Спецназ Сталинграда. - Владимир Першанин

Я видел в степи десятки наших подбитых и сгоревших танков. Они сражались смело. Машины, которые шли через понтонный мост, вряд ли вернутся назад, и танкисты это знали. В шествии обреченных машин виделась мрачная решимость драться до конца. Лейтенанты из танковых люков лишь скользили взглядом поверх толпы, которая невольно замолчала. Они были в этот момент гораздо выше всех нас. Тысячи людей провожали взглядом танки, которые вскоре вступят в сражение. Сами они бежали от смерти и боя, легко находя себе оправдание, что немец прет и остановить его нельзя.

Танкисты произвели впечатление и на барахольное отделение, которое я возглавлял. Ваня Погода смотрел вслед танковой колонне, потом сказал:

– Вот кто герои. Не то что мы со своими железяками.

– Радуйся, дурак, – отозвался Анкудинов. – В этих гробах долго не живут.

Беззубый окруженец вполне освоился в роте и покрикивал на молодых бойцов. Он пригнал брошенную кем-то подводу. Мы погрузили на нее десятка два шинелей. Красноармейцы бросали их возле переправы, чтобы было легче бежать. После шинелей, не размениваясь на мелочи (фляги, ремни, вещмешки), подобрали среди оставленного имущества необходимые вещи. По просьбе дяди Захара с трудом отыскали в темноте мешок индивидуальных пакетов для перевязки, поставили на дно повозки ящик дефицитных гранат Ф-1. Подобрали также пятизарядное противотанковое ружье Симонова, о которое я споткнулся. Нелишними показались саперные лопатки и картонные коробки патронов.

Среди множества самых неожиданных вещей, разбросанных в радиусе километра от переправы, бродили растерянные люди. Красноармейцы, которые не надеялись перебраться на восточный берег через мост и боялись патрулей, мастерили самодельные плоты или плыли через Дон на бревнах, толкая их перед собой. Но это были самые активные. Бойцы, не умевшие плавать или охваченные апатией, просто лежали или бесцельно шатались, некоторые крепко выпившие. Тимофей Анкудинов, у которого снова разболелись остатки зубов, пытался найти спирт.

– Брось, разве отыщешь в темноте?

– Должон быть, – упрямо ворошил бидоны и ящики Анкудинов.

Ни спирта, ни продуктов не нашли. Возле кучи саперного имущества сидел мрачный капитан и курил. Я разглядел его при свете спичек, которыми мы разжились в достатке.

– Погаси огонь, – раздраженно сказал капитан. – Хочешь бомбу сверху поймать?

Я предложил ему пойти с нами.

– Куда все это девать? – устало ответил он.

– Что здесь?

– Пилы, топоры, гвозди, противопехотные мины, – загибал пальцы саперный командир. – Спираль Бруно, двадцать мотков. Дорогущая проволока специальной закалки.

Среди прочих наименований я ухватился за мины. Мысль заминировать подходы к окопам заставила меня расспросить капитана подробнее. Он объяснил, что это неосуществимо, так как потребуется большое количество мин и, самое главное, специалистов. А я таковым не являюсь, не знаю даже элементарных правил маскировки.

– В общем, саперы разбежались, а мне отвечать за имущество. Ладно, идите по своим делам, молодой человек.

Я уговорил капитана пойти с нами. Он согласился, вручив нам самое ценное из имущества: два аккумуляторных фонаря и набор хорошего плотницкого инструмента. Мины и дорогущую спираль Бруно бросили в воду, так как разводить костры вблизи переправы категорически запрещалось. Патрули не успевали проверять всех, зато без лишних слов били из автоматов в самый маленький костерок.

Капитан взял мою команду под свое начало. Это мне не понравилось. Однако он сумел уговорить коллег по профессии, саперов, пропустить нас через мост. Если бы не он, пришлось бросать наполненную повозку. Нас легко пропустили на правый берег, зато очень неохотно дали разрешение на обратный рейс.

Капитан Гай Георгий Яковлевич оказался для батальона ценным человеком. Мне не слишком ставили в заслугу мои собственные дела, зато вспоминали на совещаниях как придачу к опытному, всегда спокойному саперу.

Летние дни сорок второго года казались тогда бесконечно длинными. Каждый вмещал в себя множество разных событий. На следующее утро нам выдавали денежное довольствие. Я пошел больше из любопытства. Казалось странным, что начфин, похожий на бухгалтера, пересчитывал возле штаба деньги. К нему выстроилась небольшая очередь. Он нашел в списке мою фамилию, я расписался в ведомости, расчерченной химическим карандашом. Положил в нагрудный карман между комсомольским билетом и красноармейской книжкой червонцы и рубли.

Немцы пока не проявляли активности. Дали нам возможность разобраться с деньгами, позавтракать ячневой кашей с мясом и лишь затем принялись методично бомбить переправу. Самолеты по-прежнему налетали мелкими группами, иногда поодиночке. Бомба разорвала тонкую нить понтонов. До нас доносился гул растерянных голосов, люди торопливо расходились в разные стороны.

