Здесь было лето - Александр Матюхин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Толик убрал руки под голову, разглядывая потолок. По потолку бегали дрожащие тени, накрывали блики огня, играли, словно котята.
— Ничего не приключилось. Мама сказала, что они с папой решили жить отдельно. Я же не знал, что происходит. Мне как-то неинтересно было… Знаете, они часто ругались. Не так, чтобы посуду били или еще что, а просто ругались, на кухне. Друг с другом разговаривали очень громко. Папа потом хлопал дверью, мама начинала пылесосить… Мне казалось, что так всегда и будет. Я, наверное, привык. А потом прихожу со школы, смотрю, возле подъезда машина стоит, там водитель и папа мой — курят вдвоем. Я подхожу, спрашиваю, что происходит, а у папы, представляете, на глазах слезы. Он отвернулся, сказал, чтобы я у мамы спросил. Ну, я поднялся к нам, на четвертый этаж. Пока поднимался, увидел, что тащат наш диван, который в зале стоял. А в дверях нашей квартиры стоит мама. Она сказала, что они с папой решили пожить отдельно друг от друга какое-то время. Может, полгода, может, чуть больше. Вот и живут теперь так…
— А ты с мамой? — тихо спросил Вовка.
— С мамой. Папу вижу раз в неделю. Мы с ним на выходных гуляем. Когда в субботу, когда — в воскресенье. Он мне всякие дорогие подарки теперь дарит, какие раньше никогда не дарил. Вернее, дарил, но не так часто. Говорит, хорошая работа у него, должность теперь высокая. Только я не верю. Это он для меня старается. Чтобы я с ним был.
— А ты?
Толик помолчал. Потом сказал негромко:
— А я не знаю. Я их обоих люблю. Я не могу делить жизнь на маму и папу. Мне обидно, когда мама о нем плохо говорит. Но и с папой я не могу долго, меня обратно тянет. Я в одном фильме видел, как родители усадили ребенка на диван и предложили ему сделать выбор, с кем он теперь хочет жить. Я боюсь, что когда-нибудь и меня вот так посадят на диван и спросят… А я не буду знать, что им ответить…
— Ответь, что хочешь жить с ними с обоими! — сказал Артем. — А что? Это же твоя жизнь! Надо решать за себя! Если им наплевать, что тебе плохо, так пусть знают об этом! Я так считаю!
— Эх, Артем! — пробормотал Серега. — Тебя бы на его место…
— Да, ладно. Считайте это проявлением слабости с моей стороны! — отозвался Толик. — Грибочки не пожарились там еще? Кушать очень хочется!
— У меня румянятся! — сообщил Артем, выуживая веточку в сотый раз за последние пару минут.
— Так они у тебя никогда готовы не будут! — Серега вытащил свою веточку, показал Артему потемневшие шампиньоны, с шипящими каплями на румяных боках. — Вот как надо! Старайся, милиционер!
Ребята набросились на Серегины грибы, обжигаясь, дуя на пальцы, и быстро их съели. Серега принялся нанизывать еще.
Вовка протянул свою ветку в огонь.
— Вот сейчас поедим и спать! — сладостно протянул он. — И пусть нас кто угодно ищет, а я этой ночью с места не сдвинусь!
— Дело говоришь! — согласился Серега. — После того, что мы пережили!..
Прошло некоторое время, и уже Артем выудил из огня свои запеченные грибы. Хотя были они не соленые, без приправ, ребята съели их молниеносно и решили, что это самые вкусные грибы на свете.
Вовке постепенно становилось тепло, температура спала. Он дожарил свои грибы тоже, а потом перебрался на лавочку и растянулся на ней, положив руки под голову.
Артем клевал носом. Толик, кажется, и вовсе уснул. Только Серега все сидел у печки и время от времени подбрасывал внутрь новую порцию хвороста.
— Спать будешь? — шепотом поинтересовался Вовка.
Серега пожал плечами:
— Пока не хочется. Я еще посижу, наверное, подумаю. Жаль будет, если все это закончится.
Вовка заворочался и сел.
— Кое-что из нашего приключения я бы, конечно, пропустил. — сказал он. — Например, коленку бы не хотел разбить, или под дождем в лесу…
— А я бы все оставил, как есть. Мне нравится именно такое приключение. — Серега повернулся к Вовке, поманил его тонким прутиком хвороста.
Когда Вовка подошел и сел рядом, Серега произнес шепотом:
— Я на следующий год могу и не приехать вовсе. Родители говорят, что бабушка у меня совсем уже старая, они ее к себе забрать хотят, а дом продадут.
— А куда же тебя на лето?
— К другой бабушке, в Нижний Новгород. Мы туда на новый год обычно ездим. А теперь, вот, еще и летом поеду. Только это секрет, хорошо?
Вовка кивнул. Артем сбоку засопел, пробормотал внятно: "А подушки-то и нет", после чего растянулся на земле боком, поджав ноги.
— Надо просто верить, что приедешь. — шепнул Вовка Сереге. — Тогда точно приедешь. Хотя бы на следующий год.
