Маяковский - Александр Михайлов

Сообщая о сем Охранному отделению, покорно прошу не отказать сделать распоряжение о переводе Маяковского в другое место заключения; при этом присовокупляю, что он и был ко мне переведен из Басманного полицейского дома за возмущение.

Смотритель Серов».

После этого слезного прошения, к великому удовольствию тюремного начальства, часовых и надзирателей Мясницкого полицейского дома, терроризировавший их своим неповиновением и самоуправством арестант был по распоряжению Охранного отделения переведен в Бутырскую тюрьму.

В документе, опубликованном В. Ф. Земсковым, - «Сведения Московского охранного отделения о Маяковском» - от 29 сентября 1909 года, - впервые (и единственный раз) говорится, что, по агентурным сведениям, Маяковский был членом Московского комитета РСДГП.

Режим в Бутырской тюрьме был суровым. Камера - шесть шагов по диагонали. Параша, табуретка, откидной столик и койка. В двери - форточка для передачи пищи, «глазок» для наблюдения. Как подследственный, Маяковский был лишен общей прогулки. На двадцать минут его выводили под наблюдением надзирателя во внутренний двор одного. Любая попытка скандала здесь наказывалась карцером, сырой и темной камерой, в окно которой виднелся только клочок неба.

Единственным развлечением, чуть ли не праздником для сидевших в одиночке, была баня - два раза в месяц. Туда приводили по 10-20 человек сразу, заключенные могли общаться друг с другом, делиться новостями. Тут им никто не мог помешать вести любые, в том числе и политические разговоры.

Каково же было удивление Маяковского, когда он встретил в бане Трифонова, привлеченного еще по делу о типографии. Трифонов даже сделал ему выговор за то, что Маяковский, выпущенный после первого ареста под надзор, уехал на дачу, не сообщив полиции адреса, и пока полиция разыскивала его, дело о типографии все откладывалось. Трифонов из-за этого сидел «впустую». Отсюда же, из Бутырской тюрьмы, 9 сентября их под конвоем доставили в судебную палату, сюда же привели обратно, одного - приговоренным к шести годам каторжных работ, другого - хотя и было постановлено отдать под ответственный надзор родителям, - как находящегося под следствием по новому делу.

И опять потянулись дни и месяцы одиночки. Появилась возможность заняться чтением. И Маяковский читал. «Перечел все новейшее». Родным, при свиданиях, Володя представился похудевшим, бледным, но старался не выдать себя, не показать, как ему тяжело в тюрьме. Аслужители охранки никак не могли поверить, что Маяковский несовершеннолетний, и все запрашивали документы о рождении из Грузии, требовали медицинской экспертизы... Увы, тут зацепиться было не за что. В Бутырке, в камере N 103, что на четвертом этаже в левом крыле, сидел под арестом юноша шестнадцати лет.

Находясь в одиночном заключении в Бутырках, он написал несколько прошений в инстанции с требованием освободить его как непричастного к организации побега из Новинской тюрьмы, о разрешения ему прогулок и т. д. Ездила в Петербург хлопотать за сына и Александра Алексеевна, ибо дело его принимало весьма серьезный оборот. Прокурор Московской судебной палаты, возражая против отдачи Маяковского под ответственный надзор родителей, подтверждал, что он содержится под стражей по постановлению Московского охранного отделения и подлежит высылке под гласный надзор полиции в Нарымский край на три года.

Делу о побеге политкаторжанок вместе с надзирательницей Тарасовой, из которых только двоих удалось задержать в Москве, было придано исключительное значение. Градоначальник Адрианов в своем отношении министру внутренних дел писал:

«Принимая во внимание, что настоящий побег, совершенный в местности, находящейся в состоянии усиленной охраны, по дерзости исполнения... и особенно по личностям бежавших (террористки) обращает на себя особое внимание как имеющий исключительное политическое значение, ходатайствую перед вашим высокопревосходительством о передаче этого дела... на рассмотрение военно-окружного суда для суждения виновных по законам военного времени».

В качестве обвиняемых пока в «отношении» были названы четыре человека. Маяковского среди них нет из-за отсутствия улик, тем не менее, невзирая на его ходатайства, Владимира продолжали держать в Бутырках. Видимо, следствие не теряло надежды найти улики. Но таковых не оказалось. Помогло, наверное, и ходатайство матери.

9 января 1910 года Маяковский был освобожден из-под стражи и отправлен к приставу 3-го участка Сущевской части «для водворения его к родителям».

«...Пришел к вечеру, - вспоминает Л. В. Маяковская. - Помню, он мыл руки и с намыленными руками все время обнимал нас и целовал, приговаривая: «Как я рад, бесконечно рад, что я дома, с вами!» А потом в одной тужурке Строгановского училища, так как пальто не было, побежал к друзьям».

После выхода из тюрьмы навалились раздумья: что же дальше?

«Если остаться в партии - надо стать нелегальным. Нелегальным, казалось мне, не научишься... Марксистский метод. Но не в детские ли руки попало это оружие? Легко орудовать им, если имеешь дело только с мыслью своих. А что при встрече с врагами? Ведь вот лучше Белого я все-таки не могу написать. Он про свое весело - «в небеса запустил ананасом», а я про свое ною - «сотни томительных дней». Хорошо другим партийцам. У них еще и университет. (А высшую школу - я еще не знал, что это такое - я тогда уважал!)

Что я могу противопоставить навалившейся на меня эстетике старья? Разве революция не потребует от меня серьезной школы? Я зашел к тогда еще товарищу по партии - Медведеву. Хочу делать социалистическое искусство. Сережа долго смеялся: кишка тонка.

Думаю все-таки, что он недооценил мои кишки.

Я прервал партийную работу. Я сел учиться».

Не все ясно и убедительно в этом объяснении перемены в жизни, решении прервать партийную работу, то есть выбыть из партии. И эта неполная ясность отражает тогдашние нечеткие мысли и сомнения Маяковского, в котором все-таки вызревал художник и который не находил возможности совместить партийную работу с деланием «социалистического искусства».

Маяковский начинает свою автобиографию словами: «Я - поэт. Этим и интересен. Об этом и пишу. Об остальном - только если это отстоялось словом». Он написал «об остальном» - о том, что в его жизни связано с событиями революции 1905 года, партийной работой. Маяковский придавал этому огромное значение. Ведь в обыденной жизни он никогда не касался своей партийной работы, почти не упоминал об отсидках в тюрьме, о деятельности своей как агитатора, не желал «размазывать манную кашу по мелкой тарелке», как выражался он впоследствии. Написал, потому что это «отстоялось словом».