Наполеон - Сергей Юрьевич Нечаев

продало Луизиану американцам, договор уже подписан и отправлен в Америку на ратификацию»[63]. Однако Мадрид в то время был бессилен предпринять какие-либо ответные действенные меры, а ноты протеста испанского правительства Наполеон просто проигнорировал. Аналогичные ноты были отправлены и в США. Осенью 1803 года испанский посланник в Вашингтоне выразил протест американскому правительству, заявив, что Франция не имела права передавать кому-либо колонию. Но испанскому дипломату было указано, что Соединенные Штаты не имеют отношения к «частным вопросам», касающимся Франции и Испании, которые они должны улаживать между собой сами.

Испанцы, планировавшие прикрыть как щитом французской Луизианой свои континентальные владения, были взбешены подобным поворотом. Они оказались в крайне невыгодной стратегической ситуации и позже вынуждены были уступить американцам и Флориду.

Мануэль Годой, первый министр королевства, фактически управлявший Испанией с 1792 по 1808 гг., назвал договор о продаже Луизианы «сигналом к гибели испанской колониальной империи». В своих «Мемуарах» он потом написал, что существовала статья договора о том, что Луизиана не будет передана какой-либо другой державе и будет возвращена Испании по праву в случае, если Франция захочет от нее избавиться. Годой возмущался, что продавать за деньги один народ другому правителю, не посоветовавшись с волей этого народа, – это акт варварства, достойный Средневековья.

Впрочем, возмущаться можно было бесконечно, но это ничего не меняло. Наполеон считал себя избранным, и делал только то, что хотел. В результате 4 июля 1803 года американское правительство оповестило о подписании договора по Луизиане испанского губернатора этой провинции Хуана-Мануэля де Сальседо и Себастьяна Кальво де ла Пуэрта, маркиза де Каса-Кальво, назначенного для передачи колонии французскому представителю. Удивительное дело, но получилось так, что Наполеон продал американцам Луизиану до того, как Франция вступила во владение ею. Поэтому формально требовалось, чтобы испанские уполномоченные сначала передали Луизиану французским властям. И вот 30 ноября 1803 года французский префект Пьер-Клеман де Лосса вступил во владение Луизианой. При этом требования губернатора Сальседо установить границы уступленной Испанией территории были отвергнуты французским префектом, заявившим, что он не уполномочен заниматься «демаркацией границ». Наконец, 20 декабря на церемонии в Новом Орлеане де Лосса, «управлявший» колонией всего три недели (генерал Виктор, назначенный в Луизиану военным комендантом, даже не успел туда прибыть), передал территорию американскому губернатору Уильяму Клейборну и командующему американской армией на Западе Джеймсу Уилкинсону.

После этого Пьер-Клеман де Лосса покинул Луизиану, чтобы занять новый пост префекта Мартиники, а договор, в соответствии с которым Франция отдала Луизиану США, так и остался без четких указаний по поводу ее границ.

Что же касается США, то там договор о покупке Луизианы вызвал больше опасений, чем радости. Опасения заключались в следующем: во-первых, конституция не содержала положений о расширении страны за счет покупки новой территории; во-вторых, многие боялись, что беспорядочное продвижение на Запад может изрядно рассеять шесть миллионов населения, которое и так было малочисленным для территории, в несколько раз превышающей любую европейскую страну. В любом случае, дебаты в Конгрессе по этому поводу были очень жаркими.

Франция, продав Луизиану, лишилась всех владений в Северной Америке и лишь в 1816 году к ней вернулись Сен-Пьер и Микелон, крошечные острова у побережья Ньюфаундленда.

* * *

За Луизиану американцы расплатились облигациями. Но Наполеону не нужны были американские облигации, и тогда Джеймс Монро и Роберт Ливингстон порекомендовали для проведения сделки использовать банкирский дом братьев Бэринг в Лондоне и банк Хоупа в Амстердаме. Французские представители приняли это предложение, и, учитывая нетерпение Наполеона, быстро обменяли облигации на наличные деньги. Понятное дело, с приличной скидкой.

Известный историк Е. В. Тарле, говоря о Шарле-Морисе де Талейране, написал потом об этом так: «По существу дела далеко не всегда можно определить цифру его взяток. Например, когда Наполеон приказал продать Луизиану Соединенным Штатам, то переговоры о сумме вел Талейран, и американцы вместо восьмидесяти миллионов [франков — Авт.], о которых шла речь вначале, уплатили Франции всего пятьдесят четыре миллиона: точная цена аргументов, которыми американцы вызвали такую широкую уступчивость со стороны министра иностранных дел, осталась невыясненной и доселе»[64].

Глава девятая

Убийство герцога Энгиенского

Герцог Энгиенский. Гравюра. XIX век

Жан-Поль Лоран. Герцог Энгиенский во рву замка Винсен.1873

Робер Лефевр. Портрет Рене де Савари, графа Ровиго. 1814

Убийство герцога Энгиенского… Жозефу Фуше приписывается фраза: «Это больше, чем преступление. Это ошибка». По-французски это звучит так: C’est pire qu’un crime, c’est une faute. В действительности эту фразу произнес вовсе не Фуше, а Антуан Буле де ля Мёрт, председатель Законодательной комиссии, разработавшей знаменитый Гражданский кодекс Наполеона.

* * *

Как утверждает историк Натали Петито, Наполеон был не только «наследником революции, но и наследником революционного террора»[65]. С этим утверждением трудно не согласиться. В самом деле, к единоличной власти в стране Наполеон шел, не считаясь ни с кем, безжалостно устраняя любые препятствия на своем пути. После ареста генералов Моро и Пишегрю, в которых, по меткому определению Шатобриана, Наполеон видел соперников лишь «из мелкой зависти», этот «исполин, никак не могущий добраться до вершин власти», пребывал в ярости.

А о ярости Наполеона ходили легенды.

В данном случае, для ярости были причины. Прежде всего, «рука Лондона», которая виделась «набиравшему обороты» диктатору повсюду. Кроме того, в заговорах Наполеону представлялась очевидной и провокационная роль Бурбонов. Однажды в приступе гнева он заявил, что напрасно Бурбоны думают, будто он не может воздать им за попытки его уничтожить. Эти слова услышал министр иностранных дел Шарль-Морис де Талейран и, желая выслужиться, а также, чтобы безопасно отомстить ненавидевшим его роялистам, поддакнул:

– Бурбоны, очевидно, думают, что ваша кровь не так драгоценна, как их собственная.

Это привело Наполеона в бешенство. Тут-то и было впервые произнесено имя 32-летнего принца Луи-Антуана-Анри де Бурбона, герцога Энгиенского, последнего представителя рода Конде.

26 февраля (9 марта) 1804 года Наполеон наскоро собрал тайный совет, в который входили ближайшие его соратники Камбасерес, Лебрён, Талейран и Фуше. Но собрал их Наполеон не для того, чтобы узнать их мнение (оно его не особо интересовало), а для одобрения и поддержки того, что задумал он. А он задумал захватить герцога Энгиенского.

Талейран и Фуше решительно выступили «за» (существует даже мнение, что именно хитроумный Талейран выступил инициатором этой идеи). Третий консул Лебрён долго мялся, но в конце концов тоже присоединился к их мнению. Единственным, кто попытался высказаться «против»,