Филумана - Валентин Шатилов

Порфирий продолжал смотреть на Филуману, и смертная тоска заливала его мысли.

Сурожская княгиня? Это же конец – самой последней надежде конец! Разве ж он много хотел? Сесть здесь, мудро, толково разобраться во всем. Уже и обошел сегодня с утра Сурож – какие планы, какие замыслы появились. Все, все должно было на лад пойти! А теперь, когда у города – да и у всего княжества – обнаружилась хозяйка, надежды растаяли… Сурож, который он уже почти считал своим, исчез из его мыслей. Осталась угрюмая келья с видом на безбрежное, слепяще-белое пространство («Кажется, песчаная пустыня», – поняла я). Под безоблачно-пустым, выцветшим от зноя небом. Вот и вся его жизнь теперь… Потому что княгиня Шагирова вернулась. И ничего поделать нельзя Никак. Ничего. Зачем она вернулась? Зачем причинила ему, Порфирию, такую боль, такое зло? Да за это убить мало! Убить и еще раз убить!…

Яркая картинка нарисовалась в его охваченном горем мозгу: вот свистит выхваченный из ножен меч, вот моя голова с безумно распахнутыми глазами отделяется от шеи, на которой остается Филумана, вот обезглавленное тело падает, заливая все вокруг кровью…

Я вздрогнула.

Но Порфирий и сам ужаснулся посетившему его видению. Окаменел, поняв вдруг, что способен на жуткое злодеяние. Стиснул пудовые кулаки, опасаясь, что невзначай коснется рукояти меча, висевшего на боку. Что не совладает с собственной рукой, что вылетит со свистом верный меч – и содеется черное дело…

«Нет, то не я! – завопил Порфирий мысленно. – То навьи силы, а по-церковному – диавол нашептывает грешной душе! Можно ли согласиться с диавольским наущением?!»

Невидящий взор его прошелся по горнице. Соглашаться с диаволом было никак нельзя. Но и противиться сил не было.

«Бежать! – забилась спасительная мысль. – Не видеть ее, княгиню, не слышать! Не поддаваться дьявольскому мороку! Только молитва! Пост и молитва!»

Он медленно, с усилием склонился в поясном поклоне и выдохнул:

– Здравы будьте, княгиня!

И быстро вышел, почти выскочил.

Михаил с недоумением посмотрел на удаляющегося брата, качнулся – хотел броситься вслед, но оглянулся с еще большим удивлением: я держала его за расшитый серебром рукав. И то ли просила, то ли приказывала:

– Не надо… Он должен побыть один, вы только разругаетесь – еще и неизвестно, чем кончится!

Как я оказалась на ногах, почему решила остановить Михаила, самой было непонятно.

– Как мы можем разругаться? – спросил Михаил, оторопело глядя на мои пальцы, все еще сжимающие его мощное запястье. – Я же князь, он не посмеет мне возразить!

– Не надо, – попросила я, отпуская его рукав. – Сейчас – не надо. Потом поговорите, успеете.

– Как скажете, княгиня, – согласился Михаил. – С Порфирием – это успеется. И что на него нашло?

Он не знает! Он не читает мыслей! Князь – а не читает!

Я была в затруднении: радоваться или огорчаться? Почти свыклась с мыслью, что именно княжеская гривна дала мне мою необычайную способность – и на тебе! Другой князь, тоже носитель княжеской гривны, а телепатии нет! Не телепает…

Значит, не в гривне дело? Или то, что дает Филумана, не способна дать никакая другая гривна? Хоть и сто раз княжеская?

– А почему вы – князь? Почему не ваш старший брат? – спросила я как ни в чем не бывало, усаживаясь на теплый мех. – Разве титул не по старшинству передается?

Михаил быстро взглянул на меня, как бы проверяя – не шучу ли? Убедившись, что нет, не шучу, сел рядом и разъяснил: – Титульное звание – и княжеское, и лыцарское – передается не старшему, а тому, у кого гривна. Вы этого не знали?

– Не знала, раз спрашиваю. А кто решает, у кого будет гривна? Отец?

– Вам и это не ведомо? Нет, отец тут ни при чем Его дело – породить. А кто из потомков выдержит объятие гривны, кто, наоборот, будет отвергнут – этого он знать не может. Это подсказывают волхвы. Святая церковь, конечно, не одобряет обращения к волхвам, но куда ж деваться? Наш отец, князь Никита, не раз их приглашал – все не хотел ошибиться. Ответ был уж больно уклончивый… Поначалу – и двадцать, и тридцать лет назад – волхвы вроде склонялись к тому, что По-рфирия гривна примет. А определенности не было. И вдруг, лет десять назад, князь Никита пригласил их опять, и они дружно указали на меня. И сколько их потом ни приглашали – на своем стояли: мол, я и только я способен, и никто другой!

Поэтому Витвину как сняли с остывшего отцовского тела, так мне сразу и передали.

– Витвина – это?..

– Вот она.

