Пятнадцать ножевых 4 (СИ) - Вязовский Алексей

— Будь аккуратнее, как насторожишь муфту, — Димон прихлебнул чая. И как он пьет такой кипяток? — Предохранителя там нет. Родамин... поаккуратнее, ничем не отмоешь, одежду выбрасывать можно сразу. И это... жду рассказа о твоей Пилипчук.

— Это непременно. Может, даже фотки получатся, — заверил я его.

Дальше последовал визит к товарищу Ашхацаве. Он сегодня работал, так что пришлось поскучать в ординаторской. Но ожидание стоило того. Потому что Давид знал и где взять, и у кого, и даже сколько это будет стоить «под ключ». Да и жажда отомстить старой грымзе у него тоже присутствовала.

— Саня Авдотьев, помнишь?

— Ну и? — не понял я сначала.

— У него есть всё, что надо: фотоаппарат, увеличитель, и даже лаборатория в кладовке в нашей общаге. Так что завтра я к нему поеду, решим вопрос. Потому как вторая страсть у него после беготни с «Зенитом» — бухло. Дэнга давай, да? — улыбнулся Ашхацава, потирая пальцами в старинном масонском жесте, если верить Ильфу с Петровым.

— Держи двадцать, на всё хватит, — я вытащил из бумажника две красных купюры с ликом Владимира Ильича.

Хорошо, когда все сдают сессию, а тебе этого делать не надо. Это значит, что ты шестикурсник, без пяти минут врач. А потому можешь расслабиться и вообще, просто прогуляться по коридорам любимого института. Чем мы с Давидом и занимались.

— Слушай, пойдем в столовку, — предложил я. — Жрать хочу — сил нету.

— В эту тошниловку? — громко ответил Давид — Ну пойдем. Слушай, а свой портфель куда дел?

— Да в гардеробе на кушетке забыл.

— Ты идиот?! Там же у тебя Солженицын и «Хроника текущих событий»!

— Забей, ничего не случится, у нас можно мешок с золотом оставить и никто не тронет.

— Ну ладно, пойдем.

Мы вышли на лестницу и остановились. Давид осторожно приоткрыл дверь и, присев на корточки, заглянул в щелочку.

— Ну? — шепотом спросил я.

— Да погоди, — так же тихо ответил Ашхацава. — Во, вышла из преподской... бля! — он отшатнулся он двери, чуть не упав на задницу.

— Ты что?

— На меня посмотрела, — затрясся от смеха Давид. — Слушай, зырь ты, я заржать боюсь.

Я оттеснил несдержанного в эмоциях товарища и заглянул в щелочку. Пилипчук торопилась по коридору.

Мы аккуратно, на цыпочках пошли за ней. Потом необходимость прятаться отпала — студенты повалили с пары, в гардероб мы спустили уже целой толпой.

Громкий хлопок, а затем испуганный женский вопль усладой вошли в мои уши. Когда мы с Давидом подбежали, то увидели, как Оксана Гавриловна Пилипчук, старший преподаватель кафедры гигиены, а также кандидат медицинских наук, сидит на полу в окружении обалдевших студентов с красной мордой лица. Пока я пробирался вперед, Давид тихонько из-за спин щелкнул затвором Зенита.

— Ой, а что случилось? — спросил я недоуменно. — Вы не заболели? Что у вас с лицом?

— Панов?! Ты?!

Тут эмоции возобладали и Оксана Гавриловна зарыдала. Случившаяся среди зрителей лаборантка с ее кафедры дала ей платочек, повела умываться. Но про предполагаемого виновника торжества Пилипчук не забыла. Ткнув в меня красным пальцем, она закричала, чтобы хватали диверсанта. Не совсем так, конечно, но примерно в этом духе.

Но я уходить никуда и не собирался. Очень даже наоборот. Так что жертву покушения терпеливо дождался. Естественно, умывание привело только к усилению интенсивности окраса. Шмыгающая носом Пилипчук потащила меня к заведующему кафедрой. Хорошо хоть мне удалось вывернуться и не попасть в ее цепкие лапки. А то плакал бы мой новенький халат. Наверняка мы очень живописно смотрелись. Особенно Оксана Гавриловна. В руке она держала тот самый портфель. Как же, главная улика. Короче, зав кафедрой гигиены был впечатлен.

— Вот, Александр Николаевич! Полюбуйтесь на это хамьё! — она показала на меня пальцем. — Подсунули мне хлопушку с краской! Не иначе, хотел занятия сорвать! Я собираюсь обратиться в милицию!

— Что скажете, студент?.. — профессор Карнаев все никак не мог отвести взгляда от красного лица преподши

— Панов, шестой курс лечфака, — представился я. — Подошел к гардеробу, смотрю, с Оксаной Гавриловной что-то не в порядке, поинтересовался... на свою голову. Товарищ Пилипчук — соседка моя, на одной лестничной площадке живем. Думал, заболела, хотел предложить домой отвезти.

— У него там антисоветская литература в портфеле! — заявила преподша и выудила из портфеля сборник избранных речей Леонида Ильича.

— Вы уверены в своем заявлении? — поинтересовался я и, посмотрев на Карнаева, объяснил: — Она ко мне несколько предвзято почему-то относится.

— Я к ректору пойду! — Пилипчук завелась, в ее скандированную речь подмешались легкие повизгивания.

— Отлично, я только «за». Можно от вас позвонить, Александр Николаевич?

— Оксана Гавриловна, вы умойтесь, наверное, — посоветовал профессор. — Пока мы звонить будем.

— Не смывается, пробовала, — буркнула потерпевшая.

Идти никуда не пришлось. Ректор сам пришел, наверное, интересно стало, как выглядит пострадавшая от взрыва сотрудница вуза. Очевидно, в памяти еще осталась просьба Чазова именно по поводу Пилипчук.

— Ну, рассказывайте, — Петров, вздохнув, сел рядом с Карнаевым.

Оксана Гавриловна от агрессии перешла к разочарованию и теперь лила слезы. Но эпопею с портфелем и потенциальной антисоветчиной озвучила, тут уже в первый раз прозвучала история про то, как она случайно услышала это от меня.

— Странные фантазии у вас, — пожал я плечами. — Я, конечно, возмущен этой хулиганской выходкой, но портфель не мой, первый раз в жизни вижу его. Мой у Ашхацавы, наверное, сейчас.

Я выглянул в коридор и забрал у Давида свой чемоданчик. Продемонстрировал окружающим.

— Подсунул, это он всё, — не сдавалась Пилипчук.

— Я готов к любому расследованию, — сказал я. — Давайте обратимся в органы, пусть исследуют портфель, я сдам отпечатки пальцев, что там еще надо.

Можно идти в разведчики, я умудрился ни разу не заржать, хотя хотелось очень сильно. Ясное дело, все манипуляции я проводил в резиновых перчатках, а потом еще извел пузырек спирта на протирку всех поверхностей. И правда, мало ли до чего дойдет.

— Идите, Панов, — сказал ректор, немного подумав. — Можете быть свободны.

Облегченно вздохнув, я вышел из кабинета. На немой вопрос Давида только кивнул, мол, всё в порядке. И только на улице мы заговорили, не боясь, что кто-то случайно нас услышит.

— Рассказывай, как было? — Давид от нетерпения чуть не пританцовывал.

— Да пришлось признаться, что это ты всё придумал с целью эмиграции в Антарктиду.

— Ты что?! — тут до Давида дошел смысл сказанного и он загоготал вслух.

— Фотографии получатся, как думаешь?

— Темновато было, но это теперь только после проявки, — сказал Ашхацава. — Сейчас поеду и сделаю, мне Саня ключ дал от шурши своей.

— Ты когда отсидеть успел? — удивился я. — Откуда хоть этот зековский лексикон у человека с неоконченным высшим образованием? Сказал бы — кладовка.

— Авдотьев сказал, я повторил, — недовольно буркнул «князь». — Что тебе не нравится?

— Да всё отлично! — я хлопнул абхаза по плечу. — Давай, отвезу к общаге. Ты только на всякий случай по парочке фоток сделай, на память. Поехали, пока снегом всё не завалило.

Я лежал на диване и в пятый раз слушал песню про то, что в шахте кончились бриллианты. И даже подпевал в особо замечательных местах. Аня зашла на строчке «Some very clever doctor went and sterilized the bitch». Это я выкрикнул с особым цинизмом.

— Панов, ты пьяный? — спросила она, выключив магнитофон.

— Нет, с чего ты взяла?

— А что, трезвый может визжать про умного доктора, который стерилизовал суку?

— Так ведь как раз по делу сложилось.

— Пилипчук съела приманку? — поинтересовалась она. — Я думала, вы с этим портфелем месяц ходить будете.