Секс (июнь 2008) - журнал Русская жизнь

Густая, плотная, туго сплетенная зелень, листья плотно пригнаны друг к другу, и из них торчат яблоки, лимоны, венчики цветков жасмина, вьюнки, мальвы, тыквы, розы, артишоки, подсолнухи, маки, гроздья винограда, анемоны, фиги, гортензии, гранаты, огурцы, дзуккини, лилии, персики, связки колосьев, сельдерея и редиса. Все жирное, сочное, спелое, налитое, благоуханное. Зелень, овощи, цветы и фрукты переплетены в толстые тяжелые гирлянды, слегка провисающие под собственной тяжестью. Зрелое, летнее, августовское изобилие, имперски августовское, мечта о плодородии, утопия ВДБХ - Выставки Достижений Божественного Хозяйства. Зелень гирлянд обрамляет куски неба, голубизны небывалой. В голубизне застыли голые люди, группами и по одному: сочные, спелые, благоуханные. Голубизна слегка провисает под тяжестью их плоти, летней, августовской, имперской. Они очень серьезны, все чем-то заняты, но, впечатанные в небывалую голубизну, величественно застыли в ней, со своей мимикой, порывистыми движениями и жестами.

Три женщины, одна совсем голая, куда-то направляется, две других, в платьях, плотно обтягивающих торчащие соски, и покрывалах на головах, что-то ей втолковывают, разводя руками для убедительности. Три совсем голых женщины, устроившись на подушках из белоснежных облаков, напоминающих пенные клубы хорошего шампуня, очень серьезно внимают с полуоткрытыми ртами указаниям кудрявого подростка, тоже голого, с одной узкой белой лентой через плечо и с луком в руке. Очень красивый парень, голый, но в шляпе и шейном платке, раскинул руки, широко раскрыл глазища и рот, яйца набок, платок развевается, в правой руке зачем-то трубу зажал, что-то нам сообщить хочет, на что-то указывает. Оперный мужчина с белой бородой и белыми кудрями, делающими его похожим на карточного короля, внимает абсолютно голой девице, убеждающей его в чем-то, с видом притворной невинности, но внятно, с напором, прическа скромная, со странным хвостиком, глазки слегка вытаращены, губы в трубочку. Мужчина тоже голый, но низ завернут простыней, правой рукой сжимает какую-то странную мочалку, и уселся он на орла, у которого от напряжения клюв раскрылся, так что он уставился прямо на зрителя выпученными глазами, производя впечатление запредельной птичьей глупости. На самом же верху, над гирляндами, над голубизной и над голыми фигурами, растянуты две многофигурные сцены: прием и пир. Там уже всех много, все вместе, одетые и голые, все красивые, здоровые, улыбающиеся, счастливые. Собрание Божественных Спасателей Малибу.

Это - история Психеи. Рассказана она была одной пьяненькой, выжившей из ума старушонкой в самом начале нашей с вами эры, где-то лет через сто пятьдесят после рождения Господа нашего Иисуса Христа. Рассказывала пьянчужка о том, о чем пьяницам рассказывать свойственно - о душе несчастной, о том, как она, эта душенька, бедненькая, маленькая, голенькая, слонялась по миру, жестокому, безжалостному, лишения терпела, побои и надругательства, оскорбления и унижения, все перенесла, все преодолела, и упокоилась, наконец, на веки вечные, в небесах голубых, кущах райских, в покое, довольстве и счастии. Рассказ античной Арины Родионовны прочно вошел в мировую культуру, став аллегорией пути духовных исканий и переживаний.

