Реликт (СИ) - Тепеш Влад

— Доктор Меннинг, успокойтесь, — сказал Морти. — Вам совершенно ничто не угрожает. Вы же сами хотели увидеть донора и не верили, что это Владислав…

— Даже не надейтесь меня обмануть! — завизжал Меннинг. — Я все прекрасно понял!!! Вы все тут — пришельцы! Так вот, со мной можете делать что хотите, но я не стану вам помогать клонировать армию! Вам никогда не победить!!!

Он умудрился лягнуть Морти, когда тот снова протянул ему руку, и я понял, что надо брать дело в свои руки. Перепрыгиваю через стол, легко отбиваю в сторону ногу Меннинга, хватаю его за воротник и рывком ставлю на ноги. Меннинг пытается вырываться и громко визжит, так что я леплю ему звонкую пощечину.

Тут в комнату врывается охрана.

— Стоять!!! — вопит один из них.

— Отставить! — крикнула Ева. — Все под контролем, урезониваем доктора…

Пощечина подействовала: Меннинг больше не визжит, только смотрит на меня круглыми глазами и тяжело дышит.

— Если кто-то из нас двоих и пришелец, доктор Меннинг, то это вы. Я родился в месте, которое сейчас именуется Европой, задолго до того, как туда пришли из Африки ваши далекие предки. И если бы вы немного поразмыслили, то поняли бы, что будь госпожа Леринц одной крови со мной, то мы бы обошлись без клонирования.

Я подтащил его к креслу и посадил, обошел стол и уселся в свое.

Меннинг, чуть отдышавшись, облизнул губы, а затем, попеременно косясь то на меня, то на Еву, спросил у нее:

— И… зачем клонировать… э-э-э… эм-м…

— Монстра? — подсказал я.

— Э-э-э… ну-у…

— Да не нукайте. Я и так знаю, что с точки зрения людей являюсь таким же монстром, как и люди — с точки зрения свиней. И вообще, вам не удастся меня обидеть, так что можете не выбирать выражения.

Тут заговорила Ева.

— Доктор Меннинг, ваша докторская диссертация посвящена определенному аспекту клонирования мамонта. Зачем клонировать мамонтов? Можете не отвечать, я и так знаю правильный ответ. С Владиславом все то же самое, с той разницей, что он куда более вменяем, чем неразумное животное, и куда более полезен.

Ученый нервно хмыкнул.

— Этот аргумент мог бы быть сильным, если бы исходил от кого-то из моих коллег и единомышленников. Только вот вы ну ни хрена не защитники природы и не «партия зеленых», как мне кажется.

Я взглянул на Еву.

— Может, ввести его в курс дела? Людей с критическим мышлением сложно водить за нос.

Она кивнула.

— Предчувствовала, что придется. В общем, доктор Меннинг, то, что я вам сейчас покажу, секретно до такой степени, что я даже не буду брать с вас расписку о неразглашении государственной тайны. Если вы скажете хоть слово об этом за пределами комплекса…

— Просто исчезну, да?

Ева покачала головой:

— Не наши методы, есть более гуманный способ сохранить тайну, и к тому же более действенный. Проболтаетесь — остаток своих дней проведете в психиатрической лечебнице, и тогда всем будет все равно, что вы там говорили. Вот, глядите.

И она протянула ему ту же фотографию, что и ранее мне.

Яйцелоголовый нахмурился.

— Что это? Это не человек. Это вообще не живое существо… Ребро погнуто? Кости не гнутся, это металл…

— Вы совершенно правы. Это робот. Вы, как ни странно, плюнули в небо и попали в луну: нашу планету действительно пытаются захватить пришельцы. Ответ, для чего нужно возвращать из небытия вымершего хищника, очень прост: мы очень сильно опасаемся, что самостоятельно отстоять Землю нам не удастся.

Он покосился на меня.

— И… зачем вам сражаться за людей?

Я усмехнулся:

— У меня нет причин вмешиваться в эту борьбу. Вы тут как раз для того, чтобы дать мне такую причину.

