Денежный семестр - Александра Романова

Смутить мою маму было нелегко:

— Ничего! У нашего знакомого нового русского офис как раз рядом с Математическим институтом. Мы отнесем спиртное к нему накануне, а перед самой защитой заберем.

— А он не выпьет? — с подозрением спросила я. О нравах новых русских я имела весьма смутное представление.

— Не выпьет, — твердо обещала мне мама. — Я знакома с его родителями. Он их боится. Я тоже.

Последний довод меня убедил, и мы остановились на данном варианте.

Дальше — больше. Все мои знакомые почему-то сочли своим долгом рассказывать мне различные страшилки — разумеется, о диссертациях. Ну, трагическую историю о моем однокурснике, у которого два года назад непосредственно на защите обнаружили ошибку, в связи с чем он не защитился до сих пор, я пережила легко. Чтобы вникнуть в мой сизис, не хватит жалкой пары часов. Дай бог, если хватит пары месяцев. Так что желающим уличить меня в неточностях придется потрудиться.

Большее впечатление на меня произвело сообщение коллеги о том, как вдень защиты, пребывая в прострации, она потеряла папку с документами. На повторный сбор бумаг ушло полгода.

А окончательно меня доконала соседка, преподающая начертательную геометрию. Она живописала, как при попытке на защите повесить на доску плакат она упала и очнулась в больнице, сломав четыре ребра и навечно отбив почку. Самое возмутительное, что защиту ей не зачли. Соседка посоветовала моей маме стараться не оставлять меня одну и постоянно поддерживать под руку во избежание эксцессов.

Из всего услышанного я сделала вывод, что речь, которую мне следует произнести, необходимо выучить наизусть, ибо я, похоже, буду не в себе и если не сумею действовать автоматически, то не сумею никак и умолкну на середине фразы.

Кому при этом повезло, так это моему попугайчику Кешке. Он обожает, когда с ним разговаривают, поэтому я сажала его к себе на плечо и просвещала в вопросе многомерных локальных полей. Он слушал с упоением, а кое-что даже повторял. Ручаюсь, что другой столь сведущей в алгебре птицы не отыскать на всем белом свете. Если б я его меньше любила, могла бы продать за бешеные деньги и обогатиться. Под номером шестнадцать…

Вот от этого увлекательнейшего занятия и оторвал меня майор Миронов. Теперь он сидел передо мной, и признаюсь честно, в качестве слушателя сильно проигрывал попугайчику. Взгляд его выражал вовсе не внимание и восторг, а скорее некоторую осоловелость. Словно я уже тружусь в качестве математика-колдуна и слегка загипнотизировала клиента, чтобы легче было с ним работать.

С гордостью за нашу милицию должна отметить — стоило мне смолкнуть, майор довольно быстро пришел в себя.

— Это все? — голосом, в котором явственно звучала надежда, уточнил он.

Подумав, я объяснила:

— Вы меня просили так: все, что связано с Мариинским театром, все, что связано с иностранцами и все, что со мной за последние несколько месяцев случилось необычного и странного. Но в жизни так много необычного и странного, а в Мариинку я хожу так часто, что, возможно, я что-то и упустила. Хотите, позвоню Маше, уточню у нее? Она на каждом спектакле фотографирует артистов, поэтому у нее можно узнать, в какие именно дни я была в театре и что смотрела. Последний раз, кстати, вчера. Представляете, там…

— Не надо! — нервно вскричал майор. — Вы и так очень помогли следствию.

— Да? — обрадовалась я. — Хорошо. А теперь ваша очередь. Вы ведь расскажете мне, что именно записал обо мне в своем блокноте клакер Миша? Мне страшно интересно.

Но Миронов, очевидно все-таки не очнувшийся до конца (Еще бы! После моих историй Шехерезада нервно курит в сторонке), лишь молча пялился на меня с видом человека, только что обнаружившего в собственной квартире двухголовую змею. Поскольку альтернативой для меня было возвращение к сизису, я тоже пялилась.

Что характерно, я победила. Майор вскочил и, пробурчав нечто неразборчивое, удалился. А я, вздохнув, побрела к письменному столу. Честно говоря, смерть клакера Миши по сравнению с предстоящей защитой как-то мало меня впечатлила. А защита неумолимо приближалась.

Накануне судьбоносного дня мы с мамой отвезли спиртное явно польщенному новому русскому (тому самому, который в детстве проиграл мне кусок торта), после чего я отправилась в театр. А что? Сидеть дома и дрожать? А в театре очередной «Дон Кихот». Да, забыла сказать! В тот же день я успела съездить в отдел аспирантуры и получить справку о сдаче экзаменов, применив весьма нестандартный способ, — я заявила, что, пока мне ее не дадут, не покину кабинета. Возмущенная дама пыталась меня уверить, что не может оставлять посторонних личностей рядом с важными документами, однако я была непреклонна, и означенной даме пришлось-таки наконец выкроить для меня три минуты. Итак, полностью готовая в завтрашнему бою, я заявилась в Мариинку.

Сперва я встала в очередь в кассу, решив, что следует купить билеты на будущее. Если я защищусь, то получу право на отдых. А если нет, мне потребуется избавление от нервного стресса. В обоих случаях театр не помешает.

— Я стою за этой девочкой, — указала на меня какая-то женщина. Я обрадовалась. Быть девочкой в моем возрасте уже не обидно, а почетно.

— То есть девушкой, — исправилась моя соседка. Столь быстрая метаморфоза несколько меня разочаровала, а через минуту я с ужасом услышала: — В смысле, дамой.

«Началось…» — обреченно подумала я. Груз завтрашней защиты накладывает свой неизгладимый отпечаток, и я старюсь не по дням, не по часам, а по минутам! Мне это нужно?

В печали я отправилась к себе на третий ярус. Там обсуждали вчерашний спектакль. В нем должен был выступать Фарух Рузиматов, но его заменили. Мы с Машей, впрочем, были морально готовы, так как Маша еще месяц назад прочла в Интернете, что Рузиматов в эти дни гастролирует в Японии. Что за злодейство — ставить в афишу человека, если его заведомо не будет! Однако хоть мы с Машей и считаемся спокойными, но в определенных вопросах девушки нервные и не купить билета, когда в афише святое имя, свыше наших сил. Вот и пришлось вчера в очередной раз продавать билеты у входа — под гневные взоры мафии, которой мы сбиваем цену.

Кстати, когда я перед выходом в театр позвонила администратору и спросила, танцует ли Рузиматов, он ответил загадочной фразой: «Пока танцует». А когда я доехала, уже, естественно, не танцевал. Хотя чему удивляться! Вдень очередного сборника, где фигурировал Форсайт, Маша страшно надеялась от ненавистного хореографа отлынить и позвонила в Мариинку, дабы точно выяснить, каким именно он будет актом. «Пока неизвестно», — сообщили ей. До начала спектакля оставался час. Но вернемся в сегодняшний вечер. Зубры, разумеется, были в трауре и ругались. Меня вообще иной раз подмывало поинтересоваться, зачем они ходят в театр, ибо всеми, кроме Рузиматова, они обычно были недовольны. И вдруг лицо младшей из них озарилось внутренним светом, и, нежно и мечтательно улыбнувшись, она шепнула:

— И вообще, знаете, девочки… я вот вчера смотрю на Лешу — а вижу Фаруха…

Я застыла от зависти. Так вот в чем тайна Зубров! Если бы я могла тоже смотреть на Лешу или кого другого, а видеть Фаруха, тогда… о-го-го! Надо будет постараться, вдруг да получится?

Сосредоточившись на сложной задаче выдать себе Сарафанова за Рузиматова, я даже не заметила, как пролетел вечер. После спектакля мы вышли на Театральную площадь, всегда в это время полную народу.

— Да, как твое долгожданное приобретение? — вспомнила подруга про мою справку об экзаменах. — Получила?

— Спрашиваешь! — гордо ответила я и вытащила драгоценный трофей. — Это самая большая ценность, какая у меня есть. Она еще меня обогатит. Смотри!

В тот же миг на меня вихрем налетело нечто и вырвало справку из рук. Не успела я опомниться, как все кругом стало словно прежде — Маша, другие люди, — только у меня не было больше справки.

Я сосредоточенно изучала собственную пустую руку, не в силах поверить в случившееся.

Первой опомнилась Маша.

— Что это было?! — изумилась она.

— Я хотела спросить у тебя, — мрачно заметила я.

— Это не ветер, — уточнила Маша. — Это кто-то живой.

— Зачем живому моя справка? — чуть не плакала я. Впрочем, зачем моя справка неживому, я тоже не знала.

— Может, тебя с кем-то перепутали? — с надеждой предположила моя подруга. — Со знакомым. А сейчас разберутся и вернут. Надо тут постоять.

Мы стояли. Народ разъезжался. На нас никто не обращал внимания.

Ужас происшедшего постепенно доходил до моего обезумевшего мозга.

— Завтра защита, а у меня нет справки, — сообщила я, но, почувствовав, что одноразовое сообщение явно не передает всего трагизма ситуации, стала повторять снова и снова: — Завтра защита, а у меня нет справки. Завтра защита, а у меня нет справки.