Белоснежка должна умереть - Heлe Нойхаус

— Но стулья-то зачем?.. — удрученно воскликнул Хартмут Сарториус. — Они же были еще хорошие! И столы… Их можно было покрасить…

Тобиас отправил отца в дом, потом прикурил сигарету и устроил себе честно заработанный перекур — первый за день. Он уселся на верхнюю ступеньку лестницы и окинул довольным взглядом расчищенный двор, посреди которого стоял старый каштан. Надя… Он в первый раз позволил своим мыслям вернуться в позавчерашнюю ночь. Несмотря на свои тридцать лет, по части секса он был еще зеленым новичком. В сравнении с тем, что и как они делали с Надей, его прежний опыт показался ему детскими шалостями. Из-за того, что ему не с чем было сравнивать этот жалкий опыт, за годы, проведенные в тюрьме, фантазия возвела его в ранг каких-то невиданных, великолепных приключений, но теперь он объективно безжалостно развенчал его. Детский сад! Стыдливое сунь-вынь со спущенными джинсами в убогой мальчишеской кровати, с замиранием сердца — как бы, не дай бог, не вломились родители! — потому что дверь комнаты не запиралась на ключ.

Он задумчиво вздохнул. Может, это звучит слишком патетически, но в эту ночь Надя действительно сделала из него мужчину. После первого, торопливого соития на диване они перешли в спальню и легли в кровать, и он думал, что больше уже ничего не будет. Они лежали обнявшись, гладили друг друга и говорили, говорили. Надя призналась, что еще в школе любила его. Она поняла это, только когда он исчез из ее жизни. И все эти годы неосознанно сравнивала с ним каждого мужчину, который встречался ей на пути. Это признание из уст необыкновенно красивой женщины, которая плохо ассоциировалась в его сознании с подругой детства, смутило Тобиаса и в то же время вознесло его на седьмое небо. Ей удалось вдохновить его на такие головокружительно потогонные телесные подвиги, которых он сам никак от себя не ожидал. Он до сих пор чувствовал ее запах, ее вкус, ее тепло. Просто потрясающе! Суперкласс! Улет!

Тобиас так погрузился в свои мысли, что не услышал тихих шагов, и испуганно вздрогнул, неожиданно увидев, как кто-то вышел из-за угла дома.

— Тис?! — удивленно воскликнул он.

Он поднялся, но не спешил здороваться с соседом и тем более обнимать его. Тис Терлинден не любил подобных нежностей. Он и сейчас стоял молча, с опущенными глазами, крепко прижав руки к туловищу. Его болезнь, как и раньше, была незаметна. Приблизительно так же должен был сейчас выглядеть его брат-близнец Ларс, который появился на свет на две минуты позже и благодаря болезни Тиса невольно стал кронпринцем династии Терлинден. Тобиас не видел своего лучшего друга с того рокового сентябрьского дня 1997 года. Ему только теперь пришло в голову, что они с Надей ни разу даже не упомянули его, хотя раньше были как родные. Они называли себя Калле, Андерс и Ева Лотта, рыцари Белой Розы — как у Астрид Линдгрен.

Тис вдруг первым шагнул к Тобиасу и, к его удивлению, протянул ему руку вверх ладонью. Тот вспомнил, чего он от него ждал: так они раньше приветствовали друг друга — тремя хлопками по ладони. Сначала это был их тайный знак принадлежности к «банде», потом шутливая традиция, которую они сохранили. На красивом лице Тиса появилась улыбка, когда Тобиас исполнил старый ритуал.

— Привет, Тоби! — сказал он своим странным голосом, обходившимся без каких бы то ни было интонаций. — Классно, что ты вернулся.

Амели вытирала длинную стойку. В «Черном коне» еще никого не было. Половина шестого — слишком рано для вечерних посетителей. К ее собственному удивлению, она и сегодня легко отказалась от своего обычного прикида. Неужели мать опять была права и ее «готическая» жизнь совсем не мировоззрение, как она утверждала, а всего-навсего пубертатный максимализм и желание делать все наперекор взрослым? В Берлине она прекрасно чувствовала себя в своих широких черных тряпках, с макияжем, пирсингом и вычурной прической. Все ее друзья выглядели примерно так же, и никто не оглядывался на них, когда они, как стая черных ворон, бродили по улицам, пинали своими берцами фонарные столбы или использовали вместо футбольного мяча мусорные ведра. На то, что говорили учителя и другие бюргеры, ей было наплевать, она вообще не обращала на них внимания. Ходячие чучела, которые шевелят губами и болтают всякую чушь! И вдруг все изменилось. Ей нравились восторженные взгляды мужчин по воскресеньям, адресованные ее фигуре и глубокому вырезу на блузке. Более того, с тех пор как она поняла, что каждый мужчина в «Черном коне», включая Клаудиуса Терлиндена и Грегора Лаутербаха, пялится на ее зад, она не ходила, а летала. И это чувство все еще не покидало ее.

