Сеятели смерти. Задание — Токио - Дональд Гамильтон

По-видимому, им так и не удалось справиться с этой проблемой. Спустя шесть или восемь месяцев мы стали встречаться с другими столь же малоприятными снадобьями и больше не слышали о «петрозине-К.». Однако их бывший агент— или некто, прикидывающийся их бывшим агентом, который приблизительно в то же время впал в немилость, — вполне мог иметь с собой образец старого яда в количестве, достаточном, скажем, для того, чтобы зеленоглазая девушка, по его наущению, влила отраву в мой стакан или в бутылку виски.

Я постарался не глядеть в сторону так называемой Нэнси Гленмор. В конце концов, ведь не в первый раз меня пытались убить. И даже не в первый раз пытались отправить в ад, избрав для этого химический маршрут. Просто я не ожидал, что очередная попытка будет сделана именно сегодня. Я предполагал, что, как Бьюкенен и прочие, я им нужен живым— по крайней мере, хотя бы временно. Пожалуй, более всего я был потрясен не столько самой этой попыткой, сколько тем фактом, что, считая себя большим умником, я чуть не стал соучастником собственного убийства. Что ж, следующий ход был самоочевиден.

Я чуть отвернулся от Нэнси, закинул голову и притворился, будто сделал изрядный глоток. Потом собрался поставить стакан на стол и выронил его — стакан упал на пол и разбился вдребезги. Я издал горлом задыхающийся всхлип, приподнялся и, выбрав на полу местечко, не засыпанное битым стеклом, грохнулся ничком на ковер. По-моему, представление удалось.

На миг в комнате воцарилась тишина. Потом я услышал торопливое шуршание бумаги. Это моя миленькая родственница-убийца отложила фамильный архив, чтобы предпринять решительные действия.

— Мистер Хелм! — позвала она неуверенно, а потом более решительно. — Мистер Хелм!!!

Я услышал, как она поднялась с кресла, подошла и присела надо мной. Я почувствовал осторожное прикосновение ее руки.

— Мистер Хелм! Мэтью! — В ее голосе появились истерические нотки. — Черт побери, да он в обмороке! Господи, что же делать…

Она явно играла наверняка — возможно, у нее были свои основания опасаться невидимых микрофонов в этом номере. Она выпрямилась, даже не пощупав мой пульс и не проверив реакции зрачков, что было с ее стороны грубой накладкой, впрочем, вполне объяснимой: она, как я надеялся, просто не сомневалась, что смертельное снадобье сделало свое дело. И теперь, подумал я, если уж мне сегодня на самом деле везет, она должна снять телефонную трубку и доложить об успешно выполненном задании. Даже если она будет говорить шифром, я смогу уловить хотя бы намек…

Я вдруг услышал короткое сдавленное рыдание — стон отчаяния и страха. Я открыл глаза. Нэнси Гленмор стояла у стола со своим стаканом в руке— он был наполовину пуст. Она точно окаменела, с ужасом глядя на стакан. Рот ее был полуоткрыт, и она, похоже, пыталась вздохнуть, одновременно силясь понять, что с ней такое происходит. Потом стакан выскользнул из ее ладони и упал на ковер— содержимое выплеснулось, но стакан не разбился. Она повалилась на пол…

Когда я дотронулся до нее, она была вполне мертва.

Глава одиннадцатая

Присев на корточки возле неподвижного тела, я не мог отделаться от мысли, каким плохим кавалером сегодня оказался. Менее чем за шесть часов я по собственной оплошности упустил одну даму, безрезультатно измучил другую — и теперь вот безвозвратно потерял третью, дав ей испить яд прямо на моих глазах. Тот факт, что мои глаза в этот момент были закрыты, меня нимало не оправдывал.

По правде говоря, чтобы раздумывать о таких вещах, стоя над еще не остывшим трупом молоденькой девушки, надо обладать довольно-таки эгоцентрическим взглядом на мир. Этот день оказался неудачным — и последним — также и для Нэнси Гленмор. Лежащая на ковре девушка казалась какой-то маленькой и точно сломанной: с прядью темных волос, упавших ей на лицо, в обвившейся вокруг бедер гленморской юбке— дурацкой осовремененной версии старого шотландского килта, из-за которого у меня к ней с первого же момента возникло предубеждение. И я подумал: хватило бы мне благоразумия поверить ей, если бы ей хватило благоразумия надеть настоящую старомодную шотландку?

