Беспредельщик (СИ) - Устинова Мария

Я даю вывести себя из ванной. В постели долго не могу найти удобное положение, но кое-как засыпаю. Хорошо, что он никогда не слушает отца, иначе я бы себе все глаза выплакала. Просыпаюсь ближе к полудню — Алекс еще спит. Во сне я неосознанно прижалась к нему, мы оба голые, кое-как укрытые.

Рядом с ним тепло. Он глубоко и ровно дышит, отвернув голову в сторону. На бычьей шее пульсирует артерия, тяжело поднимается грудь. Я привстаю и морщусь — после ночных бешеных нагрузок тело болит, как после хорошего захода в спортзале. Ночь слилась в калейдоскоп эротических картинок. Всю похоть, вожделение, смертельную страсть он удовлетворил вчера со мной. Все фантазии и грезы. Приятные воспоминания вызывает один момент. Алекс берет меня на коленях сзади, придерживая за шею. Толчки глубокие и ритмичные. Он убирает волосы и ненасытно целует спину… До этого я просто терпела его, но эта ласка что-то во мне пробуждает. Хотелось сказать: "Еще". Не секса — нежности. Влажного рта, который касается кожи, горячего языка, которым он жадно вел по шрамам — моя спина привыкла к плети, а не к поцелуям. Ошеломляющие ощущения… Я от них стонала в экстазе и покрывалась мурашками просто думая об этом.

Я приподнимаю голову. Шея затекла, мышцы ноют. Зато впервые выдается возможность как следует рассмотреть Алекса при свете дня. Смотрю без прежнего страха: все, что он мог сделать, он сделал мне ночью. Бордовые ожоги на груди и шее похожи на географические пятна. Чем ниже, тем их меньше. Приспускаю покрывало, обнажая живот Беспредельщика: последнюю отметину горящий бензин оставил во впадинке над пупком…

Неожиданно он перехватывает руку.

— Доброе утро, — улыбается он.

Мне стыдно за свой внешний вид. После истерики в ванной тушь размазана по всему лицу, мокрые волосы высохли безобразным комком, но Алекс как будто не замечает этого. Нежно массируя мой затылок, он смотрит на губы и просит:

— Порадуй меня, куколка.

Алекс кладет мою ладонь себе на пах, сжимает вокруг мои пальцы — у него утренняя эрекция. Отдохнувший и незлой Беспредельщик выглядит очень сексуально. У него улыбка человека, который привык, что весь мир лежит у ног. Я давно пришла к выводу, что любовь — необязательный компонент в отношениях, хватит и уважения. Мне достаточно, если те поцелуи, которые так взволновали меня, будут в моей жизни хотя бы изредка. Я запускаю руки под покрывало. Мне больше не страшно — я поняла, что нужно делать. Сосать я умею отлично, сейчас подходящий момент показать способности, а не те жалкие попытки в гараже. Закрыв глаза, я сосредоточенно делаю минет. Вспоминаю поцелуи Беспредельщика по моим шрамам — это помогает стараться лучше. Свободной рукой глажу его живот, изучая рельефные мышцы. Ориентируюсь на дыхание, подстраиваюсь под него и быстро довожу до финала.

Распластавшись по нему, смотрю вверх — хочу знать, понравилось ли и над какими моментами стоит поработать.

Алекс на меня не смотрит. Он проверяет, который час.

— Твою мать… Сейчас адвокат придет. Оденься, ты обещала подписать документы.

Разрешение на удочерение Полинки… Конечно. Я бегу в ванную, быстро привожу себя в порядок, волосы не спасти — времени нет. Гладко зачесываю их и укладываю в строгий пучок. Лицо бледное, осунулось с недосыпа, но так даже лучше — серьезней выгляжу. Я нервничаю. Намерения Алекса должны меня успокоить: если он возьмет Полинку в дочки, это гарантия, что ей не причинят зла. Но я не понимаю, зачем ему это. Волнуюсь, как воспримут в семье Алекса, хотя… Им ничего не грозит: наследства Алекса лишили, капиталы не уйдут чужому ребенку. Волнует меня и еще кое-что. Желания Алекса удочерить ребенка мало. Отцом Полинки записан Толя. Что бы я ни подписала, это ничего не меняет, пока он не лишен родительских прав или не умер…

В голове что-то щелкает. Через открытую дверь я смотрю на Алекса — он одевается в комнате, повернувшись спиной, которую я исцарапала… Ну что ж, мне тоже было больно с тобой. Глубокие, темно-красные царапины скрывает белая ткань рубашки. Он надевает черный пиджак и становится похож на клерка или банковского сотрудника. Мне нечего надеть, кроме сарафана в котором я была на помолвке.

