Ночное солнце - Александр Кулешов

Кокетливая, одетая во все заграничное, самоуверенная, Нина стала пользоваться растущим успехом и во дворе, и в школе. Развитая не по годам, привыкшая к самостоятельности и бесконтрольности, она водила дружбу с парнями много старше ее.

Впрочем, Нина была не глупа, хорошо училась, и хотя любила бывать в веселых компаниях, иногда в ресторанах, но быстро ставила на место слишком предприимчивых поклонников. Это не мешало всем кумушкам и всем девчонкам во дворе злословить на ее счет, педагогам в школе выражать озабоченность, а отвергнутым ухажорам распространять про нее всякие сплетни.

Однако кумушки болтали на пустом месте, педагогам не в чем было упрекнуть девочку, ни в учебе, ни в дисциплине, а мальчишек-сплетников она презирала.

Жизнь Нины проходила вне двора, вне школы, а то, что к ней в гости частенько заглядывали компании сверстников, заводили магнитофон, танцевали, так кто мог ее в этом упрекнуть?

С Петром ее никакие отношения, кроме шапочного знакомства, не связывали. Она родилась и все годы жила в этом городе, училась в той же школе, в которой стал учиться Петр. Разумеется, не обратить внимания на Петра Нина не могла. Он был сыном генерала, командира воздушно-десантной дивизии, расквартированной в городе и игравшей в жизни города немалую роль. Петр был интересным парнем, красивым, высоким, в отца. Нину, как и всех других жильцов, потрясла гибель Зои Сергеевны, такой молодой, такой яркой, такой обаятельной, всем пришедшейся по душе.

Трагедия эта еще долго волновала соседей. И судьба Петра, его сестренки, оставшихся сиротами и мужественно перенесшими потерю матери, не оставила Нину равнодушной.

В школе она тоже немало слышала о Петре, он пользовался большой популярностью, ребята любили его. Одним словом, Нина стала проявлять к Петру особый интерес. Она, разумеется, никому, в том числе и себе, не призналась бы, что он просто нравится ей, что именно он пробудил в ней первое чувство. Привыкшая к исполнению любых своих желаний, Нина стала энергично действовать. Необходимо было познакомиться. Не просто познакомиться, они и так были знакомы, как соседи по дому, здоровались, а сблизиться.

Нина инстинктивно чувствовала, что вряд ли Петру понравятся ее вечеринки, ее внешкольные друзья, вообще ее образ жизни.

Особенно активного участия в жизни школы, хотя и не чураясь ее, она не принимала. Где искать точку соприкосновения? И она нашла. Разработала хитрый план.

Однажды преподаватель военного дела, Юрий Иванович, сказал Петру:

— Слушай, Чайковский, тут у нас одна девочка, тоже девятиклассница, в параллельном, Нина Плахина, хочет дать в твой музей интересный материал. Понимаешь, макеты танков, вертолетов, самолетов иностранных армий. Игрушки такие надо самим собирать, вроде конструктора. А она не умеет.

Петр обрадовался. Он не удивился, почему вдруг у девочки могли оказаться модели военной техники иностранных армий.

По просьбе дочери родители прислали ей набор популярных, продающихся в изобилии в любом заокеанском городе игрушек: танки, броневики, самолеты, подводные лодки. Игрушки были сделаны очень точно, выдержаны в масштабе, к ним прилагались инструкции, как их собирать, тактико-технические данные.

Фабриканты игрушек плевать хотели на военные тайны.

— У них что ж, нет военных тайн, — удивлялся Петр, рассматривая искусно выполненные модели, — или это устаревшие. — Он заглянул в инструкцию: — Да нет, современные! И сейчас на вооружении. Чудно́.

Они с Ниной сидели в кабинете военного дела, где располагался музей и куда она принесла свой «царский подарок», как оценил его Петр.

— Не было ни гроша, да вдруг алтын.

Эту пословицу он привел, чтобы проиллюстрировать тот факт, что раздел иностранных армий в музее был представлен крайне бедно, а точнее, вообще не существовал. Эх, лучше бы он вспомнил другое изречение: «Бойтесь данайцев, дары приносящих…»

Нина тщательно подобрала туалет для этого первого свидания и не случайно сообщила, что может прийти только после уроков — ей не хотелось появляться в школьной форме.

На ней был скромный, но весьма элегантный джинсовый костюм. Не «та рвань», которую носили многие ее подруги, готовые отдать за джинсы фирмы «Рейнджерс» златые горы, а изящный, высшего качества костюм фирмы «Леви-штраус», быть может, не столь популярной среди подруг, но, по мнению знатоков, лучшей в мире. (Родители Нины искупали свое продолжительное отсутствие бесконечными туалетами, которые присылали дочери, забывая ее возраст.)

