Горсть песка-12 - Валерий Белоусов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Девять часов ровно. Левый берег Буга. Район маетка Постышей. Напротив участка 11 пограничной заставы.
Нет, ну до чего же немцы унылый народ. Есть у них бефель — и они его будут выполнять до одурения…
Последний из оснащённых УПХ танк Т-III — тот, что на берегу оставался- осторожно огибает чёрный, выгоревший остов героического БК-031 и с опаской влезает в зелёную воду Западного Буга…
Весь противоположный берег превращён в подобие лесосеки…одни щепки от прибрежных ив и осокорей…
Берег мёртв и поэтому молчалив…Немецкий панцер с радостным рёвом вскарабкивается на берег, сбрасывает уже ненужные устройства и устремляется вперёд. Заезжает за горку…
Про батальон Басечки просто забыли. А может, никогда и не помнили — списав со всей дивизией…Следовательно, подвезти горючее и боекомплект — никто не озаботился…
Поэтому, когда пограничники обратились с просьбой срочно подсобить, Басечка слил всё топливо в свой танк и убыл на угрожаемый участок. Остальные танки экипажи стали окапывать, превращая в подобие ДОТов…
Когда немецкий панцер, перевалив за гребень прибрежного холма, нос к носу столкнулся с Т-26, в стволе у Басечки был осколочный снаряд. Раздумывать было некогда- и выстрелив в супостата в упор, Басечка с силой надавил сапогом на плечо мехвода. Тот понял командира совершенно правильно — дав полный газ, он со всей дури врезался в потерявший гусеницу вражий танк.
Когда у Басечки перед глазами перестали кружить искры, он откинул верхний люк и увидел, что немецкие танкисты откинули дверцы в боку башни и с ужасом смотрят на него.
Басечка схватил монтировку и выскочил из машины. За ним последовали мехвод с кувалдочкой и заряжающий- просто так, с кулаками…
Полчаса спустя.
Майор Квасс, в запылённых бинтах, сквозь которые проступали чёрные пятна, с интересом смотрит на чудом уцелевшего немецкого танкиста…Тот что-то возмущённо говорит.
Квасс, Басечке: «И чем же интурист недоволен?»
Интеллигентный, образованный Басечка: «Да понять — то его не мудрено…Он говорит, что я сознательно, злонамеренно в него врезался. И ещё потом два раза ударил его монтировкой. А его экипаж — остальных четырёх человек- я просто забил насмерть. Говорит, что это варварство и никто в Европе так не воюет…»
Квасс, сквозь запёкшиеся обгоревшие губы: «Спроси у него, застрахован ли он?»
Басечка спрашивает, и переставший причитать «интурист» недоумённо отвечает: «Я-я, натюрлих…»
Квасс: «Так скажи ему- чего он тогда беспокоится? Инспектора ОРУД-ГАИ мы уже вызвали. Ха. Ха. Ха.»
Девять часов пятьдесят пять минут. Левый берег реки у Коденя. Южнее Бреста.
Взревев двигателем «Шкода», первый «38-t» качнул тоненьким 3.7 см стволом и с опаской вполз на дважды залатанный понтон. Великий Восточный поход начался!
«Гот мин унс!» Дубль третий.
За первым танком — второй….и уже выстраивается очередь к переправе, как вдруг…
«Ии-и-иРРР…Б-БАБАМ!»
«Внимание, воздух, воздух!» — засуетились зенитчики…зашевелились стволы «флаков», метнулись вверх бинокли, лихорадочно задёргались антенны непонятного устройства на горке…но на этот раз это были совсем не русские авионы…
«Ии-и-иРРР….Б-БАБАМ, БАБАМ!!» — рванул двух-снарядный залп. Есть накрытие! И понеслось…
Пройдя Мухавец, корабли славной Пинской Флотилии вырвались мимо Крепости в Буг…
Вот они идут — видите?
Детища «Ленинской кузницы» — «Жемчужин», «Левачев», «Флягин» — достают врага из своих спаренных четырёхдюймовок, а трофеи Освободительного похода, бывшие польские, а теперь советские — «Бобруйск», «Винница», «Витебск», «Житомир», «Смоленск» громят фашистов из 122-мм гаубиц…
На головном- адмирал, на мостике, прикрытый от пуль и осколков только брезентовым отвесом…в великолепной чёрной форме, в фуражке с золотым шитьём…
Адмирал: «Флажок! Врубите громкую связь! В бой идти надо весело! Замполит! Поставь песню! Хорошую, русскую!»
Пластинка Апрелевского завода. Хор Александрова. Слова- народные…
«На верх вы товарищи,
Все по местам,
Последний парад наступает…»
По кораблям стреляет всё, что может стрелять — зенитки, танковые пушки, миномёты — а они, разя огнём и сталью, разносят в мелкую щепу последний понтонный парк 3-ей танковой дивизии…
Ну и по самой дивизии — от всей матроской души…
«Полундра!»
