Менуэт святого Витта, Властелин пустоты - Александр Громов

Он выслушал. Может быть, следовало остаться, поэкзаменовать будущих экспертов по корабельным системам, выразить легкое неудовольствие поверхностным усвоением материала, ненавязчиво спросить, не ожила ли связь с группой Питера — показать свою заботу и внимание, — но на этот раз Стефан пренебрег условностями. Связи не было, он это знал. Оживи вдруг связь — через пять минут об этом стало бы известно всем и каждому.

— Донна, — сказал Стефан, — тебе нужно чаще бывать на солнце. Нельзя себя запирать в четырех стенах.

— Спасибо. — Донна криво усмехнулась. — Оно ведь нас убивает, это солнце.

— Оно и здесь нас убивает. То есть я хотел сказать, что уродует. Ты все же выходи иногда на воздух.

— Спасибо за заботу. Если, конечно, это совет, а не приказ.

— Пока совет, — сухо сказал Стефан. — Все. Работайте.

Он прекрасно слышал, как за тонкой переборкой позади него облегченно выдохнул Игорь, как неудержимо раскашлялся затаившийся в его присутствии Аксель, а Синтия вдруг прыснула неизвестно почему — что-то такое ей показалось забавным… Интересно, с кем Донна — с Питером?

Потом, потом…

Он сердечно поприветствовал Петру, попавшуюся навстречу со шваброй в руках. Кругленькая, пухленькая Петра расцвела. Пол был нечист, но Стефан закрыл на это глаза — заставить Петру трудиться целеустремленно и последовательно еще никому не удавалось. Добродушная, жалостливая, бесполезная… Подруга всем и каждому. Годится разве что в прачки. И на том спасибо.

Он был один, и следовало с этим смириться. Одиночество особенно ощущалось в стенах корабля, но корабль давал и защиту. Он был личной крепостью Стефана, облазившего его сверху донизу и знавшего на практике многое из того, что Донна и другие могли прочесть лишь по чертежам. Места в этой крепости хватало всем. Корабль был велик, невероятно огромен для кучки выживших детей. Стоило подняться на один горизонт, как все звуки пропали. Стефан слышал только собственные шаги. Иногда, редко-редко и то лишь затаив дыхание, можно было уловить легкий треск, шелест или поскрипывание, возникающие вследствие старения металла. Когда-то гробовая тишина опустевших палуб угнетала Стефана. Теперь он привык.

Его владения.

Незапертые помещения — входи, пользуйся. Пыль на полу, и никаких следов. А если честно, то пользоваться нечем. Жилая зона — шестьдесят кают, салон. Игровая для самых маленьких — какие-то давным-давно сломанные куклы да жалкие остатки конструктора… Служебные ходы, коридоры, аварийные люки. Лестницы, шахты лифтов. Старая-престарая, вырезанная ножом на переборке, многократно закрашенная, но все еще читаемая надпись: «Людвиг + Паула». Трехлепестковый знак радиационной опасности при входе в реакторный зал с давно и надежно заглушенным реактором — зона номинальной ответственности Питера. Трудно и придумать большую халяву, вот его и носит по экспедициям. А все же хорошо, что его сейчас нет…

Зашлифованные сварные швы — был ремонт после аварии. Похабщина, приписанная к фамилии Лоренц, — опять…

Доискаться бы и наказать виновного.

Стихи. Стефан остановился, поскреб надпись пальцем. А это откуда взялось?

От любви до ненавистиЛишь шаг один.Сорок тысяч шаговМожно пройти,Делая в день по шагу.

«Занятно, — подумал Стефан. — Зоя? Фукуда? Либо у писавшего нелады с арифметикой, либо он надеется прожить до ста с гаком. Стало быть, поощрение за оптимизм и выговор за пачкотню на переборке».

Сауна, солярий.

В молельне Стефан тщательно запер за собой дверь. Здесь все окутывал полумрак, однако не такой густой, как в нишах, из которых выступали символы разных религий. Каждому божеству была отведена своя ниша. Символам не было тесно.

Бесшумный гирокомпас указывал мусульманам направление на условный восток. Бронзовое распятие обозначало христианскую зону: католики довольствовались скромной статуэткой девы Марии, православный Спас строго смотрел на неугасимый светодиод в узорчатой лампаде.

Всепонимающе улыбался лакированный Будда.

Священные книги различных конфессий покоились в строгом порядке, каждая в особом ящичке, выдвигаемом из стены.

Медвежий череп. Деревянный толстый кит с выпученными в изумлении глазами. Тотемы.

За иконой Спаса открывался аварийный лаз, недостаточно широкий для взрослого человека, но пригодный для ремонтного червя. Стефан провел пальцами по окладу иконы, нашел контрольный волосок и убедился, что тайник остался необнаруженным. Конечно, этот лаз был отмечен на схеме коммуникационных ходов и теоретически в него мог бы проникнуть любой тощий мальчишка — но кому это нужно, когда в корабельных потрохах сотни подобных лазов? И все же страховка не мешала: противоположный выход он давно забил хламом.

Стефан вставил ключ, сдвинул икону. Рука наткнулась на твердое, цилиндрическое, против воли ощупывая и лаская богатство. Весь лаз был перегорожен консервными банками, остатками старых запасов и корабельного НЗ. Банки не вздулись за сорок лет. Они пребывали в полной сохранности. Их было не так уж много для всех, но достаточно для одного человека… Стефан сглотнул слюну, ощущая дрожь, понятную лишь тому, кто изо дня в день давится пищевой пастой. Который раз он боролся с искушением вскрыть хотя бы одну банку. Это же гак легко! И кто узнает? Никто, никогда…

Он резко отдернул ладонь. Если бы он вытащил банку, увидел дразнящую этикетку, то не смог бы совладать с собой. Терпеть! Как терпят другие. А главное — он пришел сюда совсем не за этим…

«Махер» лег в руку стволом. Пальцы не слушались, и пришлось повозиться, на ощупь подсоединяя к рукоятке потайной разъем. Машинально оглянувшись, Стефан ввел оружие в режим подзарядки.

И вроде бы не случилось ничего — ни звука, ни движения, только едва заметно запахло озоном и полумрак в молельне стал гуще: напряжение внезапно упало по всему кораблю. Так бывало часто. Неискушенный человек видел в этом случайный сбой и ругал Фукуду, Людвига и всю альтернативную торфяную энергетику в придачу, но быстро остывал, потому что сбой прекращался сам собою и никогда не был продолжительным. Держать «махер» в режиме подзарядки больше десяти минут было рискованно. Несомненно, корабельный мозг своими последними жизнеспособными остатками отметил бы недопустимый перегрев одного ничем не примечательного блочка, скрытого в определенном месте, и, пожалуй, выдал бы информацию на пульт, если бы Стефан не принял упреждающих мер. Он воровал энергию почти каждый день, стараясь лишь не пересечься по времени с часами работы синтезатора. Иногда красть приходилось по ночам, опустошая заряженные за день аккумуляторы. Почти вся энергия пропадала впустую — Стефан не нашел техническую документацию на «махер» и понятия не имел о режиме подзарядки. Пока что индикатор на рукоятке высвечивал круглый наглый ноль — «махер» содержал в себе меньше одного заряда стандартной мощности. Ползаряда? Одну стотысячную? Иногда Стефан радовался, что не знает — сколько. Победная единица на индикаторе могла вспыхнуть уже сегодня. Завтра. Через десять лет. Индикатор мог врать от старости и износа. Может, он и вправду врет… С человеком можно делать все что угодно, кроме одного: нельзя лишать его права на надежду…