Оскар за убойную роль - Анна и Сергей Литвиновы

– Садовникова? – сердито проговорили в трубке. Таня похолодела. Это был он, тот самый голос. Шантажист.

– Слушаю вас, – по возможности спокойно промолвила она.

– Я тебя предупреждал, чтобы ты молчала? – Голос с неуловимым акцентом громко ударил в самое ухо.

Таня не отвечала. Повисла пауза.

– Нет, скажи: я тебя предупреждал, чтобы ты никому ничего не говорила?

– А я… – оторопело проговорила она. – Я и так молчу…

«Откуда он может знать?! Ведь я сказала одному только отчиму! А это все равно что никому. Или Валера уже начал действовать? И это стало известно шантажисту? Неужели у отчима могут быть такие ненадежные друзья?» – вихрем пронеслось у нее в голове.

– Нет, ты не молчишь, – констатировал голос в трубке.

– Послушайте! – выкрикнула она. – Я правда никому ничего не говорила!

– Я не буду спорить, – лениво сказал голос в трубке. – Ты нарушила нашу договоренность. Теперь она отменяется. Так что пеняй сама на себя.

И в трубке раздались мелкие, злые гудочки.

Когда Татьяна вошла в комнату своих подчиненных, все уже были в сборе: и копирайтеры, и дизайнеры: Полина, Артем, Родя, Мишка. И секретарша Наташка сидела в своем закутке. При появлении начальницы общий разговор прервался. Все вежливо ответили на Танино приветствие, но каждый при этом посмотрел на нее как-то странно. Она отнесла их взгляды на предмет ее давешней ссоры с колбасником. Наверняка известие об этом уже разнеслось по агентству и перед Татьяниным появлением сотрудники как раз обсуждали ее самое и ее поведение. «А, наплевать! – беспечно решила Таня. – О тебе не судачат, только если ты ничего не делаешь».

Она вошла в свой кабинетик и плотно прикрыла за собой дверь. Предстояло объяснение с Теплицыным – это куда хуже зубоскальства подчиненных. Однако тоже вполне терпимо.

Вдруг дверь с шумом распахнулась, и в ее каморку вошел шеф. Нет, не вошел – ворвался. Честно говоря, Татьяна никогда не видела Теплицына таким. Всегда аккуратный его галстук перекрутился. От идеальной прически не осталось и следа. Встрепанные волосы торчали во все стороны. А главное – босс был в ярости. Не просто злился – кипел и бурлил. Он открыл рот, но, казалось, не мог выдавить ни единого членораздельного слова – настолько сильно бушевали в нем эмоции. «Неужели это из-за колбасника?» – удивилась Татьяна.

– Что случилось, Андрей Федорович? – спокойно спросила она, откидываясь в кресле и скрещивая руки на груди. Принимая закрытую, оборонительную позу, Таня инстинктивно старалась защититься от явной агрессии босса.

– Что случилось?! – проревел Теплицын. – Ты еще спрашиваешь?!!

И он изо всех сил жахнул по ее столу газетой.

– На, читай, мля! – проорал он (сроду Таня не слыхивала от Андрея Федоровича бранного слова). – Читай! Раз делаешь вид, что ничего не знаешь!!!

Татьяна взяла газету со стола осторожно – как если бы то была брошенная ей перчатка. Ничего особенного. Газета как газета. Называется «Курьер». Цветная, с картинками. Таня осторожно развернула измятое (видимо, в припадке ярости) издание. Развернула – и похолодела. Четверть первой полосы занимала огромная цветная фотография, а изображен на ней был их клиент, депутат Брячихин. На снимке он орал на кого-то. Камера взяла депутата крупно, поэтому были хорошо видны искаженный яростью рот, гневные глаза – и даже пузырьки слюны, выступившие в уголках губ. Над фотографией шел крупный заголовок: «ЭТОТ ЧЕЛОВЕК МОЖЕТ СТАТЬ НАШИМ МЭРОМ». А внизу под снимком – врез, набранный жирным шрифтом:

«ЭКСКЛЮЗИВ! К нам в редакцию попал психологический портрет на кандидата в мэры Москвы депутата БРЯЧИХИНА. Документ этот составлялся в избирательном штабе депутата. Он настолько секретен, что написан от руки и имелся, по нашим данным, только в одном экземпляре. Под документом – подпись известного психолога, профессора, доктора медицинских наук ***. Итак, читайте на стр. 2 нелицеприятный психологический портрет кандидата в мэры столицы!»

А ниже этой завлекаловки помещалась мелкая ксерокопия рукописного текста – того самого, что до прошлого понедельника лежал в Татьянином сейфе.

