Годунов в кругу родни - Анна Феликсовна Литвина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако, если ее родство и происхождение идентифицированы верно, то и привилегированного положения сына не хватило на всю жизнь нашей героини — в годы Смуты Ивана Семеновича Куракина порой лишали части поместий, а порой возвращали их обратно. Наконец, в 1620 г., будучи тобольским воеводой, он подвергся опале и был сослан в Галич. Мы не знаем, когда именно Стефанида / Матрона сделалась старицей Александрой[113]. Строго говоря, это могло произойти довольно рано, после кончины мужа, ведь у иноков на Руси и после пострига иной раз использовались их светские имена. Однако более вероятным представляется сценарий, согласно которому к началу 10-х годов XVII в. она еще жила в миру. Так или иначе, едва ли монашество для нее было сопряжено с тяжкими материальными лишениями — как мы помним, в 1621 г. царь Михаил Федорович закрепляет за ней, уже инокиней, права на часть мужниного наследства, а семью годами спустя Стефанида / Матрона (Александра) в состоянии сделать немалый вклад в Колязин монастырь.
Замечательно, что Стефанида / Матрона стала, как и ее племянница, царица Ирина (Александра), монахиней Новодевичьего монастыря. Само избрание столь почетного места для пострига говорит о многом: по-видимому, его правомерно трактовать как продолжение своеобразной реабилитации правления Годунова, начавшейся при Василии Шуйском и в целом поддерживаемой Михаилом Федоровичем. С другой стороны, своеобразное высказывание на языке имен, когда Стефанида / Матрона, отклонившись от господствующей традиции выбора иноческого имени, уподобилась своей знаменитой родственнице и тоже стала Александрой, было, конечно же, обращено не в будущее угасающего на глазах рода, но служило лишь данью величественному семейному прошлому.
Мы не знаем точно, когда старица Александра скончалась (по-видимому, это произошло на рубеже 20–30-х годов XVII в.), но ясно одно: она пережила всех своих венценосных свойственников — царя Федора Ивановича и царицу Ирину, царя Бориса и царицу Марию, их детей Федора / Феодота и Ксению (Ольгу) — и оставалась одной из немногих свидетельниц и участниц интереснейшего периода русской истории, от начала опричнины до утверждения новой династии на московском троне.
Глава IV.
Имена и даты в семье царицы Ирины
Фигура царя Федора Ивановича и характер его правления могут вызывать диаметрально противоположные оценки ближайших современников и позднейших историков, причем упреки в недостатке энергии, интереса к государственным делам, да и к мирской жизни вообще, нередко перевешивают чашу весов, делая его чуть ли не самым слабым из Рюриковичей на престоле. При всем том, совершенно независимо от оценки практической стороны внутренней или внешней политики этого царя, нужно принять во внимание, что в последние годы XVI столетия и в первые десятилетия XVII в. его символический вес как легитимного обладателя царской власти был огромен. Он был последним в цепи шестисотлетней преемственности государей, получавших власть на прозрачных, очевидных для всех и «естественных» основаниях — по праву крови, по праву наследования по мужской линии от брата к брату, от дяди к племяннику, от отца к сыну. Эта преемственность успела обрасти неимоверным количеством ритуалов, микротрадиций и неписаных правил, служивших своеобразным постаментом и оградой для каждого следующего правителя.
Даже для династии Романовых первые шаги в деле обоснования собственного права на престол неизменно сопровождались опорой на авторитет свойства и кровного родства с Федором Ивановичем. Весьма характерно, что в историографических сочинениях и в челобитных той поры он мог именоваться дядей царя Михаила Федоровича, хотя на деле их родство через царицу Анастасию Романовну было более отдаленным. Нареченная невеста Михаила Федоровича, Мария Хлопова, становится Анастасией и именуется так до тех пор, пока соответствующие матримониальные планы не были разрушены. Что же говорить о семье Бориса Годунова, все властные привилегии которой были порождены свойством с царем Федором!
Для конструирования подобной преемственности значимым оказывалось буквально все — как выбиралось имя для этого сына Ивана Грозного, как он венчался на царство, как отмечались праздники, связанные с его личными небесными покровителями и покровителями его жены и рано скончавшейся дочери. Сразу же бросается в глаза очевидная часть работы с антропонимами — сын Бориса Годунова был наречен публичным именем Федор и сделался таким образом тезкой царственного дяди, причем и небесный покровитель по этому имени, Феодор Стратилат, был у них общим[114]. Даже в эпоху крушения всех династических надежд тетка Бориса и Ирины, Стефанида / Матрона Годунова, принимает при постриге то же иноческое имя Александра, что и ее племянница[115].
При этом антропонимическое досье царя и царицы, Федора и Ирины, само по себе устроено более сложно, чем это может показаться на первый взгляд. Дело в том, что шестнадцатое столетие в истории московского правящего дома ознаменовано постепенным угасанием практики мирской христианской двуименности. Процесс этот проистекал неравномерно и неоднозначно. Как и прежде, некоторые отпрыски великокняжеской, а затем и царской семьи получали по два календарных имени, тогда как другие оставались, по всей видимости, одноименными. В этом отношении семья Ивана Грозного мало чем отличалась, скажем, от семьи Дмитрия Донского, однако в перспективе функционирования этих имен разница между правителями XIV и XVI веков была весьма значительной.
Существенно упрощая дело, можно сказать, что если в XIV в. династ нарекается двумя светскими христианскими именами, то выбираются они следующим образом. Одно дается ему или ей по дате рождения, т. е. в честь одного из тех святых, чья память празднуется в день появления такого династа на свет. Оно-то и становится именем крестильным, но при этом непубличным. Второе же имя — династическое, публичное — подбирается из числа традиционных родовых имен в довольно широких календарных окрестностях даты рождения. При этом, как уже не раз оговаривалось в других главах нашего исследования, у носителя светской христианской двуименности могли быть родные братья и сестры, обладавшие всего одним христианским именем, совмещавшим в себе функции публичного, династического и крестильного. Это единственное имя могло, счастливым образом, выпасть по календарю (ведь свв. Феодоров, Андреев, Василиев, Иоаннов в месяцеслове довольно много, а все эти имена для Рюриковича были вполне пригодны) или быть подобранным по старинке, практически так же, как это делалось еще в домонгольское время — без столь уж жесткого следования календарю, где-то в окрестностях дня рождения. О том, были ли склонны одноименные князья, нареченные по этой наиболее древней схеме, как-то особо