Нина долго причесывалась, долго оглядывала себя в зеркало и, убедившись, что неотразима, забрала большую коробку с игрушками и направилась в школу.

Петр уже ждал ее.

— Чего опаздываешь! Договорились в пять, а сейчас сколько? Четверть шестого! — Он укоризненно показал на часы.

Нина, привыкшая опаздывать на свидание на час, а то и больше, онемела от возмущения.

— Могу уйти, — произнесла она самым ледяным тоном, на какой была способна, и, бросив коробку на стол, повернулась к двери.

По всем канонам Петр должен был удержать ее, извиниться… Но ничего не произошло. Когда Нина дошла до двери, и, проклиная себя за необъяснимое безволие и отсутствие гордости, все же обернулась, Петр, не обращая на нее никакого внимания, копался в коробке, извлекая оттуда детали маленьких зеленых моделей.

— Ну ты даешь! — восклицал он в восторге. — Нет, ты молодчага! Надо же, как мне повезло! Где ты раньше-то была!

И от этих бесхитростных похвал ей вдруг стало так радостно, так весело на душе, показалась такой мелкой ее обида, что она быстро вернулась к коробке и бросилась помогать Петру.

— Я тебе переведу инструкции, — заявила Нина, с раннего детства хорошо владевшая английским языком. — Хочешь, письменно?

Она не знала, чем бы еще помочь. Чем бы еще заслужить его благодарность.

— Нет, погоди, — у Петра была своя гордость, — как собирать, сам соображу. Ты лучше переведи тактико-технические данные…

Вот тогда-то он и высказал свое удивление о легкомыслии, с каким эти заокеанские фабриканты игрушек раскрывают военные тайны.

— А ты не могла бы перепечатать эти данные на машинке? А? Не умеешь? Ничего, я Ленке дам, она одним пальцем стукает. Мы у каждой модели повесим…

— Какой еще Ленке? Сама сделаю! — воскликнула Нина, и в голосе ее прозвучала такая откровенная ревность, что Петр удивленно посмотрел на нее.

— Ленка — сестра моя, — ответил он, продолжая смотреть Нине в глаза.

Лицо ее медленно залил румянец. Она опустила глаза. Петр в свои шестнадцать лет был достаточно проницателен, чтобы, несмотря на сиюминутную увлеченность новой игрушкой, сообразить наконец, что происходит.

Он вдруг увидел перед собой не танки, крейсера и бомбардировщики с белыми звездами на крыльях, лежавшие здесь в виде крохотных моделей, а эту красивую девушку, алые щеки, длинные ресницы, тонкие пальцы, бесцельно теребившие поясок… Он вдруг увидел эту гордую, пользующуюся невиданным, как говорили все мальчишки, успехом девушку, за которой бегали взрослые парии, которая для обыкновенных, как он, школьников, была что звезда на небе, вдруг увидел ее, растерянную, смущенную.

Ему сразу стал ясен ее казавшийся ей таким хитрым план: и причина позднего часа этой встречи, и этот джинсовый костюм, и эта прическа, и этот маникюр, который не очень-то поощрялся в школе, и, наконец, это вырвавшееся у нее восклицание, когда она даже забыла, что Ленкой зовут его сестру…

Словом, ему все стало ясно.

Стало ясно и то, что она для него бесконечно близка, будто не пять минут длится их знакомства, а все шестнадцать лет, что они прожили на свете. Что вот она, оказывается, какая любовь, и непонятно, почему у других она обставлена всякими трудностями и страданиями, когда это сплошное счастье! И ничего в том нет неожиданного.

Трудно сказать, как повел бы себя на его месте более опытный или, наоборот, более робкий юноша. Никакого опыта в таких делах у Петра не имелось. Он не был бирюком, но девочки до сих пор как-то не очень интересовали его. С другой стороны, он отлично знал себе цену, знал, что нравится многим одноклассницам. Он привык поступать в жизни прямо и открыто. Так всегда учили его отец и мать.

Поэтому он просто подошел к Нине и, обняв за плечи, сказал тихо:

— Ну чего ты? Я тебя тоже люблю.

А Нина, которая раздала немало пощечин и резких слов за подобные жесты и признания, вдруг почувствовала себя такой счастливой, что даже не заметила бесхитростного слова «тоже», которое произнес Петр.

Она вдруг всхлипнула, стала искать его руку, сжала ее, положила ему голову на плечо.

— Чего ты плачешь? — удивился Петр. — Радоваться надо. — И он поцеловал ее.

Целоваться он не умел, он в общем-то первый раз по-настоящему целовал девушку, и получилось не очень складно.