Букет прекрасных дам - Дарья Донцова

– Ванечка, – робко сказала Люси, – а завтра можете пригласить меня в театр?

Я покачал головой:

– Увы, я занят.

– Тогда в четверг, – не успокаивалась спутница.

– Ладно, – согласился я, кляня себя за мягкосердие.

Через десять минут я принимал из рук Розы, матери Люси, чашку с чаем. Беглый взгляд на их гостиную мигом раскрывал состояние и положение хозяев. Богатые, но не светские. Скорей всего, нажили капитал на торговле и совсем не книгами, а, например, куриными лапами или свиными копытами. Все тут выглядело, как говорит Николеттина домработница Тася, «богато». Бронзовая люстра, весящая, наверное, пуда два, с ужасающими хрустальными подвесками, лакированная, скорей всего немыслимо дорогая мебель, красный кожаный диван и такие же кресла. Зайди Николетта в такую квартиру, она бы потом на улице скривила носик и заявила:

– Фу, какая вульгарщина!

А это, господа, самое страшное обвинение в устах светской особы. Можно быть бедным, не беда, в конце концов, позволительно выглядеть немного смешным и неуклюжим, но вульгарным никогда.

Роза подвинула мне чашку из сервиза «Мадонна». Перламутровый фон и картинка из жизни крестьян восемнадцатого века. Пастушок играет на свирели, пастушка внимает ему, оттопырив ножку. Варварское великолепие. С Николеттой бы приключились корчи при взгляде на эту посуду.

– Ну, повеселились? – поинтересовалась Роза. – Что слушали?

– Баха, – сказала Люси.

– Моцарта, – одновременно выпалил я и растерялся.

Надо же, как глупо, мы не обговорили программу. Но Люси мигом нашлась:

– Да, а во втором отделении давали «Маленькую ночную серенаду». Восхитительно.

– Потрясающе, – добавил я, – волшебное произведение.

– Мне больше по душе Гендель, – заявила Люси.

– Дорогая, у вас безупречный вкус.

– Ах, так хочется теперь побывать в опере, – сказала Люси и быстро глянула на меня.

– За чем же дело стало, милая? – подхватил я. – Завтра, к сожалению, я занят, а вот через день с огромным удовольствием повезу вас в Большой.

– Спасибо, – потупилась лгунья, – если это вас не обременит.

– Для меня только радость сопровождать вас, – пел я.

Посидев с полчаса, я откланялся.

– Люси, проводи Ивана, – улыбнулась Роза и подмигнула мне, – не пойду в прихожую.

Я натянул пальто. Внезапно спутница поднялась на цыпочки и поцеловала меня в щеку.

– Спасибо, Ванечка.

– Пожалуйста, Люси, – в тон ей ответил я и ушел, ощущая на коже легкое покалывание.

Девушке надо удалить усики над губой, сбрить или воспользоваться специальным кремом.

На следующий день утром, около одиннадцати, я подрулил к медучилищу номер девяносто два. В здании шли занятия, и в коридорах не было ни одного человека. Я пошатался по рассохшемуся паркету и нашел то, что искал, дверь с табличкой «Библиотека».

В тесно заставленной стеллажами комнате пахло пылью и старыми книгами. Я вдохнул знакомый аромат и неожиданно ощутил прилив сил. Такой запах стоял у отца в кабинете. Он хранил газетные подшивки и не разрешал домработнице орудовать в этой комнате пылесосом и тряпкой.

За шкафами у окна обнаружился стол, за которым читала журнал женщина без возраста. Взглянешь слева – тридцать, посмотришь справа – шестьдесят. Дама оторвала от страницы слегка выпуклые глаза и спросила:

– Вы ко мне?

Я вытащил из кармана книжечку и улыбнулся:

– Простите, что побеспокоил, это ваша?

Библиотекарша открыла издание.

– Да, хотите сдать? Вы от кого?

– Извините, я не знаю.

– Как это? – удивилась дама.

В ту же секунду из-за шкафов вынырнула девчонка, одетая, несмотря на мороз, в коротенькую юбчонку, сшитую, похоже, из полотенца, и обтягивающую футболочку.

– Рената Николаевна, – заорала она, – дайте!..

– Виноградова, – сурово прервала ее библиотекарь, – во-первых, влетая сюда, следует сказать: «Здравствуйте», во-вторых, я занята, в-третьих, книгохранилище открывается только в час дня. Я доходчиво объяснила?

Девица захлопнула ярко накрашенный ротик и кивнула, продолжая стоять на месте.

– Иди на занятия, – велела Рената Николаевна.

Виноградова резко повернулась и убежала.

– А где «до свиданья»? – крикнула дама.

Но в ответ раздался только стук захлопнувшейся двери.