Душа, душенька, римская душа, душа богини Рима, Dea Roma. Вилла Фарнезина, где расположилась история Психеи, рассказанная Рафаэлем и его учениками, - чистейшее, быть может, ее воплощение. Вилла, построенная для миллионера Агостино Киджи недалеко от Тибра около 1510 года, была одной из самых роскошных римских вилл. Предания рассказывают об умопомрачительных пирах, устраиваемых Киджи в садах его виллы, тогда спускавшихся до самой реки, на которых присутствовал весь папский двор, гости, одуревшие от роскоши, бросали золотую и серебряную утварь прямо в реку, смотря, как блестит она в водах, и папа Лев X отламывал жирными пальцами кусочки яств, и шептались кардиналы, пялясь на красоты Империи, знаменитой куртизанки, роскошной, дебелой, дорогой и властной, Аниты Экберг шестнадцатого века. Тогда же на вилле появилась и другая дама, венецианка Франческа Ордеаска, любовница Киджи. Лет через десять после сожительства с ней банкир решил узаконить их отношения и специально заказал Рафаэлю росписи с любовным сюжетом, чтобы брачный пир, на который был приглашен и папа, и двенадцать кардиналов, и красавица Империя, подруга Франчески, проходил в достойных декорациях. Рафаэль с учениками постарались, и дух римской, католической, имперской роскоши предстал во фресках, благоухание живых цветов смешивалось с благоуханием цветов изображенных, и лопались от спелости фрукты на золотых блюдах, и красота богинь вторила красоте римских матрон-куртизанок, и сама Империя была довольна, обводила воловьими очами гирлянды на фресках, груди Венер, ляжки Амуров и Меркуриев и увитые жасмином серебряные канделябры, кубки и кувшины, все было как надо, со вкусом, с настоящим римским вкусом. Империя сама была воплощением римского вкуса, величайшая красавица всех времен и народов. Она была довольна окружающим и в мечтательной полудреме представляла себе все, что так дорого было ее душе: обожествленный римский профиль, гулкий шаг легионов, золотых орлов, ряды копий и коней, сияющую арматуру, обтягивающую торсы воинов, фанфары, трубящие на земле и в небесах, славы с венками, крылатые гении, строгие лица победителей и вереницы пленников, в пыли влачащих цепи вслед за триумфальными колесницами и слонами. Империя любила военную мощь, победы, славу, триумфы, апофеозы, и cosecratio, это последнее явление в иерархии власти, когда ее высший представитель, император, становится Divus, и уже ничто земное над ним не будет властно. Она любила римское пространство, напоминающее ей о власти, и римскую архитектуру, образец архитектуры для всех империй: холмы и панорамы, каскады лестниц и колоннад, триумфальные арки и алтари, размашистые своды и квадриги, глыбы памятников и обелисков, мириады изваяний, конных и пеших, господ и рабов, победителей и пленников, обнаженных и одетых, и бюсты, бюсты, бюсты, бюсты бессмертных божеств и смертных, достигших обожествления, а следовательно - и бессмертия.

Красавица Империя вспоминала. Она прикрывала глаза, и ее внутреннему взору представали Юлий и Август, Тиберий и Клавдий, Нерон и Гальба, Тит и Веспасиан, застывшие в вечности лики власти, властный пантеон, маяки империи, олицетворение могущества и избранности. Величественные, жестокие, тщеславные, пустые, ограниченные и бессильные: один был мужем всех жен и женой всех мужей, другой спал со своей матерью, третий блевал, обжираясь, четвертый наряжался в бабьи тряпки; один был жаден, другой был лыс. Лики восхитительных убийц проплывали мимо нее, она вспоминала пап, наместников Бога на земле, так хорошо ей знакомые лица, лживые, лицемерные, тонкие, умные, властные, лица святых, отравителей, кровосмесителей, спасителей, циников, и все они, бесконечные лица стариков, сливались в одно, маячившее перед нею лицо Льва X, обрюзгшее, жирное, брезгливое, безразлично выслушивающее шепот подобострастно склонившегося перед ним Пьетро Аретино, мастера политического памфлета и порнографии. Был август, и римская жара слегка смягчалась близостью реки, брызгами фонтанов, журчащих в садах, и легкими взмахами опахал в руках юных пажей. Лицо папы было распаренным, потным, и сама Империя чувствовала жар своего тела, и запах пота, смешивающегося с запахом мускуса. Психея же, обнимаемая голым Меркурием, смотрела на нее ласково со свода, сверху.

Империя…

Какую ненависть вызывала к себе Империя, Dea Roma. Каких только ее изображений мы не найдем в веках. Roma - бесстыжая голая баба, широко раздвинувшая ноги, в ожидании, когда ее разрубит доблестный воин Карла V, ослица, покрытая чешуей, торгующая индульгенциями, похотливая волчица, подстилка пап и императоров, вместилище нечистот и разврата, Roma Meretrix, блудница из Апокалипсиса. Roma merda, Roma stronza, porca Roma - дерьмо, дерьмовая девка, потаскуха, потаскуха… Тысячи лет покрывают эти надписи римские стены. Со времен цезарей до наших дней рабы, варвары, легионеры, ландскнехты, паломники, арабы, негры, филиппинцы, сумасшедшие, туристы, нищие и придурки не могут сдержать страсть, похожую на ненависть, к этому городу, столь влекущему, столь обольстительному, столь засасывающему, и пачкают своим сквернословием, столь похожим на семяизвержение, его стены, дворцы, церкви, фонтаны, камни, небо, воздух, историю. И на втором этаже виллы Фарнезина, на фреске художника Содомы, изображающей брак Александра Македонского с персидской царевной Роксаной, в 1527 году, через семь лет после свадьбы Агостино Киджи, во время разграбления Рима войсками императора Карла V, какие-то ландскнехты вырезали ругательства своим варварским готическим шрифтом, и они остались навеки, и теперь тщательно охраняются под плексигласом.