Интендантуррат - Анатолий Дроздов

После суда над поварихами Эльзу стали бояться. Это шло на пользу делу, но отдаляло ее от людей. Она все больше замыкалась в своем одиночестве. Именно тогда она приобрела маску холодной надменности, словно говоря всем своим видом: "Вы меня не любите, а мне плевать!"

Пеккер ее хвалил. Столовая "Советской" славилась далеко за пределами области: здесь кормили вкусно, сытно и недорого. Партийные начальники любили проводить здесь банкеты, свадьбы детей, просто забежать на вечерок, дабы отдохнуть душой и телом. В буфете был богатый выбор коньяков и вин, их, как и водочку, продавали в розлив, что ценил чиновный люд. Начальники знали о репрессированных родственниках заведующей столовой, но их это не волновало. Однажды Эльза спросила управляющего почему.

- Пеккер тоже не старый большевик, - ответил тот. - По происхождению из буржуев, в симпатиях к революции замечен не был. Ну и что? Я не умею говорить лозунги, зато у меня лучшая гостиница в области. Одни говорят, другие - делают. От старой власти осталось немало людей, которым, по меркам большевиков, надо сидеть за проволокой, но они живут и благоденствуют. Ты спросишь почему? Потому, что они умеют то, что не под силу говорунам.

Эльза вздохнула.

- Старый Пеккер давно живет, и знает: все меняется, - утешил правильно понявший вздох управляющий. - До семнадцатого года в тюрьму сажали одних, после семнадцатого года те, кого сажали, стали сажать тех, кто их сажал. Через десять лет опять пришло время первых сидеть. Увидишь, придут времена, когда твоего папу и брата выпустят, а тех, кто их обвинил, посадят. Не будь я Пеккером!

Возможно, такие времена наступили бы, но грянула война. Ее приближение ощущалось во всем - в тоне газетных статей, выступлениях руководителей государства, фильмах и книгах, прославлявших мощь Красной Армии. Но война все равно пришла неожиданно. Из гостиницы почти исчезли штатские, зато появились люди в военной форме. Они вечно куда-то спешили, в столовой торопливо, жадно ели, забывая поблагодарить. В N ввели светомаскировку, а на улицах появились вооруженные патрули. Город стали бомбить. Преимущественно деревянный, он горел долго и жарко. А потом пришли немцы...

Гостиницу "Советскую" занял военный штаб, Эльза потеряла работу. Некоторое время она перебивалась старыми запасами, но они быстро кончились. Эльза отправилась в учрежденную немцами городскую управу - устраиваться. Там работали местные жители, ее узнали, вспомнили о немецком происхождении и предложили несколько вакансий. Эльза выбрала отдел по устройству беспризорных детей. Их много слонялось по городу - голодных, чумазых ребятишек, потерявших родных в бомбежках, или отставших от поездов. Эльза сходила на прием к немецкому коменданту, получила разрешение занять под детский дом здание пустующей школы. Сотрудники Эльзы собирали детей по улицам и подвалам, отвозили их в школу, где уже хлопотали воспитатели и санитары. Детей отмывали, кормили, одевали и определяли на ночлег. Дел хватало: следовало обеспечить детский дом койками, постельными принадлежностями, одеждой и питанием. Немцы Эльзе не мешали, но и не помогали. Ресурсы городской управы были скудными, самое необходимое для детского дома приходилось в буквальном смысле вырывать. Работы было много, но она помогала забыть о главном. Как ни обижалась Эльза на советскую власть, при немцах стало совсем плохо. "Новый порядок" предусматривал только одну меру наказания - расстрел. Обещания у немцев не расходилось с делом: расстреливали много. Кроме того, вешали; установленная на центральной площади города виселица пустовала редко. Через неделю после оккупации всем евреям велели прибыть к городской управе с вещами, оттуда их строем отвели в гетто - огражденный проволокой квартал на окраине. Вместе с сородичами в гетто переселился Пеккер. Из гетто доходили смутные слухи, все как один страшные. Вечерами там были слышны стрельба и крики.

В хлопотах незаметно наступил сорок второй год. В один из январских дней Эльзе велели явиться к начальнику местного Абвера. К тому времени Эльза хорошо знала чиновных немцев, но полковника фон Лютцова видела только мельком. Гадая, зачем она ему понадобилась и, не ожидая от визита ничего хорошего, Эльза явилась по указанному адресу. К удивлению, встретили ее радушно. Полковник галантно усадил Эльзу в кожаное кресло и угостил чашкой настоящего кофе.

- Вы немка? - спросил фон Лютцов, устраиваясь напротив.

