Невидимый враг - Поль д'Ивуа

Всадники пришпорили лошадей, велосипедисты налегли на педали. Обогнув небольшую группу деревьев, они увидели странную картину. На дороге толпилась кучка крестьян. Они кричали, махали руками, но при этом держались на почтительном расстоянии от полицейских, привязанных к окаймлявшим дорогу деревьям.

Полицейских было человек двенадцать.

Они жалобно умоляли, чтобы их отвязали, но крестьяне не решались делать этого. Скоро наши путешественники поняли причину их нерешительности. Над головой одного из несчастных виднелся приколотый к дереву кинжалом лист картона с такой надписью:

«Да не коснется ничья рука до тех, кого наказал Триплекс. Сегодня этой дорогой проедет начальник полиции. Ему одному надлежит освободить своих подчиненных. Пусть он узнает еще раз, как противиться тому, что решил Триплекс. Вам, мирные поселяне, я обещаю помощь, покровительство и дружбу.

Но горе тому, кто осмелится нарушить мои приказания».

При виде Оллсмайна, которого в округе все хорошо знали, толпа расступилась.

По его знаку полицейские соскочили со своих велосипедов и быстро разрезали веревки, связывавшие их товарищей. Начальник попавшего в беду отряда, уже довольно пожилой человек, тотчас приблизился к Оллсмайну и, по-военному приложив руку к каске, ждал вопросов начальства.

— Что вы здесь делали? — спросил Оллсмайн, хмуря брови.

— Мы чувствовали себя очень скверно, ваша честь. Теперь у меня по крайней мере неделю будет болеть спина. Это ведь не на матраце лежать…

— Ну да, но кто это с вами проделал?

Полисмен указал на подпись:

— Прочтите сами, ваша честь. Этот корсар не скрывает своих действий. Если мы еще живы, то только потому, что так было ему угодно. А то он мог бы нас преспокойно и без помех отправить на тот свет.

— Но что случилось? Почему вы оказались здесь?

— Мы шли по вашему приказанию из форта Брокен-Бей.

— Вот так штука! — вскричал Арман. — Как раз оттуда, куда мы идем.

Оллсмайн вздрогнул. Его лицо внезапно покрылось бледностью.

— Отправляйтесь с нами до Брокен-Бея, — сказал он несколько смущенным тоном. — Там разберемся…

— Как будет угодно вашей чести, я могу все рассказать по дороге.

Арман поддержал полисмена.

— Разумеется, если вы ничего не имеете против этого, сэр Оллсмайн, то мне было бы очень интересно услышать, как все было. Я думаю, и вам также?

Оллсмайн в нерешимости не знал, что ответить.

Агент, сочтя его молчание за согласие, начал:

— Вчера вечером мистер Голдблау…

— Кто этот мистер Голдблау?

— Главный смотритель брокен-бейской тюрьмы.

— А, хорошо, продолжайте, пожалуйста.

— Так вот, мистер Голдблау позвал меня к себе и говорит: «Альбер, возьмете десять человек и с ними будете сопровождать арестанта в Сидней». — «Десять человек, — говорю я, — а где я их возьму?» — «Они, — говорит он, — дожидаются у ворот». — «В таком случае, за чем дело стало, — говорю я, — только кого же мы будем сопровождать?» — «Номер девятнадцатый», — говорит он. — «А, знаю этого черномазого египтянина», — говорю я.

При этих словах Лаваред встрепенулся. Но он не успел вымолвить и слова, как агент вскрикнул от боли и схватился за ногу.

— Ай, что это? — вскричал он.

Это было вот что: Оллсмайн, взбешенный неловкостью агента изо всех сил ударил его ногой. Но это было бесполезно.

— Этого египтянина звали Ниари? — быстро спросил Лаваред.

Этот вопрос окончательно поставил беднягу Альбера в тупик. Он положительно не знал, что ему отвечать после того, как ему так решительно посоветовали быть поскрытнее. Он беспомощно смотрел то на Оллсмайна, то на Лавареда, то на свою ногу. — Да… нет… не знаю… может быть… — бормотал он.

Журналист с недовольным видом покачал головой. Оллсмайн понял, что объяснение неизбежно.

— Да говорите вы толком! — прорычал он полисмену.

Тот этим восклицанием был окончательно сбит с толку. Никогда еще его ремесло не казалось ему таким трудным. Голосом начальник полиции разрешал ему говорить, а ногой запрещал. Приходилось говорить, и в то же время молчать. Каждый поймет, что такой способ действий представляет непреодолимые трудности в техническом отношении.

— Да нет… я не отрицаю, — снова начал он мямлить.

Необходимо было прийти ему на помощь и указать, что именно говорить.

— Я и этот джентльмен, — перебил Оллсмайн, — едем как раз для того, чтобы удостовериться, находится ли в Брокен-Бей арестант по имени Ниари. Я не знал о его существовании, а вы как будто его знаете. Так не угодно ли вам рассказать нам о нем?

Агент вздохнул. По крайней мере на этот раз приказание было ясно.

— Этого номера девятнадцатого действительно как будто бы, звали Ниари. Ну, как я уже говорил, нам его нужно было перевести в Сидней. Вышли мы около полуночи, идем себе, и ничего такого не случается. Только вдруг те двое, что шли впереди, наткнулись на протянутую через дорогу веревку и упали. Не успели мы разобрать, в чем дело, как из кустов выскочила целая шайка каких-то чертей, и у всех на лицах зеленые маски. Схватили они нас и привязали к этим вот деревьям. А их начальник подошел ко мне и говорит: «Скажи, мол, мистеру Оллсмайну, — извините, ваша честь, — скажи, мол, ему, что мы освободили Ниари, а скоро освободим и тех, кого он насильно держит у себя в семье и в склепе». Вот я все.

Оллсмайн побледнел, как полотно. От этих слов корсара у него и кровь в жилах застыла. Он вспомнил таинственный суд и понял, на что тут намекал Триплекс. Те, кого он насильно держит в склепе и в семье, были маленькая Маудлин и его жена Джоан. Неужели Триплекс может воскресить мертвую, а живую освободить от его власти?!

Как ни невероятно было это предположение, но Оллсмайн потерял веру в будущее… Наконец после долгого молчания он приказал поворачивать назад, в Сидней, не обращая ни малейшего внимания на любопытные вопросительные взгляды Лавареда. Оллсмайн за всю дорогу не вымолвил ни слова, в данном случае им руководили не осторожность, а простое нежелание разговаривать. Он был весь поглощен одной неотвязной мыслью, от которой у него по спине бегали мурашки. Этот Триплекс положительно преследовал его, а каждый безобидный прохожий казался ему заговорщиком. Он готов был арестовать все население Сиднея по подозрению в соучастии. Он был уверен, что у Триплекса множество сообщников, иначе он не смог бы так легко скрываться от полиции.

Доехав до дому, Оллсмайн отпустил свою свиту, рассеянно пожал руку Арману и вошел в подъезд. Какой-то смутный страх заставил его пройти на половину леди Джоан. Может быть, ее уже не было в доме, как, казалось, намекали слова корсара. Крадучись, он приблизился к двери той комнаты, где обычно сидела безутешная мать. Здесь он остановился и прислушался. Странно: ему послышался чей-то голос, кто-то в комнате был… Может быть, посланник Триплекса?