Михаил развязал шейный платок и ослабил шнуровку на груди, чтоб мне было лучше видно.

С неудовольствием я поймала себя на том, что следила не столько за появлением княжеской гривны рода Квасуровых, сколько за обнажающейся под шнуровкой бычьей шеей и могучей грудью Михаила.

Впрочем, гривна тоже была хороша. Широкая – пожалуй, что шире моей. Волшебно переливающаяся. Палитра переливов, кажется, все-таки уступала сиянию Филуманы – у Витвины преобладали зеленые с серебристым тона. Не отсюда ли цвета рода Квасуровых?

Михаил подождал, пока я не налюбуюсь, потом затянул шнуровку и, внимательно глядя мне в глаза, сказал:

– Прямота ваших вопросов, княгиня, – лучшее подтверждение вашей необыкновенной смелости. Но сами вопросы весьма странны. Вы спрашиваете о том, что известно любому ребенку. Зато сами выражаете свои мысли языком совсем непростым. И даже не книжным. Вы проницательны. Может, даже мудры неведомой мне мудростью. Но кто вас обучал? Где, в каких лесах и пустынях? Что за секретные старинные знания вы почерпнули у своих учителей? И почему явились миру только сейчас, через два десятилетия после гибели отца? Какие отшельники вас скрывали? Для чего? Как видите, мое любопытство велико, вопросов много. Сам я готов вам рассказать все без утайки – что бы вы ни спросили. И от вас хотел бы того же.

– Моя мудрость? – Я хмыкнула, вспомнив целую полку школьных учебников. – Она носит несколько теоретический характер. Если вам что-то говорит это слово. На практике, в окружающей меня здешней жизни, она… боюсь, она мало применима. Даже обо мне самой, нынешней, вы знаете, наверно, побольше меня. Вот, например, мне сообщили, что я единственная из женщин, кого гривна – как вы деликатно выражаетесь, – «не отвергла».

– Вторая, – поправил Михаил.

– Видите, я даже этого не знала. А кто же первая?

– Ваша прапрапра… и еще сколько-то «пра» бабка. Первая княгиня Шагирова, основательница рода. Ваше явление – второй княгини Шагировой – можно счесть великим знамением. Обещающим значительное потрясение основ, становление новых истин. Добрых или недобрых – неизвестно. Но то, что вы – знамение, поймут очень и очень многие. И многие же сочтут дурным знамением.

– Почему? – удивилась я. – Что во мне такого плохого?

– В вас? О нет, в вас нет ничего дурного! – засмеялся Михаил и погрозил пальцем. – Не заставляйте меня снова начинать говорить вам эти, как их, комплименты. Правильно я произнес ваше мудреное слово? Ну так вот. Вы можете быть как угодно прекрасны, но кому хочется потрясения основ? Только лихим людям. Хотите стать знаменем, собирающим вокруг себя лихих людей?

Я отрицательно качнула головой.

– А чего вы хотите, княгиня?

– Чтоб меня не убили в ближайшее время, – честно ответила я.

– Кто же вас хочет убить? – улыбнулся Михаил.

– Георг Кавустов. Знаете такого? Михаил кивнул.

– Вот. А есть и другие.

Я не стала объяснять, что одним из «других» оказался как раз его брат, Порфирий.

– И кто вас охраняет на постоялом дворе? – задумчиво поинтересовался Михаил.

– Никто, – вынуждена была признать я.-Лизавета вряд ли сойдет за надежную охрану.

– Княгиня, не согласитесь ли переночевать под моим кровом? – церемонно спросил Михаил, поднимаясь с лавки.

– А как я потом должна буду отблагодарить вас? – сразу уточнила я.

Он беззаботно рассмеялся:

– Никак! Это я должен буду вас поблагодарить – ведь вы окажете мне такую честь! Никодим, забери с постоялого двора веши княгини и ее Лизавету.

– Там еще моя карета с кучером Николой! – спохватилась я.

– И их забирай! – весело приказал Михаил. – Сегодня у нас будет праздник – столько гостей! Поварих предупреди. А завтра праздник будет у Селивана.

– Не надо праздника, – попросила я. – Особенно сегодня. Слишком уж неопределенным было мое будущее, и веселиться было преждевременно.

Лучшее из шагировских платьев было безнадежно испорчено кинжалом Георга и оставлено в покинутой фамильной усадьбе.

Услышав, что мы все-таки отправляемся в городскую шагировскую резиденцию, Лизавета весь вечер перебирала захваченный нами гардероб, предлагая то одно, то другое, но мне все не нравилось.

В итоге остановились на довольно простеньком льняном платье с длинными – до колен, рукавами. К счастью, в рукавах имелись прорези, через которые можно было просовывать руки. Или не просовывать – если застегнуть золотые пуговички. Они меня и привлекли. Еще одним украшением его было легкое, как паутинка, золотое шитье, окаймляющее вырез на груди. Я хотела явиться непременно в шагировских родовых цветах.