«Не скажет ни камень, ни крест, где легли
Во славу мы русского флага…»
Девять часов пятьдесят шесть минут. Стрелка Госпитального острова при впадении Мухавца в Буг.
Прорываясь на Буг, корабли Флотилии последовательно проходили мимо острова и, давая лево руля, всаживали залп за залпом в тех островитян в фельдграу, которые имели неосторожность показаться морякам на глаза…Причём стрелял не только главный калибр- но и зенитчики из 37-мм и 45-мм стволов, пулемётчики из ДШК и спаренных «Максимов». Было весело.
Вякнувшая было батарея ПТО — которая так легко и просто расправилась с танкистами Элькина, была с особенным удовольствием сметена канонирами «Смоленска». Старый кораблик с молодецкой удалью просто забросал врага 122-мм осколочными гранатами в корпусах из хрупкого сталистого чугуна, дающих, как известно, замечательно большое число убойных осколков…Интересно, что сами пушки при этом особенно и не пострадали…В отличие от расчётов.
Проходя под Холмским мостом, корабли заваливали мачты, а сигнальщики прижимались животами к палубам мостиков, чтобы не снесло за борт…Последим в кильватерном строю шла канонерская лодка «Верный». Сбавив ход до самого малого, она вылезла носом на берег — а чего не вылезти — осадка сорок сантиметров — и с борта хлынула волна в синеющих сквозь расстёгнутый ворот бушлатов тельняшках…9-тая Отдельная рота морской пехоты, иначе же — «Чёрная смерть».
В проёме Холмских ворот у кольцевой казармы Фомин поправил на плече автомат ППД и совершенно спокойно сказал Гаврилову: «Ну, мне пора…»
Гаврилов: «Отставить, ты мне нужен здесь, очень нужен.»
Фомин, совершенно спокойно: «Я тебе не подчинён, майор…Я вообще — аж на дивизии, в другом корпусе, забыл?. А остаться, извини, не могу — коммунист я, понимаешь? Вот оно какое дело.»
Гаврилов «Погоди, Моисеич…Хотел спросить…Ты домой к себе сбегал? Как там твои, уехали?»
Фомин, совершенно спокойно: «Да, сбегал, спасибо, всё хорошо»
Фото: Холмик из битого кирпича во дворе ДНС?5. В холмик воткнута палочка, в расщепе- зажата фотография из семейного альбома. Августа и Юрочка, обнявшись, улыбаются…
Фомин, в проёме ворот, совершенно спокойно: «Коммунисты, вперёд. Будем карать гадов.»
И пошёл, спокойным таким, уверенным шагом. Не оборачиваясь.
И за ним пошли- Мохнач, без нужды машущий пистолетом, комсомолка Никанорова с полевой сумкой, старый беспартийный солдат Кныш, в компании со своими беспартийными «мужиками»…
Пошли. Не торопясь. С достоинством. Коммунисты.
И так же спокойно, не кланяясь пулям, прошли весь остров насквозь.
Фомина убили уже на берегу — немецкий снайпер, из-за канала…»Утомлённое солнце нежно с морем прощалось…»
(Чёрно-белое) Десять часов ровно. Штаб 4-ой Армии, лес в близи Кобрина.
Поступает директива от командующего Западным фронтом.
«В виду обозначившихся действий немцев поднять войска и действовать по боевому.
Павлов.»Десять часов одна минута. Минск. Штаб Западного ОВО.(! Не Фронта!) Командующий округом отправляет в Генеральный штаб РККА Боевое донесение?004оп «Брест горит. К 6.30 22.06.41 данных о форсировании противником реки Западный Буг не было»
(В РЕАЛЬНОСТИ войска группы «Центр» к 10 часам утра, даже захватив неповреждёнными мосты и образовав устойчивые плацдармы, смогли продвинуться вглубь советской земли только на 2–3 километра. Северная часть Бреста ещё оставалась в наших руках. «Как львы, дрались советские пограничники, принявшие на себя первый внезапный удар подлого врага. Бессмертной славой покрыли себя все советские воины. Они дрались — переходя в рукопашную, и только через мёртвые их тела мог враг продвинуться на пядь вперёд» Л.П. Берия. Газета «Правда». Передовая статья. 24 июня 1941 года.).
Часть четвёртая. Ответный удар
(Ретроспекция.)
Самое первое детское воспоминание Эрбернта Рожерио Араужо Адольфо Фалангера было такое — он сидит в огромном белом горячем облаке, глаза щиплет, по спине его усердно трёт теплая волхонка, а ласковый, нежный женский голос (принадлежащий, кстати, работнице шефствующего Камвольного комбината, «виноградовке» — ударнице Свете Букиной) с досадой произносит: «Эк, ты, малой, по дороге изволдохался…тру тебя, тру — ну никак не оттирается…»
