Летчик испытатель - Джимми Коллинз

Покраснел ли я?

Однажды в Буффало я проводил испытательный полет. Я был вызван туда в качестве эксперта, и от меня ждали там чудес.

Я поднял машину и начал сильно раскачивать ее из стороны в сторону. Я проделывал это при самых разнообразных скоростях, внимательно наблюдая за элеронами. Прежде всего я хотел установить, вибрируют ли элероны при большом угле атаки. Потом я стал налегать на ручку, чтобы посмотреть — не случится ли чего-нибудь с элеронами, если я таким образом введу самолет в большой угол атаки.

Немного погодя я прервал свои наблюдения, чтобы бросить взгляд на аэропорт. Но увы! Я но мог найти его. Я забыл, что нахожусь на сверхскоростном самолете и могу в очень короткое время далеко улететь от аэродрома. Креме того, местность была мне незнакома, а карты у меня не было. Ч-чорт, как же это я умудрился не захватить с собой карту!

Я знал, что аэропорт находится где-то к западу от города. Мне показалось, что сейчас он к северу от меня. Но насколько к северу, я не знал. Я не мог даже вспомнить, расположен ли аэропорт у самого города или подальше от него. Мне смутно представлялось, что он далеко, но как далеко, я не знал. Если бы я только догадался взять с собой карту или если бы не терял из виду аэропорта! Хорошие мысли всегда приходят задним числом.

Я пришел в ужас. Хорош же я — высококвалифицированный летчик-испытатель, заблудившийся над аэропортом. Что за дурацкое положение!

Ведь прежде чем я найду аэропорт, делая круги на авось и поглядывая по сторонам, меня может вынудить к посадке погода, которая быстро ухудшается. Или у меня не хватит горючего. А что если, под конец, мне придется выбрать для посадки незнакомое полз, пастбище или что-нибудь в этом роде, и я разобью машину? Как я объясню это?

Я решил делать круги к северу и к югу, выше и ниже, захватывая по десять-пятнадцать миль. Я начал круги достаточно далеко от города, чтобы быть уверенным, что не пропущу аэропорта, так как каждый такой круг приближал меня к городу. В этом, по крайней мере, была система.

Я обнаружил аэропорт на четвертом круге. Ну и взмок же я! И уж после этого глаз не опускал с аэропорта.

Неудачливый помощник

Дик Блисс, писавший о Линдберге не только после его возвращения из Парижа, но, как Дик говорил мне, и до этого полета, является ходячим собранием авиационных легенд и анекдотов.

Как-то я встретился с Диком в ресторане на Рузвельтовском аэродроме. Он рассказал мне следующую историю о Дине Смите.

Дин — один из старейших почтовых летчиков. Он начал возить почту на рейсовых самолетах сразу после войны. Этот невозмутимый сухопарый малый, шести футов двух дюймов ростом никогда не распространяется о своих полетах.

Дик настиг его как раз тогда, когда Дин возвратился после одной из обоих аварий в Аллеганских горах. Он втискивал свою долговязую фигуру в DH, чтобы достать оттуда ночную почту.

— Где вы запропастились, чорт возьми, — приветствовал его Дик.

— Мне чертовски досталось прошлой ночью, — ответил Дин, — я только что вернулся.

— Что случилось? — спросил Дик.

— Надвигалась темнота, а я еще путался в воздухе. Машина стала терять высоту, и я слегка прибавил ей газу. Она продолжала проваливаться, так что я еще прибавил газу. Она все-таки падала вниз, и я дал ей полный газ. Она валилась прямо на деревья. Я сделал все, что мог, но так и не сумел удержать самолет. Тогда я сказал: «Ну-ка, боженька, теперь поведи машину ты», бросил управление и воздел руки к небу. Наверно, боженьке пришлось круто, потому что он расколошматил машину. Он грохнул ее на последнем хребте у самого Беллефонта…

Искренний комплимент

Покойная Лиа де Путти, германская киноактриса, сделала мне однажды самый приятный комплимент в моей жизни.

Она сидела на переднем месте в двухместной пассажирской кабине «Локхид Сириуса»; владелец самолета — позади нее, в открытой рубке пилота, а я — за ним в задней кабине.

Несмотря на мои увещания, он настоял на своем и уселся на месте первого летчика. В конце концов, он ведь был хозяином самолета, а я был только его пилотом. К тому же в задней кабинке было второе управление.

Над Уайтхоллом (штат Нью-Йорк) мотор заглох, потому что в одном из шести баков кончилось горючее. Я во всю глотку кричал хозяину самолета, стараясь объяснить ему, как надо переключить питание мотора на один из следующих пяти баков. Но, хотя мы потеряли половину высоты, мне не удалось растолковать ему, что надо делать. На самолете была сложная система клапанов для подачи горючего, а сам я не мог до них дотянуться.

Наконец я крикнул:

— Это вам не игрушка. Я сажусь!

Я высунул голову и огляделся. Мы были уже низко. Я выбрал небольшое вспаханное поле, единственное, которое выглядело подходящей посадочной площадкой в этой гористой местности, и направился к нему.

Когда я подходил к полю, я заметил провода высокого напряжения, протянутые по краю поля. Мы спустились слишком низко, поздно было выбирать другую площадку. Поле было слишком маленькое, чтобы можно было сесть, пройдя над проводами, а чтобы пройти под ними, мне надо было проскользнуть между деревьями.

Я повернул машину. Деревья промелькнули по обеим сторонам. Самолет коснулся земли. Провода блеснули у меня над самой головой. Я дал тормоза и быстро остановил машину на мягкой земле. Еще каких-нибудь пятьдесят футов, и мы врезались бы в насыпь, неожиданно выросшую перед нами s конце поля.

Я вылез из рубки, чтоб помочь Лиа де Пути выйти из кабины. Она уже выбралась из самолета и обмахивалась носовым платком. Она говорила с немецким акцентом.

— Ах, Джимми, — сказала она, — всю дорогу вниз я молилась богу, но я благодарна вам, Джимми.

Экзамен

Джонни Вагнер пришел ко мне, чтобы пройти испытания на звание транспортного летчика. Я был тогда инспектором министерства торговли. Джонни знал, что я «строг». Однако он считал меня гораздо более строгим, чем я был на самом деле.

Я знал Джонни и любил его. Он был буквально помешан на авиации и изрядно поработал, чтобы получить возможность учиться летать. Он вытаскивал самолеты из ангаров, втаскивал их обратно, мыл их, работал ночным сторожем и рассыльным, выполнял любую работу, чтобы оплатить часы своей летной учебы. Но я не имел ни малейшего представления о том, как он летает. Ведь, в конце концов, вы можете быть прекрасным парнем, но, как летчик, вы не стоите ни цента, а испытание транспортного летчика должно определить, можете ли вы возить пассажиров без опасности для их жизни.

Уже через три минуты после того, как Джонни влез в машину, я увидел, что он неплохо летает. Тем не менее, я заставил его пройти все испытание от начала до конца. Когда он дошел до крутых виражей, я заставил его сжимать их еще больше. Он делал это неохотно, и я взял управление, чтобы показать ему, как это делается. Я сразу понял, почему он противится. Дело было в самолете. Машина имела тенденцию скользить при крутых виражах. Но я хотел посмотреть, что предпримет Джонни. Поэтому я заставил его проделать это. Он сделал крутой вираж и сразу вошел в штопор. Он попал в непреднамеренный штопор, а это считается непростительной оплошностью при летном испытании.