Из кухни, переваливаясь, как утка, и скрипя своими каучуковыми подошвами, вышла Йенни Ягельски. При виде изменившегося «имиджа» Амели она подняла брови.

— От огородного чучела до вампа! — произнесла она язвительно. — Ну, как говорится, о вкусах не спорят.

Придирчиво проверив результаты ее работы и проведя пальцем по стойке, она осталась довольна.

— Можешь еще вымыть бокалы, — сказала она. — Мой братец, похоже, опять не успел это сделать.

Рядом с мойкой еще с обеда стояла пара дюжин использованных бокалов. Амели было все равно, что делать. Главное, чтобы ей каждый вечер аккуратно платили бабки. Йенни взгромоздилась на высокий табурет у стойки и, несмотря на запрет на курение, закурила сигарету. Она частенько позволяла себе это, когда была одна и в хорошем настроении, как сегодня. Амели воспользовалась удобным случаем расспросить ее о Тобиасе.

— Конечно, я его хорошо помню, — ответила Йенни. — Тоби дружил с моим братом и часто бывал у нас дома. — Она вздохнула и покачала головой. — И все-таки ему лучше было не возвращаться сюда.

— Почему?

— Ну, сама подумай — каково Манфреду и Андреа каждый день видеть убийцу их дочери!

Амели вытирала первые вымытые бокалы и полировала их до зеркального блеска.

— А что тогда вообще произошло? — спросила она с наигранным равнодушием, но ее шефине не требовалось никакой дополнительной мотивации, поскольку она и сама была расположена поболтать.

— Тоби сначала ходил с Лаурой, потом со Штефани. Та как раз недавно появилась в Альтенхайне. В тот день, когда они обе пропали, был Кирмес. Вся деревня собралась на площади в шатре. Мне тогда было четырнадцать, и я радовалась, что мне разрешили на весь вечер остаться на празднике. Честно говоря, я в тот вечер и не знала, что произошло. Только на следующее утро, когда появилась полиция с собаками и вертолетами, я услышала, что Лаура и Штефани пропали.

— В жизни бы не подумала, что такое может случиться в этой дыре! — сказала Амели.

— Да… — откликнулась Йенни, задумчиво глядя на сигарету, дымящуюся между ее толстых пальцев. — Страсти тут кипели еще те… Но с тех пор в деревне все изменилось. Раньше все были друзьями. Не то что теперь. Отец Тобиаса был хозяином «Золотого петуха». Вот где было веселье! Каждый вечер. С нами не сравнить. У них был огромный зал. По праздникам там такое творилось! «Черного коня» тогда еще и в помине не было. Мой муж раньше работал в «Золотом петухе» поваром.

Она умолкла и задумалась. Амели подсунула ей пепельницу.

— Помню, полиция часами допрашивала Йорга и его друзей… — продолжила Иенни после паузы. — Никто ничего не знал. А потом вдруг говорят: Тоби убил девчонок. В его машине нашли кровь Лауры, а под кроватью — вещи Штефани. А домкрат, которым он убил Штефани, валялся в навозной яме Сарториусов.

— Обалдеть!.. А вы знали Лауру и Штефани?

— Лауру знала. Она же была в одной компании с моим братом, Феликсом, Михой, Тоби, Натали и Ларсом.

— Натали? Ларс?

— Терлинден. А Натали Унгер стала знаменитой актрисой. Ее теперь зовут Надя фон Бредо. Ты наверняка видела ее по телевизору. — Йенни опять замолчала и задумалась. — Да, эти двое высоко взлетели. Ларс теперь, говорят, шишка в каком-то банке. Толком никто ничего не знает. Он больше сюда и не показывался. Да… Я тоже когда-то мечтала о красивой жизни. Но не всегда получается так, как хочешь…

Амели трудно было представить себе толстую, вечно недовольную шефиню веселой четырнадцатилетней девочкой. Может, она потому и злится на весь свет, что застряла в этом зачуханном Альтенхайне с тремя маленькими, вечно ноющими детьми и мужем, который на людях презрительно называет ее Мадам Мишлен, намекая на ее фигуру?

— А Штефани? — спросила она, видя, что Йенни опять «зависла», погрузившись в воспоминания. — Какая она была?

— Хм. — Йенни несколько секунд смотрела невидящим взглядом в пустоту. — Красивая она была… Белая, как снег, румяная, как кровь, с черными как смоль кудрями…

Она перевела взгляд на Амели. Светлые глаза с белыми ресницами придавали ее лицу едва заметное сходство со свиным рыльцем.

— Ты, кстати, немного на нее похожа.

Это прозвучало не как комплимент.