Волкодав - Мария Васильевна Семенова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Надо будет справить для него какие следует ножны…
– Ниилит сказала мне, – негромко проговорил Тилорн, – что ты… что тебе пришлось прикончить коня.
– Пришлось, – сказал Волкодав и легонько щёлкнул ногтем по лезвию. Звон был высоким и чистым.
– Его совсем нельзя было выходить? – спросил Тилорн. – Если он сломал ногу, я бы попробовал…
Волкодав повернулся к нему. Учёный лежал на животе, подперев кулаком подбородок, и пальцем дразнил Нелетучего Мыша, путавшегося в его бороде.
– Он сломал спину, – сказал Волкодав. – Я метил в седока, но промахнулся.
Тилорн вздохнул:
– Меня ты не прикончил.
– Надо было, – проворчал Волкодав. Положив меч себе на голову, он с силой пригнул к плечам рукоять и округлое остриё. Отпущенный клинок распрямился, точно пружина. Можно вставить его в расселину камня и повиснуть всем телом, он не сломается. Теперь Волкодав точно знал, что узор – не подделка, что меч перерубит гвоздь и разрежет пушинку, упавшую на лезвие.
Тилорн долго собирался с духом и наконец решился.
– Пожалуйста, не сердись на меня, – начал он виновато. – Я невежда, которого надо учить и учить. Сделай милость… растолкуй мне, чем всё-таки я обидел тебя.
– Людоедом ты меня обозвал, вот что, – сказал Волкодав.
– Как? – ужаснулся Тилорн. – Я…
Волкодав поставил локти на меч, и тот едва заметно прогнулся. Волкодав долго молчал. Как объяснить чужаку, что там, наверху, есть Великая Мать, Вечно Сущая Вовне, которая однажды в день весеннего равноденствия родила этот мир вместе с Богами, людьми и девятью небесами? Как рассказать ему, что Хозяйка Судеб, Богиня закона и правды – женщина? И ещё о том, как из другого мира прилетела пылающая гора, и Отец Небо заслонил Мать Землю собой?..
Позже любопытный Тилорн ещё расспросит его и мало-помалу вызнает всё. В частности, и то, что ни один венн не лёг бы наземь ничком, приникая к ней, как к жене, если только не справлялся обряд засевания поля. Ну там ещё на войне или на охоте, когда другого выхода нет. Но пока до этого было далеко, и Волкодав мрачно молчал, отчаиваясь подыскать нужное слово.
– Женщины святы! – сказал он наконец. И больше ничего не добавил.
…Оказывается, в ватаге у Фителы было заведено освобождать от ночной стражи воинов, отличившихся в стычке. Но когда осмотрели раненых, выяснилось, что наслаждаться заслуженным сном Волкодаву не придётся.
Он молча пожал плечами, забираясь под полог: пускай разбудят его, когда настанет черёд…
– Мне кажется, сегодня ты убивал, – осторожно сказал ему Тилорн.
– Убивал, – сказал Волкодав, не вполне понимая, куда клонит учёный.
– Значит, – продолжал тот, – на третью ночь они снова придут?
Волкодаву показалось, что Ниилит перестала дышать в темноте, заново переживая минувший ужас и боясь услышать «да».
– Не придут, – сказал он.
– Это потому, что был бой? Твоя вера отличает его от убийства?
– Не в том дело, – проворчал Волкодав. – Ночью будет гроза… никто не приходит после грозы.
– Прости моё любопытство, – помолчав, спросил учёный. – Там, под дубом… Когда ты осиновым колом… Что это было?
– Души, – сказал Волкодав.
– Но мне показалось, ты сражался с чем-то материаль… с чем-то вещественным…
Волкодав долго думал, прежде чем ответить.
– Души бывают разные, – проговорил он наконец. – У праведника она – как светлое облачко… Боги призывают её, и она улетает. А у таких, как Людоед или тот палач, и души как трупы.
Пчёлы, прятавшиеся в дуплах, лошади, с фырканьем нюхавшие воздух, и Мыш, порывавшийся влезть за пазуху, не обманули его. Глубокой ночью, как раз когда Волкодав вдвоём с Аптахаром обходили телеги, с запада, со стороны Закатного моря, выползла громадная туча. В её недрах беззвучно трепетали красноватые молнии. Потом стали доноситься глухие раскаты. Проснувшиеся обозники с благоговейной робостью смотрели в охваченные пламенем небеса. Один из воинов, молодой вельх, осенял себя священным знамением, выводя ладонью разделённый надвое круг. Ниилит сжалась в комочек и что-то шептала, закрыв глаза и уши руками. Её народ считал грозу немилостью Великой Богини.
Когда налетел дождь, Аптахар залез под телегу и позвал к себе Волкодава, но тот не пошёл. Выбравшись за составленные повозки, венн повернулся туда, где молнии хлестали чаще всего. Поднял голову к разверзающимся небесам и начал тихо молиться.
– Господь мой, Повелитель Грозы, – шептали его губы. – Ты, разящий холодного Змея золотым своим топором… Мертва душа моя, Господи, в груди пусто… Зачем я? Зачем ты меня к себе не забрал?..
Живые струи умывали шрамы на обращённом к небу лице, текли по щекам, сбегали по бороде и туго стянутым косам. Близкие молнии зажигали огни в хрустальной бусине, надетой на ремешок. Громовое колесо катилось за облаками. На какой-то миг морщины изорванных ветром туч сложились в суровое мужское лицо, обрамлённое чёрными с серебром волосами и огненно-золотой бородой. В синих глазах пылало небесное пламя.
– Иди, – сказал гром. – Иди и придешь.
На другой день вдоль дороги всё чаще стали попадаться селения. Дыхание западного ветра сделалось ощутимо солёным. Потом кончился лес, и повозки выкатились на большак, по которому сновали туда-сюда конные и пешие. К полудню у дальнего небоската показалось бескрайнее голубое море, а впереди выросли деревянные башни стольного Галирада.
«Оборотень, оборотень, серая шёрстка!
Почему ты начал сторониться людей?»
«Люди мягко стелят, только спать жёстко.
Завиляй хвостом – тут и быть беде».
«Оборотень, оборотень, ведь не все – волки!
Есть гостеприимные в деревне дворы…»
«Может быть, и есть, но искать их долго,
Да и там с испугу – за топоры».
«Оборотень, оборотень, мягкая шубка!
Как же ты зимой, когда снег и лёд?»
«Я не пропаду, покуда есть зубы.
А и пропаду – никто не вздохнёт».
«Оборотень, оборотень, а если охотник
Выследит тебя, занося копьё?..»
«Я без всякой жалости порву ему глотку,
И пускай ликует над ним вороньё».
«Оборотень, оборотень, лесной спаситель!
Сгинул в тёмной чаще мой лиходей.
Что ж ты заступился – или не видел,
Что и я сама из рода людей?
Оборотень, оборотень, дай ушки поглажу!
Не противна женская тебе рука?..
Как я посмотрю, не больно ты страшен.
Ляг к огню, я