— Ника, поторопись. Мне нужно на работу.

— Кем ты работаешь? — отстраненно спрашиваю я.

Он подходит, развязно целует в губы. Толя меня никогда не целовал, если перед этим я делала минет.

— Управляющий в сети отца. И, скажем так… его ночной администратор. Личные дела меня отвлекали, — он гладит щеку, намекая, что я тот отвлекающий фактор, — но пора возвращаться к работе. Сейчас подпишем, я поеду. За ужином поговорим… Нам есть что обсудить, верно? Твоя дочь. Захаров.

Кажется, я понимаю… Алекс работает на отца, а его лишили наследства. Плюс Толя кинул их на большие деньги. Кто получит всё после его смерти? Я ему никто, но Полинка — единственная дочь. Если Алекс удочерит ее и Захаров умрет — он будет контролировать все активы. На мне он уже женат. Всего лишь предположения, но по спине пробегает холодок.

— Готова? — воркует он, и ведет меня в кабинет для подписания.

Женщине-адвокату за сорок, она очень худа — у нее тонкие руки, сухая кожа, а вокруг рта ранние вертикальные морщинки, словно она много курит. Глаза уверенные и безразличные. В темно-бордовом костюме с черной блузкой выглядит мрачно, хотя костюм стильный, а блузка пытается спасти положение бантом-галстуком на шее.

— Александр, прошу, — женщина выкладывает бумаги перед ним, хотя подписывать должна я. У нее гортанный голос и странная интонация, словно они давно знакомы. Скорее всего, семейный адвокат. — Это очень благородный поступок — усыновить чужого ребенка.

Алекс улыбается и передвигает бумагу мне.

Под взглядом этой гарпии я подписываю все, что требуется.

Что бы Алекс ни задумал, у меня нет выбора. Мне нужно совершенствовать технику минета и надеяться на мужа. Тонкое колечко на безымянном пальце почти невесомо — я его не замечаю, пока на него не попадает свет, заставляя сиять. Жена. Чувство, что это понарошку — ради выгоды, не проходит.

Адвокатесса быстро складывает вещи, сухо улыбается на прощание и уходит, стуча острыми каблуками и виляя бедрами.

— Мне надо бежать, — Алекс быстро целует меня. — Вечером увидимся.

Он уходит, бросив меня в кабинете. Мне неуютно, я ежусь, прислушиваясь к тишине огромного дома, и понимаю, что здесь одна. Мужчины ушли по делам. Я оглядываюсь в кабинете, замечаю стул, на котором меня фотографировали для семейного альбома… Еще фотографии на полках. Они расставлены то тут, то там и так слились с обстановкой, что семейная история теряется на фоне книг. Я иду вдоль стеллажей, прикасаюсь к рамкам. Здесь много детских фотографий Алекса и брата: один пошел в отца, другой в мать, хотя сходство есть. Почти нигде дети не улыбаются, только иногда у Алекса можно заметить ироничную ухмылку. Они так серьезны, что забавляют. С подросткового возраста позируют только в костюмах. Я понимаю, что под присмотром отца они росли в жестких условиях. Я сама мать… Даже не представляю, каково это — если бы Полинка меня потеряла. А с Алексом это произошло. Женщин на фото нет, наверное, отец так и не женился после ее смерти…

Больше всего меня поражает свадебное фото. Перед ним я задерживаюсь надолго.

Мама Алекса ослепительно молода и красива. На ней длинное платье — облегающее до колен, с небольшим шлейфом. Она сидит на стуле, на том же месте, где вчера фотографировали меня. На коленях букет из роз, на шее жемчужное ожерелье. Улыбается в объектив, словно верит, что впереди ждет лишь счастье. Что с ней случилось?

— Это моя жена, — неожиданно раздается голос, и я вздрагиваю. — Саша был ее любимчиком. Она называла его Алексом. Баловала тайком от меня.

На пороге стоит отец Алекса. Я ощущаю себя то ли воровкой, то ли шпионкой. Губы мужчины сжаты, кожа вокруг глаз покрыта глубокими морщинами. Смотрит он не на меня — на свою теперь вечно молодую супругу. Когда тебя окружают фото изо дня в день, перестаешь замечать эти кусочки прошлого. Впервые за много лет он обратил на нее внимание, и у него пронзительный взгляд. У меня не получается понять, что он чувствует.