Разрешение на жизнь - Михаил Климман

Начала она с первого мужа, а мужьями она считала всех мужчин, с которыми жила, хотя расписана была, видимо, только с первым. С чуть заметной на каштановом фоне сединой, с остатками детских веснушек, она сидела перед Гуру и почти без всякого выражения рассказывала, что замуж вышла молоденькой, сразу после школы, и была девушкой во всех смыслах этого слова. Муж ее был высоким красавцем, гораздо старше ее, из старинной дворянской семьи, сохранившей, правда, из былого великолепия только неполный набор столового серебра на шесть персон.

Серебро это почему-то хранилось в особой простыне на антресолях, и раз в неделю свекровь доставала его и тщательно пересчитывала, проверяя, не сперла ли невестка вилку или ручку ножа. Стальные лезвия на некоторых ножах были давно съедены, и в простыне хранились только ручки. Вообще свекровь была настоящим демоном этой семьи: тридцатидвухлетний Павел ничего не делал без ее совета, а она была подвержена какой-то бредовой идее, что все родились на свет, чтобы ей и сыну сделать плохо. Поэтому она следила за невесткой всегда, и, как казалось иногда Нине, даже подсматривала, когда они с Пашей занимались сексом.

А делалось это так: в какой-то момент вечером муж поднимал на Нинку свои круглые глаза, разглядывал ее несколько секунд и спрашивал:

– А не посечь ли нам?

Он вел ее в спальню, надевал на лампу красный абажур и доставал плеть. Нина раздевалась, и он несколько минут сек ее, не очень больно, по ее мнению, рубцов почти не оставалось, но обидно. После этого они ложились в постель и всегда строго одинаково занимались тем, чем и положено заниматься мужу и жене.

Прожив так несколько лет, Нинка была уверена, что все это вместе и есть то, о чем мечтают и страдают, чего так страстно ждут и хотят многие мужчины и женщины. Понять приверженность к такому странному времяпровождению ей никак не удавалось. Но лет через пять в разговоре с подругой она как-то вскользь упомянула о своих странных обстоятельствах, которые ей самой странными не казались, а изумили только подругу. Та вылупила глаза, потребовала полного отчета, а выслушав, долго, открыв рот, смотрела на Нинку. После этого объяснила ей, что дважды два равняется все-таки четырем, а не стеариновой свечке.

Тогда дурища задумала побег. Она попробовала договориться с сестрой, чтобы та разменяла двухкомнатную хрущобу, оставшуюся им от родителей. Сестра сначала упиралась, поскольку недавно вышла замуж и ждала ребенка, но когда Нинка, краснея, рассказала ей о своем житье-бытье, насела на мужа, и они отдали ей его однокомнатную, поскольку он все равно жил с сестрой в родительской двушке.

Второго мужа Нина встретила на трамвайной остановке через полгода после бегства от Паши. Высокий, дородный мужчина, подавший ей руку, когда она входила в трамвай, оказался довольно известным поэтом. С ним она впервые поняла, что такое «Радость секса». Он подарил ей эту книжку, и она с недоумением и увлечением отправилась в плавание по новому для себя морю.

С Ванечкой была только одна беда – он был золотой, ласковый и нежный… пока трезвый. А пьяный бил ее страшным боем. За те три года, что они прожили вместе, он, не считая бесчисленных синяков и ссадин, сломал ей два ребра и выбил передний зуб. Правда, вставили его за Ванечкин счет. Он извинялся, ползал в ногах и клятвенно обещал больше не пить. И никогда свои обещания не сдерживал. Пьян он бывал не меньше шести раз в неделю, а то и вообще не устраивал себе выходного. В мордобое никаких выходных тоже не полагалось.

И тогда дурища задумала побег. Она вернулась в свою однокомнатную квартиру и решила больше замуж не ходить. Но не утерпела, сошлась с Ильей. Он был худ, маялся желудком и страшно занудлив. Немного попивал, немного дрался, но не был сволочью, по крайней мере. Идиллия продолжалась довольно долго, больше года, пока Нинка сама все не испортила. Она рассказала Илюше про первого мужа и их тягостную сексуальную жизнь. Илюша внимательно выслушал ее.

– Фонарь, говоришь, зажигал и сек? – переспросил он.

И ее замечательная жизнь рухнула. Муж стал искать причины для того, чтобы ее наказать, и находил их в самых разнообразных мелочах. Наказание шло по рассказанному самой Нинкой сценарию, то есть Илья сек ее ремнем, и только после этого они укладывались в постель.

