Санкта-Психо - Юхан Теорин

— То есть содержание этих писем неизвестно? Вы не знаете, что в них?

— Как это не знаем… Бумага. Бумага со словами. Обычные письма.

Ян посмотрел на него долгим взглядом:

— Я не связываюсь с наркотой.

— О чем ты? Никакой наркоты. Ничего противозаконного.

— Но вы нарушаете правила.

— Да… но Махатма Ганди тоже нарушал правила. В благих целях.

Они помолчали.

Ян прокашлялся.

— Можешь рассказать о ваших больных?

— Каких именно?

Ян не хотел называть имя Рами. Не сразу.

— Я видел на территории старую женщину… седая, в черном пальто. Она сгребала листья за оградой. Она пациентка или работает у вас?

Улыбка исчезла с лица Реттига.

— Пациентка. И она не такая старая, как может показаться.

— А потом стояла и смотрела на детей.

— Она только этим и занимается. С тех пор как организовали ваш… вашу подготовительную школу. Как только ее выпускают во двор, сразу идет к ограде и смотрит.

— Любит детей?

Реттиг помолчал.

— У нее было трое. Была замужем за картофелеводом в Блекинге… лет двадцать пять назад. Муж ее по пятницам уезжал в город — на переговоры с заказчиками. Но в один прекрасный день Маргит узнала, что он снимает комнату в гостинице и там встречается с любовницей… а может, и не с одной. И тогда она достала из шкафа его двустволку.

— Поехала в гостиницу и застрелила мужа? — предположил Ян.

— Нет… — Реттиг покачал головой. — Она вывела детей во двор и застрелила их. Двумя выстрелами уложила старших, а потом перезарядила ружье и застрелила младшего… С тех самых пор она за решеткой.

Он замолчал. И Ян не знал, что на это сказать. Хотел сказать — прямо как Медея, но воздержался.

Реттиг доел свой кебаб. Он встряхнулся, словно хотел поскорее забыть неприятное воспоминание, и продолжил:

— Не волнуйся. Маргит никакой опасности для твоих малышей не представляет… Она не имеет права встречаться с детьми.

— Я не уверен, что хотел все это узнать.

— Но узнал, — тихо заключил Реттиг. — Есть много такого, чего люди не хотели бы знать о своих ближних… Я, например, знаю слишком много.

— О больных?

— Обо всех.

Ян вспомнил о книжках в ящике кухонного стола. У каждого свои тайны.

— Значит, только письма? Ничего другого?

— Ни наркотиков, ни оружия, ничего такого. Только письма… а что ты думал, Ян? Я же сам там работаю. Разве в моих интересах, чтобы люди вроде Ивана Рёсселя имели доступ к героину? Или к ножу?

Ян внимательно посмотрел на него:

— А Иван Рёссель тоже здесь?

Он знал это имя из бесчисленных рубрик в таблоидах. И шофер такси его упомянул.

— Конечно.

— Убийца Рёссель?

— Да. Убийца Иван Рёссель, — глухо произнес Реттиг. — У нас тут полно знаменитостей… ты даже представить не можешь.

Алис Рами, думает Ян. Но вслух произносит совсем другое:

— Когда я должен дать ответ?

— Лучше прямо сейчас.

— Я должен подумать.

— В гавани есть одно место… мы там репетируем. Можем встретиться там… Постучишь с «Богемос»… jamie session[4] или что-то в этом роде. И поговорим заодно. Годится?

Ян неуверенно кивнул.

— Тогда до завтра. Приходи в семь. Оттянемся, как говорят, по полной.

Не успел Ян запереть дверь за Реттигом, как тут же пожалел, что согласился. Зачем ему играть с «Богемос»? Он слышал их, они на две головы выше. Играют в другой лиге.

Он покосился на барабаны и тарелки и хотел сразу немного поупражняться, но было уже поздно. Соседи вряд ли оценят его искусство игры на ударных инструментах.

«Зверомастер», «Сто рук принцессы», «Ведьмина болезнь», «Вивека в каменном доме». К этому времени он выучил все эти истории чуть ли не наизусть. Он уже знал, что принцесса, впервые появившись в деревне, кричит своим подданным: «Я вовсе не несчастна! Мне просто нравятся несчастья! Вот и все!» И что один из первых симптомов ведьминой болезни — тающие волосы.

Так почему же он в сотый раз перечитывает эти книги? Может, ищет какое-то скрытое послание? И если эти книги написала Рами, наверняка у нее был какой-то замысел, когда она попросила Жозефин спрятать их в детском саду. Какое же послание?

И ему кажется, что он наконец что-то нашел. Перелистывал «Зверомастера», наверное, в пятидесятый раз и заметил на полях первой же страницы маленькое чернильное пятно — справа, в самом низу, рядом с текстом. Казалось бы, ничего странного, но на следующем развороте обнаружилось такое же пятнышко, почти в том же месте, и на следующем.

Раньше он их не замечал — внимание было приковано к рисункам, он просто не видел эти пятнышки.

Похоже на маленького зверька. Белка?

Он положил большой палец на обрез и перелистал книгу: быстро отпускал страницы по одной — и белка задвигалась! Он вспомнил, что так начиналось искусство мультипликации, в школе рассказывали: рисовали на каждой странице, скажем, дровосека… и, если быстро перелистывать книгу, дровосек начинал рубить дрова.

Белка, оказывается, кочевала из книги в книгу. В «Зверомастере» она прыгала в самом низу, в «Ста руках принцессы» и «Вивеке в каменном доме» допрыгала почти до середины, а в «Ведьминой болезни» доскакала до самого верха и исчезла. Все четыре книги были частями мультипликационного фильма о побеге маленькой белки.

Белка убегает.

Это, несомненно, знак. Во всяком случае, он понял это как знак.

20

Помещение, арендованное «Богемос» для репетиций, находилось в гавани, в нескольких кварталах от бара «У Билла». Совершенно пустая комната, только стены оклеены ячейками от яиц, чтобы гасить эхо.

Ян сидит за ударными. Он управляет ритмом, и в то же время ритм управляет им. «Богемос» начали с классики — Sweet Home Alabama. Устойчивый четырехтактный ритм, ему это было не трудно. Разогревшись, они больше часа играли старый рок.

Реттиг то и дело поворачивался к нему с микрофоном в руке и одобрительно подмигивал:

— Чуть мягче дробь, Ян!

Ян кивает — понял. Многие годы он в одиночестве сидел за компьютером и компоновал музыку. Странное чувство — оказаться среди живых музыкантов. Сначала нервничал, потом стало лучше и лучше.

Установка «Тама» довольно потрепанная, ничуть не лучше, чем его собственная, даже, пожалуй, похуже. Кожа на бочке и малом барабане потертая, вот-вот лопнет. Ну что ж… можно не осторожничать.

— Отлично, — улыбается Реттиг. — Плотнее и плотнее.

Кроме него и Яна еще двое — Расмус, вторая гитара, и бас-гитарист Андерс. Оба за все время репетиции не проронили ни слова, только иногда поглядывали исподволь, и Ян так и не понял, что они думают по поводу новобранца, заменившего их постоянного ударника Карла.

Интересно, а они тоже охранники из клиники?

В четверть девятого они начали собирать оборудование. Гитаристам собирать особенно нечего — они суют инструменты в футляры и исчезают. Остались Реттиг и Ян — он знает, что Реттиг ждет ответ.

— Хорошо играешь, — похвалил Реттиг, — африканский стиль.

— Спасибо. — Ян встал с табуретки. — Приятно было поработать.

— Ты и раньше играл в группе?

— Конечно, — врет Ян, не задумываясь.

Они замолчали. Стало неправдоподобно тихо — наверное, из-за яичных ячеек. Реттиг принес из прихожей длинный футляр и посмотрел на Яна:

— Надумал что-нибудь? Насчет вчерашнего?

Ян опустил голову.

— Сегодня День детей, четвертое октября, — сказал он тихо. — Ты знал об этом, Ларс?

Ларс покачал головой, не отрываясь от работы, — он развинчивал штатив микрофона.

— А разве не День коричных булочек?

— И это тоже.

Они опять замолчали.

— А у тебя есть дети, Ларс?

— Почему ты спрашиваешь?

— Общаясь с детьми, становишься мудрее.

— Да, наверное… но, к сожалению, детей у меня нет. Девушка есть, а детей нет. А у тебя?

— Нет… Своих нет.

— Ну ладно… так ты надумал что-нибудь? — повторил Ларс вопрос.

— У меня есть еще один вопрос… что вы от этого имеете?

— В общем, ничего, — ответил Реттиг после паузы.

— А не в общем?

— Чепуха какая-то… берем немного за доставку. Надо же сортировщика как-то заинтересовать. Сорок крон за письмо. На этом не разбогатеешь.

— И только письма? — Ян уже не помнил, в который раз он задал этот вопрос, но Реттиг оказался терпеливым парнем.

— Да, Ян. Обычные письма.

— О’кей… Можно попробовать.

— Прекрасно. — Ларс положил разобранный штатив на пол. — Сделаем так. Ты получаешь от меня пакет, а в следующую ночную смену захватишь его в комнату свиданий. Ночью, как можно ближе к полуночи. Но не каждую ночь… — Он достал из сумки какую-то распечатку. — Только когда работает один из нас. Вот расписание смен.