, как жила в том ледяном плену, в который загнала сама себя. И этот липкий страх, пробегая по позвоночнику, опоясывает меня, стоит только уложить Тимофея спать и оказаться в темной квартире наедине с собой. И я не сплю всю ночь, уткнувшись совершенно пустым взглядом в окно. Не сплю и как сбредившая терзаю себя горькими воспоминаниями, которые не позволяла себе раньше изымать из недр память.