— Я верю. А что еще остается?
— А даже если не получится, оставишь свои контакты, спишемся. Меня папа за интернет пустит, я тебе письмо напишу!
— Меня в интернет редко пускают…
— Меня тоже. Но мне осенью уже одиннадцать будет. Мама обещала, что если учиться хорошо буду, то даже разрешит в игры по интернету играть. Знаешь, как это здорово?
— Ага. Брат постоянно играет. Вместо того, что бы работать.
Ребята захихикали, стараясь не разбудить остальных.
— Ты, это, Серега, не грусти. — прошептал Вовка. — Никуда мы не потеряемся!
Серега не ответил, только тряхнул рыжими кудрями.
От всего от этого Вовке стало совсем тоскливо.
Получается, думал он, у всех какие-то несчастья в жизни. У Толика родители разводятся, у Сереги бабушка умирает, у Артема хомяки эти, прохода не дают, да и сам Вовка, в какой-то степени несчастлив. Из-за Лизки и ее отношения… а ведь это лето так хорошо начиналось. Беззаботно. Радостно. Неужели, за видимым счастьем у каждого из них стояло невидимое несчастье? Будто тучи сгущались над головой, а потом оказалось вдруг, что нет больше солнца. И здесь, в землянке, выбрались наружу проблемы, воспользовались случаем. Хорошо это или плохо? Вовка не знал. Просто неспокойно ему было. И от этого хотелось что-нибудь сказать вслух.
— А я в Лизку, кажется, все-таки влюбился. — шепнул он Сереге. — Знаешь, так, по-серьезному.
— Это мы еще в прошлом году заметили. — пожал плечами Серега. — Не удивил.
Артем сквозь сон пробормотал: "Тили-тили-тесто…" и засопел еще громче.
— Но ей до меня нет никакого дела. Ходит, книжки читает, мечтает о путешествиях… Да и вообще, разве станет дочь знаменитого актера обращать внимание на какого-то парня с улицы?
— Она тебе велик свой дала, покататься. Наверное, это о чем-то говорит.
Вовка закивал, хотя думал, что ни о чем это не говорит вообще. Ну, дала покататься и дала. А дальше-то что?
— Да я просто рассказать тебе хотел. — сказал Вовка. — Чтоб не молчать. Мой папа обычно говорит: "Накипело".
— Мой тоже так говорит. — согласился Серега, подкинул еще немного хвороста в томящийся углями печной огонь. — Ну, поболтали, а теперь спать. Как думаешь?
— Правильное решение. — Вовка кивнул на спящих Артема и Толика. — Пусть лежат?
— А куда их девать? Тащить на лавочки? Раз спят, значит удобно, не холодно.
Серега поднялся, потянулся и побрел в темноту. Вовка вернулся к лавочке, прихрамывая, растирая ноющую коленку. Улегся на спину, растянулся в полный рост, заложил руки под голову и снова долго смотрел на потолок, наблюдая за лихой игрой в догонялки между пятнышками света и тени. Также прыгали и его мысли, путались, сливались, догоняли друг дружку, но никак не могли поймать.
В какой-то момент Вовке показалось, что он слышит голоса, доносящиеся из темноты. Это разговаривали советские солдаты. Ноздри защипало от резкого запаха табачного дыма — а еще запахло ухой, настоящей, свежей.
Вовка повернул голову и увидел, что возле печки сгрудились полукругом партизаны. Они казались призраками, но были совсем как настоящие. Вовка видел потрепанные гимнастерки, кожаные ремни, стоптанные кирзовые сапоги, у которых к каблукам были прибиты железки.
Один из партизан аккуратно стянул фуражку, положил ее на колено, достал из кармана пухлую папиросу и закурил.
"Тихо сегодня. — сказал кто-то из них. — Непривычно"
"Погоди, утро настанет, и будет нам всем веселье"
"Ты, это, не наговаривай тут. Немцы, как шакалы, чуют страх и твои слова, а потому приходят! Сиди себе тихо, и все будет хорошо"
"Так, все равно же придут. Это не от моего страха зависит"
"Ну, а ты помалкивай на всякий случай. Чтоб уж совсем на всякий!"
"Помалкиваю, помалкиваю, не нервничайте!"
"…уже и уха готова!"
"А пахнет-то как!"
"Налетаем по одному! Со дна мясистость не хлебать, чтоб на всех хватило! Да не торопитесь, окаянные! Подавитесь!"
"Эх, хлебушка бы еще черного!"
"Ага, и девицу под бок, чтоб совсем хорошо было!"
"Можно и так, с хлебушком! Как вспомню, горячий, ржаной, так сердце и колотится!"
Партизаны склонились над котелком, застучали ложками, заскребли по дну, выуживая остатки. Вовка наблюдал за ними, веря и не веря одновременно. А партизаны наелись, вытянули ноги в сторону поутихшей печки, и сами затихли, наслаждаясь тишиной. И сквозь тишину донеслось тихое, едва слышное: