Красное самоубийство - Владимир Николаев

Сделала эту милость –

Вот оно это слово:

– Сталин! – звучит оно.

Или еще одна «милость природы», такое вот поэтическое восклицание:

«Сталин! Второе рожденье земли». От таких утверждений уже полшага до обожествления. И эти полшага смело делались: «Всю жизнь окропил он живою водой». Даже такой специфический жанр, как колыбельная песня, не уберегся от всеобщей истерии (правда, истерии очень хорошо организованной!). Вот, например, из «Колыбельной» тех лет:

Есть такой человек за стенами Кремля,

Знает и любит его вся земля,

Радость и счастье твое – от него,

Сталин – великое имя его.

До чего только не доходили, соревнуясь в этом славословии: «Мой Сталин, мой светоч, я только с тобой», «Любимый, тобою награждена моя золотая, родная страна», «И Сталин, солнце дней моих, все ярче красит небосвод», «Сияние солнечных сталинских глаз, всю землю согревших заботой о нас», «Ждали люди из века в век, чтоб родился такой человек», «Им согрета вся кровь моя», «Это Сталин, источник добра!», «Петь о нем не хватает слов…»

Но слов, как видим, хватало. И вот такие вирши нас заставляли заучивать наизусть в школе. А на уроках пения мы разучивали песни о «Сталине, мудром, родном и любимом», который и «наша песня боевая» и «нашей юности полет».

По качеству стихосложения не похоже, что такие сочинения писались от души, с большой охотой. Жизнь заставляла. Пиши так – жить будешь. Не будешь так писать – посадят или заткнут рот вообще. Вот Платонов не писал и работал дворником. Булгаков не писал и бедствовал. А как его обкладывали со всех сторон, чтобы он написал, что требовалось! Пока упрямился, не печатали и не ставили на сцене. Наконец добились своего, написал он пьесу о молодом Сталине и… надорвался над этим непосильным трудом. Вскоре и умер…

Пытались воздать хвалу вождю Пастернак, Мандельштам, Ахматова, Твардовский… Плохо у них это получалось… Но ведь пытались! Спасали жизнь своих близких или свою собственную. Все равно многие из тех, кто во весь голос славил Сталина, пали жертвой массового террора: Бухарин, Радек, М. Кольцов… Имя им – легион.

Апофеозом всеобщего раболепия стало событие, от которого, кажется, никогда нельзя будет отмыться. Дело было так. В тридцатые годы у нас стали очень популярны тематические публицистические сборники, составленные из работ нескольких авторов. И, наверное, самым эпохальным из них оказался сборник «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина», вышедший в 1934 году. Ни одно из аналогичных изданий не могло тогда похвастаться таким созвездием имен, как это. И едва ли найдется в этом жанре другая книга со столь уникальным, воистину дьявольским замыслом. Причем этот сборник, огромное библиографическое чудовище, вобрал в себя не серию статей и очерков по принципу «с бору по сосенке», нет, он весь, от начала до конца, написан коллективно лучшими писателями той эпохи.

История этого труда такова. Еще до съезда, оформившего в 1934 году создание Союза писателей, последних лишний раз испытали на верность властям, вернее, на полное раболепие перед ними. Их заставили поклясться на крови, но не на собственной, как клянутся, например, члены американской мафии, а на крови невинных жертв сталинского режима. Писателям поручили торжественно, во весь голос воспеть ГУЛАГ, то есть Главное управление лагерей, которое и заправляло бесчисленным множеством концлагерей, разбросанных по всей стране.

В начале 30-х годов одним из самых больших таких лагерей стала гигантская стройка Беломорско-Балтийского канала. Тогда на земляных работах царил в основном ручной труд и потребовались десятки тысяч заключенных, мужчин и женщин, на осуществление этого проекта. Об этом, о немыслимо жестоком обращении с ними, об их массовой гибели написал А. Солженицын, и правда о сталинском канале известна теперь всему миру. А нашим писателям тогда было поручено создать эпохальную книгу о… благороднейшей воспитательной роли чекистов-надзирателей (на самом деле, можно сказать, – повелели воспеть надсмотрщиков над рабами!). Сам Горький лично возглавил большую группу писателей, самых известных в то время, в нее, например, вошли: Л. Леонов, В. Кирпотин, Bс. Иванов, A. Малышкин, Вл. Лидин, Л. Никулин, И. Ильф, Е. Петров, Л. Кассиль, B. Инбер, Л. Авербах, Б. Агапов, Е. Габрилович, В. Катаев, Б. Лапин, М. Пришвин, А. Толстой, М. Зощенко, В. Шкловский, К. Зелинский, Б. Ясенский, А. Безыменский, М. Шагинян и многие другие. Суть будущей книги коротко и ясно выразил Л. Леонов:

«Может быть, самое ценное в системе Беломорстроя и, следовательно, ОГПУ – высокое искусство умно и строго щадить людей, предназначенных нашим гнусным прошлым для страшной и, вот, избегнутой роли человеческого утиля».