Через два или три года она взвыла и задумала побег. Больше мужчин у нее, как понял Гуру, не было, и он на фоне всех этих монстров казался ей святым угодником, Сильвестром Сталлоне и президентом Франции одновременно. Когда Женя, выслушав ее историю, не стал ее бить, а погладил по голове, она села на пол и, заливаясь горючими слезами, пыталась поймать его руку, чтобы поцеловать. Такая вот не то средневековая, не то среднеазиатская история…

Гуру, не дожидаясь желтого, на последних секундах запрещающего сигнала, дал газ. И сразу тормоз – на перекресток на последних секундах разрешающего сигнала вылетел «Лендровер». Гуру покрутил ему вслед пальцем у виска.

С одной стороны, жалко бабу было до невозможности, с другой – не вешать же ее себе на шею. Решено: надо наконец купить себе квартиру и ни от кого не зависеть.

Женя постарался отвлечься от всех этих мыслей и подумать о шахматах. То, что он затеял, требовало много сил, внимания и энергии. Он уже все, что нужно, заказал, почти все, что нужно, получил и установил, теперь нужно было платить. И деньги эти, да плюс квартира, надо где-то взять. За свою жизнь Женя заработал их немало, но, не считая коллекции орденов, были у него только магазин и машина.

Остальное было прожито и прогуляно, о чем он ни разу не пожалел. Значит, что-то придется продавать. Расстаться с одним, чтобы получить другое. Как говорится в преферансе, при розыгрыше распасов: «Сначала взять, потом отдаться…» Только – наоборот.

Гуру совсем не играл в шахматы, из мирных игр предпочитал шашки, иначе придумал бы другое сравнение – гамбит. Игрок сначала жертвует фигуру, но зато получает позиционный перевес, который затем, при правильной игре, превращает в материальный.

Неожиданно Женю осенила замечательная идея. Он даже прижал машину к обочине и посидел сосредоточившись несколько минут. И дурехе будет легче… Тут он, конечно, малость покривил душой, никто не знал, как это будет для Нинки. Но он махнул рукой и, довольно крякнув, достал мобильник и набрал номер.

ГЛАВА 7

 30 марта, четверг

– Алло! – Дорин поморщился, звонки сегодня следовали беспрерывно, все как с цепи сорвались, не было ни минуты подумать. – Да, алло…

– Привет. Это – Гуру.

– Привет. – Андрей несколько удивился.

Женя не принадлежал к его близким знакомым и звонил ему, сколько помнится, в первый раз.

– Как Лена? Как ребенок? Кто у вас?

– Дочка. Сонечка. – Недоумение усилилось. Светские разговоры, как понимал Дорин, не были стихией Гуру. – Обе, и мать и дочь, слава Богу, в порядке. – И для поддержания беседы Андрей спросил: – А как сам?

– Нам бы встретиться. – Насчет светскости собеседника все стало понятно. Мог бы из вежливости что-нибудь и прошамкать. – Есть у меня к вам любопытное предложение. Ты сейчас где?

– Еду по Садовому. – Андрей покатал во рту, пробуя на вкус сочетание «к вам». Он весь этот год пытался построить свою жизнь так, чтобы их с Леной существование в бизнесе сколь угодно пересекалось, но не смешивалось. – А что, срочное что-то?

– Пожара нет, но чем быстрей, тем лучше…

С Гуру все равно надо было увидеться, порасспрашивать его, что за человек был Найт и почему они оказались вместе на презентации, правда, встречу эту Дорин намечал на завтра.

– А по телефону не решим?

– Вряд ли…

– Тогда два варианта, Жень: или с семи до девяти где угодно, или позвони мне, минут через сорок, я буду знать, когда у меня днем будет дырка…

После девяти должен был приехать Васька, его информацию о продающихся в сети причудливых шахматах пришлось отложить до вечера. Дорин только отметил для себя, что сын не смог толком их описать, сказал только, что они странные.

– Позвоню, – буркнул Гуру и отключил телефон.

Чего ему нужно?

Альберто более чем приветливо встретил его.

– Ты хотеть кофе или кушать? – заулыбался маленький итальянец.

Андрей не хотел ни того, ни другого, но приехать в ресторан и разговаривать «всухую» значило оскорбить хозяина.

– Кофе. С молоком.

– Маша, двое капуччино, – скомандовал Альберто.

Дорин предпочел бы просто с молоком, но капуччино был дороже и итальянец таким способом явно демонстрировал свое к нему расположение. Пришлось согласиться. «Как много мы делаем всякой ерунды, просто чтобы не обидеть кого-то…» – подумал Андрей.

– Как Лена? Как бимбо? Какое имя у она?

– Соня, Сонечка, Софья, – Альберто кивал, улыбался вежливо, имена эти у него ни с чем не ассоциировались, – если по-вашему – Софи.

– Да, знаю, – расплылся итальянец. – Bene.