– Вот видите, – со вздохом сказала Рената Николаевна, – набрали бог знает кого, и приходится их всему учить. Не поверите, педагоги просто стонут, ведь медсестер выпускаем, а девочки носовыми платками не пользуются, рук после туалета не моют. И где же вы взяли эту книжечку?

Я улыбнулся.

– Представляете, заехал пообедать в «Макдоналдс», сел за столик, вижу – лежит. Открыл – и понял, что из библиотеки. Я сам, знаете ли, преподаватель и понимаю, как нужны учебники…

Самое интересное, что вру я теперь совершенно свободно. Вчера абсолютно спокойно разыграл с Люси сцену «Поход в консерваторию», сегодня, пожалуйста, прикинулся учителем.

– Специально приехали, чтобы отдать найденную книжку, – всплеснула руками Рената Николаевна. – Вы не представляете, как я вам благодарна. Сами знаете, сколько денег сейчас выделяют на покупку учебной литературы, слезы просто, а эти девчонки без конца теряют или вот что делают!

Библиотекарь схватила со стола книжку и раскрыла. Я увидел изрезанные страницы.

– Лень им шпаргалки писать, – возмущалась женщина, – берут ножницы – и чик-чик, готово. Варвары! Исключать таких надо, а у нашей директрисы только одно заявление: деньги заплатили, теперь вы их учите. Но нельзя же все рублями мерить!

Я только-только хотел поинтересоваться, как зовут девочку, которая брала пособие по биологии, как Рената Николаевна воскликнула, порывшись в картотеке:

– Вот Нестерова ваша!

– Кто?

– Ну Евгения Нестерова из третьей группы, та, которая эту книгу в «Макдоналдсе» оставила, ведь уже не первую теряет. Я директрису прямо умоляла: не допускайте ее к сессии, пока с библиотекой не рассчитается. И что?

Я изобразил на лице пристальное внимание.

– Ну?

– А, – отмахнулась Рената Николаевна, – все впустую, вот результат.

Я послушал еще пару минут ее стоны, потом церемонно откланялся и пошел искать безалаберную Евгению Нестерову из третьей группы.

Девчонка курила на втором этаже возле двери с табличкой «Кабинет анатомии».

– Вы Нестерова, – строго спросил я, оглядывая небесное создание с головой, выкрашенной во все цвета радуги.

– А че? – поинтересовалась будущая медсестра.

– Так вы или нет?

– Ну и че?

– Вы Евгения?

– Тьфу, че примотались, говорю же, я.

По-моему, эту фразу она произнесла первый раз. Вытащив из кармана фото Риты, я сунул его Жене под нос.

– Вам знакомо это лицо?

– А че?

– Так знакомо или нет?

– Ну че?

– Послушайте, ответьте нормально. Знаете девушку, изображенную на фотографии?

– Ясное дело.

– Да или нет?! – вскипел я.

– А че?

Впервые за долгие годы мне захотелось стукнуть по голове представительницу прекрасного пола. Последний раз подобное желание возникло у меня в первом классе, когда противная соседка по парте отняла у меня ластик, украшенный переводной картинкой. Помнится, я дал ей по макушке учебником, за что был сурово наказан отцом.

– Запомни, Иван, – произнес папенька, лишая меня пирожных, – женщин нельзя никогда бить, ни в коем случае.

В дальнейшем я всегда придерживался этой точки зрения. И вот, пожалуйста, сейчас руки просто чешутся.

– А че? – повторила Женя.

– Ниче, – рявкнул я, – милиция, отвечать быстро, смотреть в лицо, а то арестую!

Однако моя злобная фраза не произвела никакого впечатления на Нестерову. Та прищурила слишком густо намазанные глазки и протянула:

– Ну, блин, и тарарам.

Я ощутил полнейшее бессилие. Способны ли договориться собака с кошкой, даже если обе проявляют редкостное дружелюбие при встрече? Одна станет лаять, другая мяукать. Евгения не воспринимает нормальную человеческую речь. Сейчас вообще очень странно разговаривают, именно поэтому я не люблю смотреть телевизор, просто никогда не понимаю, что же хотел сказать ведущий?

Пару недель тому назад к маменьке в салон на очередной журфикс забрел Леня Черепанов, журналист из газеты, он смешил присутствующих детскими стишками, переделанными на современный лад. Всем известное, каноническое стихотворение про Таню, которая рыдает, глядя на плавающий в реке мяч, ну помните…

Наша Таня громко плачет,Уронила в речку мячик.Тише, Танечка, не плачь.Не утонет в речке мяч…

Так вот, эти строки в вольном переложении Лени звучали следующим образом:

Наша Таня, типа, плачет,Уронила, типа, мячик.Нет бы ей прикинуть, дуре,Не утонет он, в натуре.

Вот Леня бы договорился с Евгенией мигом, он умеет болтать на современном суахили. Хотя…