Ибо сама ее смерть, очевидно, свидетельствовала, что весь рассказ от начала и до конца был правдой. Конечно, если бы она была той, за кого я ее принял, — вражеским агентом, заманившим меня сюда, чтобы отравить, она бы не притронулась к спиртному. Была, правда, еще слабая вероятность того, что она вражеский агент, каким-то образом допустивший ошибку в расчетах или ставший жертвой двойной игры. Но эти доводы с очень большой натяжкой можно было счесть объяснением того, что она сделала, или того, что сделали с ней.

Простейшее и наиболее вероятное объяснение заключалось в том, что она была именно той, за кого себя выдавала, — юной туристкой из Штатов, вознамерившейся посвятить студенческие каникулы поискам предков в Европе. В ходе этих поисков она узнала о дальнем родственнике, занимающемся тем же. Ею овладело естественное любопытство, и она решила этого родственника отыскать. Вероятно, находясь вдали от родительского дома, она сама считала свое поведение рискованным, смелым и достаточно безрассудным, чтобы— так нервно, так по-дилетантски, конечно, — дать мне понять, что готова рассмотреть любую интересную идею, включая и половую связь, которую «кузен Мэтью» мог бы ей предложить.

Я-то, дурак, усмотрел в ее поведении признаки зловещего заговора, ибо ожидал и даже надеялся оный заговор обнаружить. Но то, что возбудило мои подозрения, объяснялось довольно просто: я имел дело с неопытной девчонкой в походном костюме, приобретенном ею специально для такого умопомрачительного путешествия, должного, по ее представлениям, обернуться легкомысленным и незабываемым приключением за границей — и к черту, поелику возможно, старую ханжескую мораль! Но она оказалась в Лондоне в неудачное время, посетила не ту контору, предложила себя не тому человеку, и вот теперь была мертва.

Я нагнулся к мокрому пятну на ковре, принюхался — и ощутил уже испаряющийся слабый аромат фиалок. Я выпрямился и подошел к комоду осмотреть бутылку.

В закупоренном сосуде запах оказался куда сильнее. Совершенно очевидно, что в ее отсутствие кто-то проник в номер и налил адского снадобья в виски. Из этого факта вытекал следующий вопрос: кому понадобилась ее смерть?

Итак, она ходила на Уилмот-сквер. Она разговаривала с настоящим — голубоглазым — Уоллингом. Можно было почти не сомневаться в существовании связи между ее смертью и визитом к этому человеку, которого, как я знал, впоследствии пытали с целью получения какой-то информации. По-видимому, он сообщил или дал ей нечто, представлявшее угрозу для Бэзила и его сатрапов. А после того, как она ушла от Уоллинга, его схватили и силой попытались выведать, что это было.

Но с другой стороны, размышлял я, возможно, все дело вовсе не в том, что он ей сказал. Бэзил установил в конторе подслушивающую аппаратуру — на это указывал тот факт, что ему было известно о бизнесе Уоллинга достаточно, чтобы очень убедительно выступить в роли его двойника. Все, о чем Уоллинг говорил с Нэнси, было подслушано. Значит, он дал ей что-то, что не представляло для нее никакого интереса, но могло иметь большую ценность для меня. Судя по ее же собственным словам, она заявила о своем желании связаться со мной прямо там, в конторе Уоллинга. Она спросила у Уоллинга, как найти меня в Лондоне…

Все оказалось очень просто и стало лишним свидетельством того, сколь хороших результатов можно добиться, заставив себя немного пошевелить мозговыми извилинами. Я нашел это в ее сумочке: сложенный квадратик простой белой бумаги, вырванный из блокнотика для записей. Судя по всему, она даже не разворачивала его. Ей просто не было нужды сверяться с этой бумажкой, чтобы вспомнить имя и адрес, названные Уоллингом.

Я развернул листок: «Мэтью Хелм, «Кларидж». Ниже торопливо приписаны три слова: «Проверить Броссак, Сазерленд». Наконец-то в моих руках оказался ключ!

Внимательно, чтобы не сказать подозрительно, изучив надпись— я не имею привычки верить в чудеса, — я встал и подошел к столу. Малышка прибыла сюда хорошо экипированной. Вдобавок к подробной информации о своей семье, которой она намеревалась со мной поделиться, она привезла с собой карты. Это были генеалогические карты Шотландии, карты проезжих дорог и даже набор мелкомасштабных контурных карт Бартоломью, которых требовалось не меньше дюжины, чтобы составить из них полную карту основной территории Шотландии. Эта находка заставила меня со всей остротой ощутить утрату. Я вот что хочу сказать: готовые на все девицы встречаются в наши дни довольно часто, но вот девушки рассудительные настолько, чтобы понимать истинную цену хорошей карте, большая редкость.