Капитан Гай в сопровождении двух помощников обходил окопы, давал короткие дельные указания по маскировке. Мы рубили, мочалили лопатками заросли ивняка, втыкали кусты над брустверами. Он забраковал часть окопов, которые первая рота выкопала в голом песке, и приказал перенести их ближе к лесу. Видимо, он имел полномочия от комбата, никто с ним не спорил. Со стороны не подумаешь, что капитан Гай находится в батальоне со вчерашнего вечера – очень уж уверенно выглядел свежевыбритый сапер с планшетом и довоенной кожаной портупеей. Тыкая пальцем в нашу сторону, заявил, что ходы сообщения – это хорошо, а песочные игры ничего не стоят.

– Если выкопали такие глубокие норы, то укрепляйте их кольями.

Старшина Шмаков слушал капитана и утвердительно кивал. Полдня мы снова копали, вырубали единственным в роте топором молодые клены, пригодные для кольев. После обеда капитан не дал нам поспать, заставив оборудовать ложную артиллерийскую батарею. Сам он руководил рытьем и маскировкой артиллерийских окопов на краю леса, куда стаскивали разнокалиберные пушки.

– Поторапливайтесь, – расхаживал взад-вперед сапер. – Будем ставить проволочное заграждение у воды.

– На кой черт?

– На случай внезапного немецкого броска через Дон.

Насчет проволочных заграждений капитан явно перехватил, для этого не имелось ни времени, ни колючей проволоки. Ложную батарею я воспринимал скептически. Разглядывая ободранные в кровь ладони и уродливое творение из ошкуренных древесных стволов, я подумал, вряд ли немцы примут за чистую монету наши деревянные пушки. Однако сапер знал свое дело неплохо. Воздушный разведчик, знакомый «Хеншель-126», долго разглядывал батарею, даже пытался снизиться. Его отогнали винтовочным огнем. Тогда он вызвал по рации более сильные самолеты. Связываться с «Ю-87» мы не рискнули, спрятались в окопы. Бомбы разнесли деревянные изделия, зажгли бидоны с соляркой, которые предусмотрительно велел поставить рядом с ложными целями капитан Гай.

Иллюзия уничтожения русской батареи получилась совершенно удачная, мы смеялись над глупыми фрицами. Как мы вас провели! Вы очень старались, а настоящие орудия остались невредимыми. В этом смехе звучали ноты надрыва, даже истерики. Все видели слабую защищенность позиций, оборудованных в песке. Нас не разглядели с самолетов, зато отлично увидят с обрыва. Старались не думать о завтрашнем дне. Хорошо знали: он будет тяжелым и безрадостным, как и большинство других.

Девятнадцатого августа Паулюс подписал приказ о наступлении на Сталинград. Замедленное продвижение немецких частей сменилось резкими, хорошо продуманными ударами. Немцы форсировали Дон, начался захват плацдарма возле хутора Песковатка. Для советских войск подобное действие не явилось неожиданностью. Сама обстановка предполагала бросок врага через Дон именно в этих местах. Расстояние между Доном и Сталинградом составляло здесь шестьдесят километров.

Ночь выдалась безоблачной, рано утром над рекой колыхался легкий туман. Севернее нас поднялась артиллерийская пальба, мы приготовились к отражению атаки. Основной бросок пришелся на другие полки. Нам достался один из фланговых ударов. В быстроте и слаженности действий врагу было не отказать. Немецкие саперы действовали, как на учениях.

Под прикрытием артиллерийского огня к нашему берегу приближались несколько катеров и амфибий, за ними следовали резиновые лодки. Несмотря на сильный огонь, немцы сумели переправиться. Рогожин приказал нашему взводу продвинуться вправо. С удивлением заметили, что в окопах соседей оставалось совсем мало людей. Либо бойцы отступили по приказу, либо просто сбежали. Второе – более вероятно. Новое место для обороны оказалось совсем никудышное, лес уступал место кустарнику и песчаным барханам.

За ними и пришлось укрываться. Вместе с Ваней Погодой вели огонь из противотанкового ружья по вездеходу-амфибии, застрявшему на мели. Он начал дымить, еще две амфибии загружали на противоположном берегу новую партию вражеского десанта. С обрыва стреляли из пушек. Вскоре я понял, почему исчезли наши соседи. Позиции на голом песке прекрасно просматривались с обрыва, огонь становился более точным. Пока нас спасал все тот же песок. Огонь вражеских орудий среднего калибра оказался неэффективным, снаряды зарывались в него, выбрасывая осколки вверх. Впрочем, это не утешало. Очень скоро немецкие артиллеристы пристреляются и выбьют нас поодиночке. Не дай бог, подвезут шрапнель, от которой некуда спрятаться. Тоскливые мысли не мешали мне целиться и нажимать на спуск. Ваня подавал патроны, противотанковое ружье больно колотило отдачей в плечо.