Ясновидец Пятаков - Бушковский Александр Сергеевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оказалось, катастрофа этого дня ещё только началась. На всех оставшихся уроках Гарик Цыганович садился рядом с Любой, будто так и надо, а она делала вид, что ей всё равно. С задней парты Пете хорошо было видно, как тот с серьёзным лицом что-то говорит ей вполголоса, а она чуть улыбается и приопускает ресницы. Против своей воли Петя представлял себе, что же тот может ей сказать. «Да, я не ошибся, когда сел рядом с вами, Любовь! – воображал он голос новичка. – У вас такие приятные духи! Дайте угадаю? Неужели “Красная Москва”?»
С последнего урока Петя вырвался самым первым. До сих пор он стеснялся предложить Любаше проводить её домой, но сегодня, пока не поздно, решил рискнуть и дождаться её на крыльце. Оказалось – поздно. Люба вышла из школы в сопровождении новичка. Петино сердце болезненно ёкнуло: они увлечённо говорили о чём-то, кажется о поэзии, и не заметили Петю, который отвернулся и сделал вид, что считает ворон. И они подходили друг другу. Оба высокие, а его чёрное короткое пальто оттеняет её модную белую куртку.
Следить за ними труда не составляло, они не обращали внимания на серую и сырую зиму вокруг. Цыганович забросил на плечо Любашину спортивную сумку, а потом легко и просто взял Любашу за руку. Она руки не отняла, и они медленно шли в ногу, почти касаясь друг друга плечами. Сколько раз Петя мечтал вот так идти рядом с ней и держать её руку! Чувствовать, как её прохладные нежные пальцы едва отвечают на его робкие пожатия…
Не в силах оторвать от них взгляда, Петя шёл следом и прятался за углами домов, за афишами, деревьями и за спинами прохожих. Неужели и лидеры попадают в такие нелепые положения, неужели и лучшим приходится так страдать и мучиться? В парке, на горбатом мостике над малюсенькой речкой, Цыганович с Любашей остановились. Не снимая сумки с плеча своего кавалера, она достала из неё какой-то хлеб, и они кормили уток, крякающих и хлопающих под мостом крыльями. «Хоть бы они все задавились вашей булкой!» – в отчаянии думал Петя.
Конечно же, он знал, где живёт Люба, и понимал, что Цыганович проводит её до дома. Пете хотелось проследить за ними до самого подъезда и увидеть, как они расстанутся. А исходя из этого решить, что делать дальше: или догнать новичка и поговорить с ним по-мужски, или, разрывая сердце, высказать своё презрение Любаше. Или… По правде говоря, Петя не знал, как быть, и просто шёл за ними, будто на привязи. Быстро темнело.
Всё вышло совсем не так, как он себе представлял. Цыганович галантно распахнул перед Любашей двери подъезда и вошёл за ней. Неужели она так сразу, всего лишь после нескольких часов знакомства пригласила его в гости? Петя не мог поверить глазам и ускорил шаг, чтобы в этом убедиться. Возле самого подъезда что-то его остановило. Двери не были плотно закрыты, и из щели пробивался свет. Петя тихо подошёл и осторожно посмотрел в щель. То, что он увидел, бросило его в жар.
Цыганович и Любаша самозабвенно целовались прямо в тамбуре, а свет тусклой лампочки делал их похожими на персонажей немого кино. Актёр нависал над актрисой, и её ладони лежали у него на плечах. Рукава чёрного пальто жадно обнимали белую куртку. Пете казалось, что Люба постанывает, и он едва не завыл, пока дождался, когда они переведут дух. Взвизгнула молния куртки – это новичок запустил руки девушке под свитер.
– Гарик, что ты делаешь? – шёпотом крикнула Любаша, но вырываться не стала, и её пальцы обхватили его затылок. Цыганович всем телом прижал девушку к крашеной стене подъезда. Петя больше не мог этого вынести. Он прихлопнул двери и бегом рванул за угол. До самого утиного мостика он бежал изо всех сил, а возле него остановился отдышаться. Было уже темно, и в свете уличного фонаря он с трудом нашёл на обочине булыжник.
– Вот вам, проститутки! – Он швырнул камень в стаю уток. Те с криками и хлопаньем крыльев удрали вниз по течению.
Дальше в злобе и тоске Петя пошёл пешком. От жалости к себе у него жгло в груди. До позднего вечера он бродил по улицам, проголодался и замёрз, но никак не мог унять это жжение. Сердце его обрывалось, когда он представлял наглые руки новичка под Любашиным свитером, и не только на спине…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})На ужин домой Петя опоздал. Он понимал, отец будет недоволен, придётся что-то ему наврать. Нажимая кнопку дверного звонка, Петя надеялся услышать обычный вопрос матери: «Это ты, Петюша, сынок?» Однако после долгой паузы раздался недовольный голос Фомы Петровича:
– Кто?