Таня почувствовала, как ноги стали ватными, а в животе похолодело. Шеф молча нависал над ее столом, выпятив подбородок, – казалось, вот-вот размахнется и ударит. Стараясь не поддаваться панике, Татьяна раскрыла газету. На второй странице снова была фотография Брячихина – черно-белая и менее крупная, но тоже весьма выразительная: депутат стоял со скрещенными на груди руками, выпяченной, как у Муссолини, нижней губой и высокомерно смотрел вдаль. Ниже шел крупно набранный типографский текст. Татьяне хватило даже беглого взгляда, чтобы понять, что он слово в слово повторяет документ, пропавший из ее сейфа:

«…необходимость компенсации и гиперкомпенсации травмированной самооценки является мощным внутренним генератором, побуждающим Б. к активной политической деятельности. Потребность во власти, скорее всего, возникла в процессе воспитания в семье как компенсация чувства ущемленности, неполноценности…

…Первостепенное значение имеют такие аспекты мышления Б., как стереотипность, склонность к упрощению…

…Пассионарность, творческие задатки, интеллектуальные качества Б. развивались на фоне недоверчивости, подозрительности, нередко тираничности, раздражительности. Будучи высокомерным, он фиксируется на негативных эмоциях (злопамятство, ревность, зависть)…

…Б. является носителем иррационально-деструктивного характера, который стремится к разрушению противостоящего ему мира…»[6]

Да, это был тот самый, их рукописный текст, теперь непоправимо изданный многотысячным тиражом. Татьяна не стала перечитывать его весь, только скользила взглядом по строчкам, в глубине сознания малодушно мечтая спрятаться за газетой, как можно дальше оттянуть разговор с шефом.

– Наслаждаешься?! – прервал Танино чтение ядовитейший голос Теплицына.

– Не понимаю, при чем здесь я. – Таня постаралась быть спокойной, но не получилось, голос дрогнул.

– Ах, ты не понимаешь?! – проклокотал босс. – Знаешь что?! Мне надоело! Все, хватит! Пиши заявление об уходе!

– Как скажете, Андрей Федорович, – кротко ответствовала Татьяна.

– Да, так и скажу! И моли бога, что я увольняю тебя по собственному желанию! Но все равно – в рекламе тебе больше не работать! Тебя ни одна фирма не возьмет! Даже самая завалящая! Никто – слышишь, никто! Уж я об этом позабочусь!

Теплицын со всего маха хлопнул ладонью по Таниному столу – так, что вздрогнула и зазвенела кофейная чашечка.

И в этот момент вдруг проклюнулся селектор. Из него донесся елейный (но одновременно и испуганный) голос Наташки:

– Извините, Татьяна Валерьевна, Андрей Федорович…

– Что там еще?! – прорычал Теплицын.

– Там внизу депутат Брячихин, – взволнованно доложила Наталья, – он хочет немедленно видеть вас. Обоих.

Андрей Федорович закаменел лицом. Начал нервно приглаживать руками свои растрепанные волосы. Татьяна молча протянула ему расческу. Тот автоматически поблагодарил. Подошел к висящему на стене зеркалу. Причесался. Поправил галстук. Таня достала из сумочки маленькое зеркальце, посмотрелась. У нее вид был вполне сносный, только слегка растерянный и бледный.

– Ну, пошли, – выдохнул Теплицын.

Они оба вышли из ее кабинетика: первым Андрей Федорович, Таня – за ним. В том же порядке – босс впереди, она на три шага сзади – проследовали сквозь творческий отдел. (Сотрудники, делавшие вид, что работают, украдкой бросали на них любопытствующие взгляды.) Прошли коридором, Теплицын вызвал лифт. Андрей Федорович молчал. Татьяна прямо-таки физически чувствовала исходящее от него напряжение. Странно, но она, в отличие от шефа, не ощущала ни волнения, ни страха. Все самое ужасное, что могло с ней произойти, уже произошло: ее уволили. И теперь она словно стала сторонним наблюдателем и испытывала только любопытство: что будет дальше?

В молчании они спустились в лифте на первый этаж. Перед тем как войти в переговорную, Андрей Федорович сделал глубокий вдох. Таня вошла вслед за ним.

Посреди огромной комнаты, у овального стола, стоял депутат Брячихин. Рядом – еще один, незнакомый Тане человек, поражающий воображение своими габаритами: рост под два метра, косая сажень в плечах.

Услышав шум открывающейся двери лифта, Брячихин как ужаленный резко развернулся в сторону вошедших. Таню поразило его лицо, перекошенное невообразимой гримасой. Следом, медленно, словно доисторический холоднокровный тираннозавр, развернулся мордоворот.

– Суки, бля! – бешено воскликнул депутат при виде Теплицына и Тани.

А потом выдал поток такой четырехэтажной площадной брани, какого Татьяна не слыхивала и от пьяных грузчиков овощного магазина.