Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 2 - Мурасаки Сикибу

– Нёго из дворца Кокидэн имеет право первенства. Так может ли быть?.. – шептались придворные. Каждый беспокоился за ту, которой прислуживал. Принц Хёбукё стал главой Церемониального ведомства, Сикибусё. При новом Государе он пользовался еще большим влиянием в мире. Дочь же его, согласно давнему желанию отца, была отдана в Высочайшие покои. Так же как и бывшей жрице, ей пожаловали звание нёго.

– По положению они равны, а если учесть, что по материнской лилии Государю ближе наша госпожа…

– В самом деле, нельзя упускать из виду, что Государь может найти в ней замену ушедшей…

– Я не знаю никого, кто был бы более достоин этого места. – переговаривались придворные из свиты дочери принца Сикибукё, но в конце концов Государыней-супругой стала нёго из Сливового павильона.

Многие дивились ее удачливости, невольно сопоставляя ее судьбу с судьбой покойной миясудокоро.

В том году Гэндзи был назначен Великим министром, а как место министра Двора перешло к Удайсё, Гэндзи немедля передал ему дела правления.

Новый министр Двора слыл человеком предприимчивым, да и наружность имел внушительную, к тому же природный ум сочетался в нем с незаурядной образованностью. Он достиг немалых успехов в науках, и хотя проигрывал когда-то Гэндзи в «закрывание рифм», вряд ли кто-то другой лучше справился бы с государственными делами.

От разных жен у него было более десяти сыновей, которые, взрослея, один за другим выходили в мир, умножая славу его дома, ни в чем не уступавшего дому Гэндзи. Дочерей же у него было всего две – та самая нёго из дворца Кокидэн и еще одна.

Эта вторая дочь была рождена особой высочайших кровей и по благородству не уступала первой, но случилось так, что мать ее стала госпожой Северных покоев в доме некоего Адзэти-но дайнагона, от которого у нее тоже были дети. Не желая уступать дочь новому супругу ее матери, министр Двора забрал девочку к себе и поручил попечениям госпожи Оомия. Он уделял ей куда меньше внимания, чем старшей дочери, а между тем девочка была весьма мила и лицом и нравом.

Сначала она воспитывалась вместе с мальчиком, который теперь постигал науки в доме Великого министра, но, когда детям исполнилось по десять лет, их разлучили.

– Я понимаю, что вы привыкли друг к другу, – заявил министр дочери, – но отныне тебе нельзя показываться мужчинам.

Однако сын Великого министра не забывал милой подруги детских лет и не упускал случая доказать ей свою преданность. Расцветали ли весенние цветы, покрывались ли деревья осенним багрянцем, о ней вспоминал он в первую очередь. Он полностью подчинялся ей в играх и старался предупреждать малейшее ее желание. Девочка же отвечала ему самой горячей привязанностью и даже теперь совершенно его не стеснялась.

– Стоит ли удивляться тому, что они так дружны. – говорили прислужницы. – Ведь они выросли вместе!

– И зачем понадобилось так внезапно разлучать их? Это жестоко!

Казалось бы, и девочка была слишком мала, чтобы о том задумываться, и мальчик не достиг подходящего возраста, однако же отношения между ними сложились как будто вовсе не детские… Во всяком случае, необходимость жить вдали друг от друга весьма огорчала обоих. Дети обменивались совсем еще неумелыми, но многообещающими письмами, которые по детской невнимательности постоянно теряли, так что некоторые дамы имели возможность кое о чем догадаться, но для чего было им делиться с кем-то своими догадками? Конечно же, они старались сделать вид, будто и ведать не ведали…

Отшумели пышные пиршества, а как никаких празднеств, требующих особых приготовлений, впереди не намечалось, жизнь, упорядочившись, текла спокойно и размеренно. Однажды вечером, когда накрапывал дождь и «над листьями оги» (191) дул холодный ветер, к старой госпоже зашел министр Двора и, призвав дочь, велел ей играть на кото «со».

Госпожа Оомия всегда славилась необыкновенной музыкальностью и теперь старалась передать свое мастерство внучке.

– Может быть, и в самом деле не так уж приятно смотреть на женщину, играющую на бива[11], – говорит министр, – зато именно женщинам удается достичь истинного благородства звучания. В наши дни не осталось никого, кто владел бы этим инструментом в совершенстве. Разве что принц такой-то или тот вот из дома Гэндзи… Мне говорили, что на бива прекрасно играет особа, которую Великий министр прячет где-то в горах. Она принадлежит к роду, некогда давшему миру замечательных музыкантов, но, к сожалению, она одна из последних в роду, к тому же долгие годы жила в провинции. Судя по всему, она пользуется особым расположением Великого министра: во всяком случае, он довольно часто рассказывает о ней. Мне всегда казалось, что в музыке, не в пример остальным видам искусства, можно достичь подлинного совершенства, лишь постоянно сообщаясь с другими музыкантами, играя с ними вместе и прислушиваясь к звучанию их инструментов. Мало кто может преуспеть, занимаясь в одиночестве. – И министр предлагает сыграть старой госпоже.

