Нелюдь - Василий Горъ

— Медовуха…

Меченый кивнул, достал нож, небрежно покромсал сыр и… побросал его прямо в кашу. А потом пальцем (!) затолкал каждый кусок как можно глубже!

Я брезгливо поморщилась, подняла взгляд… и вздрогнула: Кром, не мигая, смотрел мне в глаза.

— Ешьте… Вы — голодная…

Меня замутило от омерзения. А Бездушный, словно забыв про мое существование, спокойно потянулся к тарелке, отщипнул кусок каши, поднял его вверх, оборвал нить из плавленого сыра и потянул руку ко рту.

Задвигались челюсти… Шевельнулся ожог на щеке… Дернулся кадык… А потом Кром навалился грудью на стол и повторил:

— Ешьте!!!

Во рту мгновенно пересохло. Я сглотнула, покосилась на кувшин с медовухой… и, поймав взгляд Крома, мысленно застонала: теперь мне надо было еще и пить!

… В отличие от взваров, компотов и киселей, которыми меня поила Амата, этот напиток кружил голову. И через какое-то время я вдруг поняла, что ем. Руками. Из общей тарелки! И, вместо того, чтобы чувствовать тошноту или моральное неудобство, получаю удовольствие!

«Дожила…» — угрюмо подумала я, вытерла пальцы об услужливо поданный хозяином рушник и… приложилась к кружке еще раз: в состоянии опьянения будущее казалось чуть менее страшным…

… Легкое опьянение, в котором я пребывала, прошло как-то вдруг: еще мгновение назад я мерно покачивалась в седле и бездумно смотрела на проплывающие над головой ветви деревьев — и вот уже в душу захлестнула безотчетная тревога.

«Середина весны, а на дороге — пусто! Что-то тут не так…»

Я пришпорила кобылку, догнала Меченого, вгляделась в его лицо и сообразила, что собираюсь задать вопрос СЛУГЕ БЕЗЛИКОГО!

Слова умерли, не родившись. А он — ответил! По своему обыкновению, односложно:

— Боятся… Чего-то… Очень…

… Кром как в воду глядел: возницы небольшого обоза, с которым мы столкнулись минут через двадцать-двадцать пять, нахлестывали несчастных коней так, как будто уходили от погони. Распознав в Кроме Бездушного, первый возница рванул на себя правый повод. Его телега, опасно накренившись, влетела в промежуток между двумя дубами, подпрыгнула на корне и перевернулась.

Остальные обреченно остановили повозки и принялись осенять себя знаками животворящего круга.

Видимо, удовольствие, полученное от вытягивания душ брата Димитрия и его спутников, все еще перебивало Боль, так как Меченый равнодушно проехал мимо.

Следующая процессия — карета с гербом рода Геррен, две повозки с вещами и трое всадников сопровождения — пронеслась мимо нас, не замедляя хода. Так, как будто нас не существовало.

Я не расстроилась. Почти совсем — во-первых, вассалы нашего северного соседа не отличались воинственностью, а во-вторых, их было слишком мало, чтобы справиться с Бездушным, вошедшим в полную силу. В общем, проводив их взглядом, я принялась ломать голову, пытаясь сообразить, куда направляется барон Олмар:

«К нам — вряд ли: знает, что после того, как отец назвал его трусом, его не подпустят даже к захабу… В Скар? В то время, когда в столице мятеж — глупо: это можно счесть предательством…»

К какому-то определенному выводу я так и не пришла, так как дорога вильнула вправо и, взобравшись на вершину холма, показала нам стены Меллора…

…Перед Западными воротами было пусто: ни карет, ни телег, ни людей. Высоченные створки, открывающиеся на рассвете и закрывающиеся на закате, покрывала свежая копоть, тяжеленный брус, который заменял дверной засов, валялся в придорожной канаве, а деревянные козлы, с помощью которых мытари разделяли въезжающие и выезжающие потоки, оказались порублены на куски.

За воротами все оказалось намного хуже: в здоровенной луже перед караулкой валялось три обезглавленных тела в цветах рода Рендаллов и труп лошади, утыканный арбалетными болтами, дверь караулки была основательно порублена и болталась на одной петле, а в окнах окрестных домов не было ни одного целого стекла!

Оглядев все это безобразие, Меченый придержал коня, откинул на плечи капюшон, снял со спины посох, положил его поперек седла и с сомнением посмотрел на меня.

Я поежилась — если происходящее в Меллоре не нравилось ЕМУ, то мне пора было умирать от страха!

Подумав пару мгновений, Бездушный тронул кобылку с места и повернул. Не направо — на улицу Медников, по которой можно было доехать до купеческого квартала — а налево, в какой-то безымянный переулок, из которого ощутимо тянуло чем-то на редкость мерзостным и гадким. Я, конечно же, поехала следом.

Каких-то десять минут петляния по подворотням — и мы оказались в самых настоящих трущобах. Высоченные трех- и четырехэтажные особняки, окружавшие нас в Западной слободе, остались далеко позади, а по обе стороны от того, что надо было считать улицей, возникли одноэтажные полуразваленные хибары. В которых, тем не менее, теплилась жизнь.

Правда, жизнь эта отдавала гнилью. В прямом смысле этого слова: первые несколько человек, попавшиеся нам на пути, были увечными попрошайками, демонстрировавшими нам вонючие гноящиеся раны, безобразные бельма и культи.

На первых двух — слепого музыканта, извлекающего из рассохшейся лютни душераздирающие звуки, и горбатой старушки, тянущей к нам скрюченную руку — я смотрела с искренним сочувствием. И страшно жалела, что ничем не могу им помочь.

От излишней сентиментальности меня излечил третий — одноногий солдат с лицом, покрытым страшными шрамами. Когда, узнав в Меченом слугу Двуликого, вскочил на обе ноги, и, отцепив от колена изъязвленную культю, перемахнул через покосившийся забор.

Естественно, после такого «чудесного исцеления» желание кому-то помогать исчезло. Уступив место глухому раздражению: эти люди пытались зарабатывать на самом светлом чувстве, которое есть в человеке — чувстве сострадания.

«Вот Меченый — тоже зло… — подумала я. — Но зло правильное, не скрывающее своей гнусной сути… Поэтому заслуживает уважения…»

Мысль оказалась такой дикой, что я испуганно оглянулась — не слышит ли ее Амата, или, не приведи Вседержитель, брат Димитрий.

Естественно, рядом их не оказалось. Зато я заметила звероватого вида мужика, выглядывающего из-за двери полуразрушенного сарая и пожирающего меня о-о-очень неприятным взглядом.

Наткнувшись на мой взгляд, наблюдатель оскалился, и я передернулась от омерзения: в жуткой щели, открывшейся в его всклокоченной бороде, виднелись не белоснежные зубы, а гнилые черные пеньки!

Решив, что привычка смотреть по сторонам ни к чему хорошему не приведет, я перевела взгляд вперед… и сглотнула: в нескольких десятках локтей дорогу перегородила троица громил, как две капли воды похожих на того, из сарая.