Ну что тут скажешь! Это воистину рекорд подлой словесной эквилибристики! А вот что по тому же поводу поведал Горький:

«Наша задача: никакой мистики, никаких чудес, педагогика ОГПУ как убедительное объяснение заключенным всего существа процессов, происходящих в стране… Мы называем себя первым литературным колхозом в СССР (имеется в виду авторский коллектив сборника – В. Н .). Работа над книгой о Беломорстрое показала, насколько действительно далеко пошел процесс приближения к партии всей основной массы беспартийных писателей. Мы написали книгу о канале, созданном по инициативе товарища Сталина и носящем его имя. Это налагало на нас грандиозную ответственность и радостно волновало каждого участника нашего коллектива. Книга рассказывает о победе небольшой группы людей, дисциплинированных идеей коммунизма, над десятками тысяч социально вредных единиц. Эта книга рассказывает, как лечили больных; как врагов пролетариата перевоспитали в сотрудников и соратников его».

Любопытное свидетельстве о поездке писателей по каналу оставил для потомства прозаик А. Авдеенко, оно было опубликовано, разумеется, много лет спустя:

«Едим и пьем по потребностям, ни за что не платим. Копченые колбасы. Сыры. Икра. Фрукты. Шоколад. Вина. Коньяк. И это в голодный год! Ем, пью и с горечью вспоминаю поезд Магнитогорск– Москва… Всюду вдоль полотна стояли оборванные, босоногие истощенные дети, старики. Кожа да кости, живые мощи. И все тянут руки к проходящим мимо вагонам. И у всех на губах одно, легко угадываемое слово: хлеб, хлеб, хлеб.

Писатели бродят по вагонам. Хлопают пробки, звенят стаканы. Не умолкают смех и шумные разговоры… Завидую каждому взрыву смеха, каждому остроумному слову… Хочу вместе с Сашей Безыменским бродить по вагонам. Хочу спросить Мариэтту Шагинян, как она писала знаменитую «Гидроцентраль». Хочу обмолвиться словом с белорусскими классиками Янкой Купалой и Якубом Коласом».

Собравшиеся по такому поводу 120 писателей оправдали надежды и затраты на них, они таки создали огромный фолиант с латунным барельефом Сталина на обложке, заказчика уникальной книги. От имени всех авторов сборника в нем говорится:

«В единственной на земном шаре стране свободного труда – труд заключенных стал источником самоотверженной и часто энтузиастической (так в тексте – В. Н .) работы, вторично родившей десятки тысяч людей. Инициатором этой перековки был тов. Сталин. Под его руководством эта смелая идея была осуществлена чекистами. И Беломорско-Балтийский канал назван великим именем Сталина, гениального теоретика и практика большевизма, первого мастера социалистического строительства, рулевого мировой пролетарской революции!»

Как видите, про эту революцию здесь не забыли! Так что не зря мы ведем о ней речь. Но, чтобы ее осуществить, одного героизма и раболепия, о которых речь шла выше, было недостаточно. Требовалась еще ненависть. К врагам внутренним и внешним. Ее воспитанием в советском человеке без устали занималась пропаганда. Ненависти надлежало быть только классовой и массовой, на нее претендовало само государство. Тогда во всем царило только коллективное начало, требовалась железная классовая сплоченность. А ее оборотной стороной являлась, естественно, классовая ненависть, которая, повторяем, усиленно культивировалась. Считавшийся советским классиком поэт Э. Багрицкий писал:

…Век поджидает над мостовой

Сосредоточен, как часовой,

Иди и не бойся с ним рядом стать,

Твое одиночество веку подстать.

Оглянешься, а вокруг – враги;

Руку протянешь – нет друзей;

Но если он скажет: «Солги!» – солги!

Но если он скажет: «Убей!» – убей!

Н. Асеев, не менее известный коллега Багрицкого, мыслил так:

И если где-нибудь

белая стерва

Вновь загнусавит

про красный террор, –

Вбить кулаками

обратно слюну

В лживую глотку

Я первый клянусь.

А вот еще одно страшное поэтическое свидетельство: