Между домом и роддомом - Диана Ольховицкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Люська протянула руку, выключила звук и снова отвернулась к стене. Муж на экране продолжал улыбаться, но теперь уже молча. Через некоторое время экран погас.
Даша подошла к кровати и потрясла Люську за плечо:
- Расскажи по-человечески уже, раз начала!
- А что тут рассказывать? – буркнула Люська. – Развожусь и все тут.
На экране телефона вновь появилось лицо Люськиного мужа.
- Да ответь ты ему! – попросила Марина. – Меня раздражает это мигание!
Она подошла к окну и прижалась лбом к стеклу:
- Это у тебя на погоду депресняк: дождь, грязь…
Люська открыла ящик тумбочки и забросила туда телефон:
- Теперь не раздражает?
И сев на кровати, наконец-то призналась:
- Этот кодер недоделанный взял деньги, отложенные на коляску, и купил себе какую-то сраную железяку! Еще и фотку этого дерьма прислал, типа смотри, какая хрень крутая… Как нарочно издевается!
Люська шмыгнула носом и размазала тушь по щеке:
- Я вообще не понимаю, нахрена он женился? Ему ведь ни я не нужна, ни сын… Вот компьютер – это да, всех роднее! Целыми днями с ним разговаривает: то сюсюкает, то матом кроет. И сексом он с компьютером регулярно занимается, чаще, чем с женой. И ладно б пацан был, а так мужику хорошо за тридцатник, а он все не натешится!
- Муж-программист – это, наверное, тяжело, - посочувствовала Даша. – Они все какие-то не от мира сего, как биороботы.
В палату заглянула Алла Ивановна, она как раз дежурила в ночь:
- Людмила, что случилось? Где твой телефон? Муж не может до тебя дозвониться, уже полроддома на уши поднял!
- Телефон в тумбочке! – фыркнула Люська. – А с бывшими мужьями я не разговариваю!
- И давно он бывший? – со вздохом уточнила Алла Ивановна.
- Почти час.
- Понятно… Дуришь, Иванишина. А о ребенке ты подумала? Психуешь, злишься, а твои гормоны стресса прямиком к нему попадают. Маме плохо, и ему тоже плохо и страшно, он волнуется за тебя, и не знает, как помочь!
- Прости, котенок… - Люська всхлипнула и с виноватым видом погладила живот. – Я больше не буду.
- Правильно, - подхватила Алла Ивановна. – Сейчас успокоишься, выпьешь водички и позвонишь мужу.
- Не позвоню.
- Девочки! - удивленно воскликнула Марина, все также стоявшая у окна. – Там грузовик какой-то подъехал, три мужика музыкальную аппаратуру выгружают. Люська, иди сюда, скорее, там твой муж!
Люська не пошевелилась.
- Надо же, - хмыкнула Алла Ивановна. – Вечер обещает быть интересным.
Она тоже подошла к окну и выглянула во двор:
- Людмила, у тебя муж – музыкант?
- Да ну, какой там из него музыкант, - отмахнулась Люська. – В детстве ходил в музыкальную школу, год не доучился – бросил. В универе у них было что-то вроде рок-группы, подражали то «БИ-2», то «Сплину», то даже под Шнура косили. Сейчас изредка собираются с друзьями в гараже, но больше пиво пьют, чем репетируют.
- Люська, прикинь, тебе сейчас серенады петь будут, как средневековой принцессе! – восторженно выдохнула Марина. – Мамочки, как романтично!
Люська промолчала.
Во дворе слышался шум, звук настраиваемой аппаратуры, потом приятный мужской голос произнес в микрофон:
- Люся, ты не отвечаешь на мои звонки. Но мне очень нужно с тобой поговорить. Услышь меня, пожалуйста!
И запел:
«Она не курит кальян, она просто не курит.
Звёзды баров и клубов, подъездные куры –
Они завидуют ей и чистоте простыней,
И ненавидят её с каждым днём всё сильней».[1]
- Неплохо поет, - оценила Алла Ивановна.
Вокруг раздался скрежет открываемых окон:
- Ух, ты! А в честь чего концерт?
- Девочки, сегодня, наверное, юбилей роддома!
- А что это за музыка? – удивился чей-то голос.
- Рок! – восторженно пояснил другой голос.
- Не, рок не люблю, - фыркнул первый голос. – Я рэп слушаю.
- Ты ничего не понимаешь! – убежденно припечатал первый голос. – Я тоже рэп слушаю, но рок – это мо-о-ощь!
- Обожаю эту песню! – радостно признался кто-то со второго этажа и подхватил припев:
«Она не такая, как все,
Летит мотыльком на луну по весне»
Мы с Дашкой танцевали по палате.
В коридоре послышалось хлопанье дверей. Кто-то настойчиво звал:
- Яна! Тимирязева! Да где ты лазишь? Все самое интересное пропустишь!
- Я р-рожаю! – простонали в ответ из коридора. – Как раз с-схватка! О-о-о-й!
- Не, ну ты нашла время! – возмутился тот же голос. – Давай беги сюда, потом родишь!
- Кстати, правильно! – неожиданно поддержала Алла Ивановна. И, подойдя к двери, закричала в коридор медсестре: - Лиля, уколи Тимирязевой но-шпу, рано ей еще рожать, раскрытия ноль. Пусть лучше концерт послушает.
И только Люська безучастно сидела на кровати.
Допев песню, Люськин муж произнес:
- Люся, я знаю, что ты меня слышишь. Нам нужно поговорить. Дай мне шанс, я все объясню.
И запел снова:
«Стою курю в ледяном подъезде,
Мой телефон никуда не ездит.
А мне так хочется быть полезным,
Знать, что я кому-нибудь необходим».[2]
- Необходи-и-им! – подпевала я.
- Гинекология! – руководил кто-то со второго этажа. – Поем припев все вместе, три-четыре:
«Я всегда испытываю счастье,Там, где я могу быть настоящим».
- Мамочки, - прошептала Марина. – Как здорово! Я сейчас рожу от счастья!
- Бекирова, не сметь! – одернула ее Алла Ивановна. – Тебе еще минимум две недели ходить. Вот Людмиле – можно, только ей, похоже, все по барабану.
- Люся! – снова произнес муж в микрофон. – Я тебя люблю, прости меня, пожалуйста!
«Ты, я – всё получилось.
Я, ты – окно не случайно.
И наша любовь, нет, не изменилась,
Не всё так печально».[3]
Мы с Дашкой стояли, обнявшись, у окна и украдкой смахивали слезы.
Марина рыдала в голос.
- Слушай, Иванишина, - задумчиво протянула Алла Ивановна, оглядываясь на Люську. – Я взрослая циничная тетка, тридцать лет принимаю роды и насмотрелась такого, что полевые хирурги против меня – малые дети. Но сейчас даже я бы его простила!
- Я простила! – тихо прошептала Люська. – Давно уже простила. Это наши «особые» песни. С каждой связано что-то очень важное. И я сейчас все это прожила заново… Да плевать на деньги, мне все равно