– Это я, – ответил Петя.
Снова пауза.
– Ты один?
– Один. – Петя удивился.
Наконец дверь открылась. В прихожей Петя задержал дыхание – было невыносимо накурено, и отец с угрюмым видом зажигал новую сигарету. Петя понял, что матери нет дома, иначе она бы вышла его встретить. Но поинтересоваться у отца насчёт неё он не решился, видя, что тот мрачнее обычного.
– Мать твоя пошла по каким-то делам к Гале. – Фома Петрович в майке и домашних спортивках стоял посреди прихожей и глубоко затягивался, а между затяжками ронял слова. – К семи должна была явиться. Я позвонил туда, сказали, давно ушла.
Он помолчал, затушил окурок в своей переносной пепельнице и продолжил:
– Вряд ли с ней что-то случилось, просто она безалаберная, как и ты. До десяти не придёт – будет ночевать там, где болтается. В холодильнике вчерашний суп. Если хочешь, разогрей.
Петя молча разделся, умылся и пошёл к себе. Часы на стене показывали десять. Интересно, куда пошла бы Любовь Г., если бы мать не пустила её с гулянки домой? Может, ночевала бы у Цыгановича? А что, коль так сразу позволила ему себя лапать, тогда и спали бы вместе, на одном диванчике! Любовью сытые… Петя скрипнул зубами и отправился на кухню. Когда он наливал себе суп, раздался звонок в дверь.
– Кто? – спросил из прихожей отец.
– Это я, Фомочка! Всего-навсего я…
Петя замер над тарелкой. Или ему послышалось, или голос матери был нетрезвым!
– Ты пила, что ли? – Фома Петрович дверь не открыл, а голос его стал ещё напряжённее.
Ответа из-за двери не последовало.
– Тогда иди ночуй туда, где наливают. Придёшь утром. Будешь ломиться – вызову полицию.
Он повернул ключ в замке и оставил его там. После этого пришёл на кухню и сел напротив Пети, опершись локтями на стол.
– Не вздумай открыть ей дверь. – Фома Петрович глядел на сына, но Пете казалось, что он его не видит и думает о чём-то отвратительном. – Иначе пойдёшь гулять дальше… Вот мерзавка! Не живётся ей спокойно! Ну ничего…
Кусок не лез Петюше в горло. Он никак не ожидал от матери такой странной выходки и такой жесткой реакции отца. «Хотя с нашим папашей ещё и не того захочется, – думал Петя, – ведь мать ни одного доброго слова от него не слыхала. Ни разу в жизни! Любил ли он её вообще когда-нибудь? Пусть в молодости? А она его?»
– Вижу я, на тебе лица нет, – прервал его мысли Фома Петрович, – и думаю, причина для расстройства у нас одна. Бабы. Запомни, Пётр. Никакой любви на свете нет. Есть инстинкты и гормоны. И есть правила, которые не дают инстинктам задавить разум. Эти правила нужно соблюдать. Строго соблюдать. Исключений быть не должно. Иначе станешь тряпкой. Иди к себе.
Всю ночь Петя ворочался на постели. Его мучили мысли о том, где ночует мать, желание открыть ей дверь и позвать домой, если она вдруг сидя прикорнула на лестничной площадке, страх ослушаться отца и ненависть к нему за это. Он презирал себя за трусость, но так и не посмотрел в дверной глазок. Когда он ненадолго проваливался в сон, то видел в нём Любашу, поддающуюся лапаньям новичка, и слышал её возбуждённый шепот с придыханием: «Гарик, что ты делаешь?»
Под утро он всё же уснул, а когда проснулся, отца дома уже не было. Мать как ни в чём не бывало суетилась на кухне. Словно и не пришлось ей ночевать неизвестно где. Петя позавтракал, молча глядя в тарелку, буркнул «спасибо» и отправился в школу.
Окончательное падение Петиного авторитета произошло на уроке физкультуры, случившемся в этот же день. Из-за раскисшей от оттепели лыжной трассы урок проходил в спортзале. Прыгали в высоту. На построение в начале занятия Гарик Цыганович вышел не как все, в штанах и футболке, а в спортивных трусах и майке. Это выглядело так неожиданно, что ни у кого даже язык не зачесался пошутить. Был он выше всех в классе, жилистый и смуглый, и физручка Марина поставила его первым в строю.