– Ах, но я разучилась даже переставлять подставки, – смущается она, однако все-таки берет бива и играет прекрасно.

– Да, этой женщине с гор выпало большое счастье, – замечает госпожа Оомия. – Впрочем, она представляется мне весьма, достойной особой. Родила господину министру дочь, которой до сих пор у него не было. хотя лет ему уже немало… Причем не стала удерживать девочку при себе, чем наверняка поставила бы ее в невыгодное положение, а уступила высокорожденной супруге министра. Подобное великодушие свидетельствует о поистине редких душевных качествах.

– Так, место, которое занимает женщина в мире, чаще всего зависит именно от ее душевных качеств, – соглашается министр Двора, а поскольку разговор зашел о женских судьбах, не упускает случая посетовать: – Я всегда полагал, что мне удалось дать нашей нёго безупречное воспитание и она ни в чем не уступает другим. Тем не менее она оказалась оттесненной, да еще особой, о которой никто и подумать не мог… Право же, предполагаемое редко сбывается в этом мире. Я надеялся, что мне повезет хотя бы со второй дочерью. Близится церемония Покрытия главы принца Восточных покоев, и я украдкой тешил себя мыслью, что на этот раз… Но вот, того и гляди, и ее догонит соперница – дочь этой удачливой особы с гор. Уж над ней-то и подавно невозможно будет взять верх.

– Но как же так? Покойный министр был уверен в том, что Государыня будет назначена именно из нашего дома. Потому-то он и старался упрочить положение нёго. Будь он жив сейчас, он не допустил бы столь чудовищной несправедливости, – говорит госпожа Оомия, явно недовольная поведением Великого министра.

Между тем девочка продолжает играть на кото. Она совсем еще юна и чрезвычайно миловидна. Залюбовавшись благородно-прекрасной линией ее лба, ниспадающими по спине волосами, отец не может оторвать от нее глаз, и, смутившись, она чуть отворачивается. Ее нежный профиль прелестен, а тонкие пальчики, прижимающие струны, словно кукольные. Даже старая госпожа смотрит на нее с восхищением.

Исчерпав запас известных ей приемов – «каки», «авасэ»[12] и прочих, – девочка отодвигает кото. Тогда министр, придвинув к себе японское кото, начинает наигрывать прелестную мелодию в ладу «рити», которая звучит неожиданно уместно[13]. Право, что за наслаждение слушать игру такого мастера, да еще в столь непринужденной обстановке! В саду на ветках не осталось ни единого листочка. Пожилые дамы сидят, прижавшись одна к другой, за переносными занавесами и, внимая звукам кото, роняют слезы.

– «Сила ветра может быть и ничтожной!»[14] – произносит министр. – Так, прекрасный выдался вечер, и хотя по звучанию кото мое несопоставимо с китайским… Не сыграете ли еще. – обращается он к дочери.

Она начинает играть пьесу «Осенний ветер», а министр подпевает, да так звонко, что старая госпожа не знает, на кого и смотреть: и внучка и сын – оба хороши несказанно.

Тут приходит сын Великого министра, словно нарочно для того, чтобы своим присутствием умножить очарование этого пленительного часа.

– Проходите сюда, – говорит министр Двора и, загородив дочь занавесом, впускает юношу в покои.

– В последнее время вы нечасто радуете нас посещением. К чему такое рвение в науках? Ведь и господину Великому министру должно быть известно, что опасно иметь знаний больше, чем положено. Возможно, у него есть основания поступать с вами именно таким образом, но все же больно смотреть, как вы чахнете взаперти. Постарайтесь же иногда переключаться на что-нибудь другое. Ведь и в звуках флейты заключено немало древней мудрости. – добавляет он, передавая юноше флейту, и тот, послушно поднеся ее к губам, играет немного наивно, но удивительно изящно. Восхищенный министр перестает перебирать струны и лишь тихонько отбивает такт.

– «Все в узорах из цветов хаги»[15], – напевает он.

– Господин Великий министр весьма ценит подобное времяпрепровождение, потому и старается отстраниться от докучных государственных дел. Что ж, я и сам не прочь пожить в свое удовольствие, тем более что мир наш так уныл, – говорит министр, предлагая юноше чашу.