С Меннингом я поладил. Он понравился мне главным образом тем, что оказался способен делать одновременно два дела: в процессе проведения тестов, замеров и анализов ученый вел со мной совершенно непринужденную беседу, не запинаясь и четко формулируя мысли. И это при том, что в то же самое время Меннинг манипулировал различными сложными приборами вплоть до рентгеновского аппарата.

Сама по себе беседа была скучновата: он расспрашивал меня о том, сколько мне лет и как я их прожил, что было до заселения Европы кроманьонцами, о неандертальцах и так далее. То есть, прямую пользу получал только Меннинг, поскольку передача информации происходила в одностороннем направлении, сам он ничего любопытного мне сообщить не мог.

Однако я нашел приятным не то, как мы с ним беседовали, а то, как он умудряется гладко, без сучка и задоринки делать одновременно два дела, при том что оба занятия — интеллектуальные. Если его мозг способен на такую сложную деятельность — может быть, он сумеет оправдать мои надежды.

И по этой причине я спокойно и обстоятельно отвечал на его вопросы: надежду «монстра» Франкенштейна на создание подруги погубила неприязнь самого Франкенштейна к «монстру», тот не захотел создавать пару для такого чудовища. Потому мне пришлось так сильно стараться выглядеть человечным, как никогда ранее.

Больше всего его интересовали причины моего невероятного долголетия.

— Владислав, а сколько вам лет?

— Не знаю. Но поскольку я еще застал неандертальцев, то точно больше сорока тысяч.

— Поразительно долгая жизнь.

— На самом деле, очень короткая. Моя мать рассказывала мне, что ее мать, то есть моя бабушка, рассказывала ей, что когда-то давно «еда» не умела делать оружие, пользоваться огнем, не изобрела речь и вообще была очень маленькой и жила на деревьях. Что заставляет предполагать, что между рождением моей бабушки и моим прошел минимум миллион лет.

— Просто поразительно… Как вообще возможно выживать так долго в дикой природе?

— Нас не берет никакая болезнь и не было естественных врагов. Я способен убить любое животное на Земле независимо от его размеров, включая кита и белую акулу, поскольку мой укус смертелен на сто один процент. Правда, не во всех случаях удастся выжить, так как большое существо будет умирать медленно. Однако на суше мой вид был господствующим суперхищником.

— Хм… Так вы знали свою бабушку?

— Нет. Моя мать, повзрослев, покинула ее участок и отправилась искать свой. И больше никогда свою мать не видела. Это произошло, по ее словам, «очень давно». Это могло быть и сто лет, и полмиллиона. Мы не умеем считать время на больших отрезках.

— То есть?

— Я помню, что неандертальцы вымерли раньше мамонтов, но не могу сопоставить по длине отрезки от вымирания неандертальцев до исчезновения мамонтов и от вымирания мамонтов до нынешнего момента. Скажу больше — я в Америке уже второй раз, но ответить на вопрос, какое из пребываний было дольше — первое или второе до этого момента — смогу только после подсчета лет по календарю.

— Невероятно… А у неандертальцев была членораздельная речь?

— Да, но очень примитивная. У них не было личных местоимений, все слова вроде «я», «ты» у них заменяло всего одно слово, обозначающее «это». Его же употребляли по отношению к вещам.

— Надо же… А как они говорили, например, фразу «друг, помоги мне поднять это бревно»?

— Их вербальная речь не работала без жестов. У них такая фраза звучала как «это помогать это поднять это». При первом «это» показывается пальцем на собеседника, при втором на себя, при третьем на бревно.

— А вы можете произнести эту фразу на неандертальском?

— Нет. Я способен выучить любой язык за неделю, но забываю его полностью уже через пару лет неиспользования. Я учил английский язык не менее пяти раз и забывал столько же минус один. Я говорил за свою жизнь на многих тысячах языков и наречий, если бы не способность забывать языки подчистую — у меня давно взорвалась бы голова.

— Эх, какая жалость… А у вас есть какое-нибудь объяснение тому, что вы не стареете?

— Нет, — признался я. — Мы вообще-то не обладаем вашей тягой к познанию, если это познание не несет прямой пользы. Понимание сути нашей вечной молодости полезно только вам, да и то лишь очень условно.