Капиталисты поневоле - Ричард Лахман

показывает, что тенденция была противоположной, и многие землевладельцы стремились перевести домены в крестьянские держания.

Баланс классовых сил не может объяснить ни стабильности манориальных классовых отношений, ни различий в схемах земледержания внутри этой архетипической феодальной организации, зато структура элиты становится ключевой объясняющей переменной. Там, где элиты пребывали в активном или неразрешенном конфликте, крестьяне получали свободу от трудовых повинностей, права на надежное земледержание и стабильную ренту, не взирая на демографические, экономические и экологические условия, там, где элитные конфликты были разрешены, крестьян вынуждали нести новые или усиливали старые трудовые повинности.

Ключевые различия между Англией и Францией заключались в уровне организации элит. Во Франции элиты были организованы, с основным исключением в виде духовенства, на провинциальном уровне. В Англии корона и духовенство решающим образом влияли и на общенациональном уровне на светских землевладельцев. Ни одна национальная элита в эту эпоху, предшествующую абсолютизму, не была способна добиться элитной гегемонии в рамках всей нации. Единственное, что английская корона и духовенство могли сделать со своими общенациональными организациями — предотвратить захват светскими землевладельцами гегемонии в рамках графств. В результате модель многих французских областей, где светские землевладельцы объединялись под руководством одного магната или в рамках коллективной корпорации, не была продублирована в английских графствах.

Две стабильные модели, каждая из которых продержалась два столетия, были созданы в послечумных Англии и Франции. В большинстве французских областей светские элиты сумели ограничить проникновение конкурирующих элит внутрь и использовать свою областную гегемонию для привлечение крестьян к трудовым повинностям. В Англии и Бретани, Комтате-Венэссен, Нормандии, Орлеане, Пикардии, Пуату, Провансе и Гиени конфликт магнатов—между светскими землевладельцами и духовенством во французских областях и между светскими землевладельцами и коалицией духовенства и короны в Англии — освободил крестьян от трудовых повинностей при надежном держании своих земель. В Иль-де-Франсе короли использовали свою власть для предотвращения сложения гегемонии светских землевладельцев и обеспечения свободы крестьянам в качестве противовеса аристократии и альтернативного источника налоговых сборов. В Лангедоке союз магнатов и духовенства проводил ту же стратегию ослабления манориальных сеньоров и усиления крестьянских общин.

Для перехода к аграрному капитализму нужны были дальнейшие трансформации элитной структуры. В последующих главах рассмотрены возможные источники изменения в феодальной политике. В третьей главе разбирается роль городов — как независимых городов-государств, так и автономных в рамках национальных государств — как места зарождения политических образований, бросивших вызов аграрным элитам, но не приведших к установлению капиталистических социальных отношений. В 4-6 главах проанализированы различные виды образовавшихся государств — имперская Испания, корпоративная коалиция, ставшая Голландской республикой и два контрастирующих типа абсолютизма, в Англии и Франции, чтобы определить их как особые формы, и подточившие феодальную политику, и произведшие на свет новые элитные структуры, которые в конечном итоге стали проводниками капитализма.

ПРИМЕЧАНИЕ ОБ АЗИАТСКОМ СПОСОБЕ ПРОИЗВОДСТВА

Социологи и историки, изучающие неевропейские общества, почти все единодушны, что давно пора похоронить столь малополезное понятие Маркса, как азиатский способ производства[42]. Маркс полагал, что крупномасштабные деспотические государства в Азии использовали прямое принуждение для присвоения результатов труда. Азиатский способ производства, по Марксу, отличался от европейского феодализма тем, что барщинный труд был организован там централизованными институциями, в то время как труд крепостных и трудовые повинности в Европе использовались на местном уровне манориальными сеньорами. Каждый из правящих классов поддерживался своей системой организации труда, утверждал Маркс. Хотя землевладельцы были во множестве и процветали в Азии так же, как и в Европе, в Азии блок военных и чиновников получал крупную выгоду от принудительного труда, тогда как в Европе феодалы извлекали из труда большую часть прибавочной стоимости для себя.

Маркс мало что мог сказать о динамике классовых конфликтов и социальных изменениях в Азии. В действительности исследователи неевропейских обществ считают понятие «азиатский способ производства» неудобным именно потому, что оно препятствует анализу подлинной динамики социального изменения обществ, обозначенных как азиатские Марксом и марксистами. В то же время востоковеды много времени потратили на создание новых теоретических концепций, которые позволили бы проводить сравнения между восточными и европейскими обществами[43].

Анализ азиатских переходов пробуксовывал потому, что ученые пытались вывести траектории социальных изменений из типологий аграрного производства и извлечения прибавочной стоимости, рассматриваемых изолированно от более широких структур элитных и классовых отношений[44]. Веберианцы внесли еще меньший вклад в понимание азиатского исторического развития, нежели марксисты. Веберианцы использовали эссенциалистский подход, утверждая, что в восточном мировоззрении и социальных практиках не доставало некоторых важных черт, присутствующих в Европе и Японии. В результате, утверждают они, азиатские общества, за исключением Японии, никогда не развивались так, как европейские[45]. Веберианцам не удалось объяснить различную динамику восточных обществ, и они удовлетворились описаниями инертных культур.

Анализ элит в этой главе подсказывает, что ключевая характеристика любого европейского или азиатского общества — полная структура элитных и классовых отношений, а не доминантные формы извлечения прибавочной стоимости в отдельный исторический момент или любой другой набор культурных практик. Изменения происходят между элитными и классовыми отношениями. Мы не найдем точки перехода, сравнивая способы производства или общества «сбора ренты» и «сбора налогов» (Berktay, 1987), или противопоставляя империи, королевства и племенные системы. В действительности важен комплекс организации производства и извлечения стоимости, или, используя терминологию Бертея, связь ренты с налогами и отношений внутри ренто- и налогособирающих элит. Важна структура, и в Азии, и в Европе, в качестве контекста, внутри которого открываются и закрываются возможности для действий (agency) элит и классов.

Если элитная структура лучше объясняет устойчивость европейского феодализма до XVI в., похожую модель можно применить и при анализе устойчивости некапиталистического способа производства в Азии и уникального развития аграрного капитализма в Японии, начиная с XVII в. Нам нужно выяснить, где в комплексе элитных и классовых отношений создан зазор для точки перехода в каждой стране, городе или области в определенные исторические моменты. Непредвиденные изменения происходят в Азии, так же, как и в Европе и во всех других обществах. Нам нужно найти структурные точки, где элиты и классы обладают возможностью действовать (agency). Данная книга пытается сделать это в отношении Западной Европы. Мы конструируем теоретическую и методологическую концепцию для будущих исследований Азии, которые смогут