- Мой отец немец. А также дед, и прадед. Документы сохранились. Далее родословную не знаю, - ответила Эльза. Она была наслышана, как трепетно в третьем рейхе проверяют принадлежность к арийской расе. - Прадед был родом из Нюрберга, возможно, удастся установить.

- Мы это сделали. Ваша родословная прослеживается до шестнадцатого века. Не каждый дворянский род может похвастаться подобным, - фон Лютцов самодовольно улыбнулся. Эльза поняла, что с родословной у полковника - лучше не бывает. - Итак, вы немка, вашего отца и брата большевики репрессировали за то, что они немцы. Тем не менее, вы не слишком лояльны к нам.

- Потому, что не сплю с немецкими офицерами? - сердито сказала Эльза. - Я и с большевиками не спала! Я замужем и храню супружескую верность!

- Похвально. Но ваш муж погиб в застенках НКВД.

- У меня нет на этот счет достоверных данных.

- Пусть так. Почему вы занялись судьбой маленьких большевиков?

- Потому что больше нечем. Гостиницу, где я работала, занял штаб.

- Я наслышан о вашем опыте ведения гостиничного дела, поэтому и пригласил, - сказал фон Лютцов. - Поскольку нет оснований сомневаться в вашем происхождении и лояльности к рейху, хочу предложить работу. Линия фронта на Востоке стабилизировалась, в N все больше приезжает немецких офицеров. Остановиться им практически негде. Нужно создать для них уголок фатерланда. Фронтовики заслужили. Мы обязаны сделать все, чтоб германские офицеры возвращались на фронт с горячим желанием сражаться насмерть. Сумеете?

- Если мне помогут.

- Непременно. Не только поможем, но и обеспечим защиту. Вы будете получать хорошее жалованье и процент от прибыли. Мы не большевики и умеем ценить добросовестную работу.

Полковник сдержал слово. Эльза принесла список необходимого, полковник распорядился, все заказанное в кратчайшие сроки привезли из Германии. Немецкие саперы отремонтировали выделенный для гостиницы особняк, на долю Эльзы выпало подобрать персонал и обучить его. Сделать это оказалось не просто, но она справилась. Когда гостиница заработала и стала приносить доход, Эльза поняла заинтересованность фон Лютцова. Гостиница была частная, принадлежала известной немецкой гостиничной сети, в которой фон Лютцовы имели солидный пай. Полковник не только получал прибыль. Несколько номеров гостиницы оборудовали микрофонами, время от времени от Лютцова поступало указание поселить в этих комнатах неких прибывающих в N офицеров. Эльза послушно выполняла. Кроме того, она регулярно докладывала фон Лютцову обо всех подозрительных постояльцах. Добросовестно, не мучаясь угрызениями совести - фашисты в ее представлении жалости не заслуживали. Полковник верную службу ценил и агента защищал. Как-то пьяный пехотный майор едва не изнасиловал Эльзу: порвал на ней одежду, избил, его едва оттащили прибежавшие на крик официанты. Майор вырывался, кричал, что завтра всех русских свиней, посмевших прикоснуться к немцу, расстреляют, причем, он сделает это лично. Официанты бледнели, слушая такие речи, но майора не отпустили. Фон Лютцов, спешно вызванный по телефону, мгновенно оценил ситуацию. Первым делом он сорвал с майора погоны, затем отхлестал того по щекам. Насильника арестовали, разжаловали до рядового и направили искупать вину на передовую. История стала широко известна, ее обязательно сообщали каждому новому постояльцу, поэтому подобное не повторялось.

За Эльзой пытались ухаживать. Ее красота, даже холодная, манила, но она не могла позволить себе роман с фашистом. Она знала, что жители N считают ее немецкой шлюхой, репутация ее в глазах горожан утрачена навсегда, но все равно не могла. Не потому, что хранила верность исчезнувшему мужу. После оговора брата и отца он для нее не существовал. Фашисты были чужими. Среди них не могло быть родного человека. Того, кто выслушал бы и понял, к чьему плечу всегда можно прислониться и поплакать. (Эльзе все чаще этого хотелось.) Среди фашистов не могло быть своего, а с русскими она почти не общалась. Подобно исчезнувшему в гетто Пеккеру, Эльза отдавала делу всю себя: вставала рано, ложилась поздно, весь день проводя в заботах. После работы тащиться в холодный семейный дом не было ни сил, ни желания, Эльза велела поставить в кабинете диван, решив вопрос с ночлегом раз и навсегда. Это было удобно еще тем, в случае происшествия в гостинице (таковые случались) она мгновенно оказывалась на месте и могла действовать безотлагательно.