Топографический кретин - Ян Ледер

с мокрыми волосами и бумажным капучино, не переставая, звонит бойфренду, который с каждой минутой становится все более и более бывшим бойфрендом. Девушка приседает на корточки, расплескивая на себя кофе, опускает телефон в сумку и накрывает руками влажную прическу. Стоящий рядом незнакомец грустно мне улыбается и пожимает плечами. А я пытаюсь вспомнить, как мы проводили время в транспорте до мобильников, когда у нас не было доступа к чужим драмам.

Ждать долго не приходилось: она умела собираться удивительно быстро, и мы вместе подтрунивали над ее старшей сестрой, у которой на сборы уходили часы. Больше не подтруниваем: в этом она стала похожа на сестру. Мы вообще сейчас мало над чем вместе подтруниваем, мы и вместе-то почти не бываем.

Сам виноват, знаю. Раньше, собираясь в кино или в клуб, она звала меня с собой. А я не ходил. Не интересна мне, видите ли, эта компания, в которой роль примы играет Путридий. Не ревновал, совсем нет, мне и не нужна была эта роль, как не нужна была и вся труппа, в состав которой неизменно входили двое близнецов — приднестровский скрипач Эдик и полунемец-полувьетнамец метросексуал Фредик, романтично-печальная россиянка-карьеристка Юленька, одна-две полупьяные и мало что понимающие в происходящем японки, маленькая, но чрезвычайно сисястая Таня с писклявым голосом и неразговорчивым супругом без имени да пара-тройка мутных персонажей, которых вообще никто не знал и которые в отместку тоже не знали никого.

Подозреваю, что интеллектуальный багаж тусовки состоял из одной-двух книг на всех, чего-нибудь вроде "Экстремального медиаменеджмента в условиях сверхнизкой базовой учетной ставки и тотального натиска антиглобализма" или, наоборот, "Педофилии для чайников". Хотя не исключено, что это я отыгрываюсь задним числом. Да, книг они при мне не читали, но ведь и я на их вечерины не с Дюрренматтом в саквояже приходил.

Заседания обычно начинались в большой квартире Путридия и его жены Наташки на Паддингтоне и частенько там же и заканчивались — далеко за полночь, поскольку за изрядным количеством вина и меньшим количеством травы следовал, как правило, коллективный кинопросмотр часа на два с половиной.

Имелся и другой сценарий, когда за изрядным количеством вина и меньшим количеством травы поступало предложение поклубиться. Тогда, неся по пути заметные численные потери, возмещаемые за счет новых и непонятно откуда берущихся старых знакомых, отряд перекочевывал в Кэмдэн или Сохо, пристраивался в хвост заворачивающей за угол очереди и через полчаса, а иногда и полтора, расставшись с общей суммой, раз в сто превосходящей минимальный месячный размер оплаты труда в уже почти поднявшейся с колен России, и самозабвенно пройдя процедуру сладострастного лапанья здоровенными вышибалами, оказывался внутри слабо-, а порой и вовсе не освещенного помещения с теряющимися в темноте жутковатыми постиндустриальными контурами.

Помещения вместе со всей имеющейся в них биомассой разухабисто дрожали в такт, терзаемый модными диджеями, которые называли свое занятие исключительно музицированием, а себя самих — не музыкантами даже, но композиторами. Путридий — благо и сам композитор: имеет в компьютере соответствующий софт и регулярно записывает на нем пластинки а-ля "радиомикс-мегахаус-4.1/3-бис" — был вхож. В связи с чем время от времени располагал десятком флаеров на сеты фраеров. Флаеры, впрочем, не освобождали ведомые композитором подразделения от необходимости доставать кошельки — как на входе, так и у барной стойки. Хотя к стойке в основном протискивался я. Не потому что щедрый, я никому, кроме нее, ничего не покупал: здесь это не принято, да и им было без надобности, они интоксицировались творчеством композиторов, покачиваясь с закрытыми глазами, подрагивая руками под раздрызганный ритм и изредка крича друг другу в уши.

Меня мегахаус не возбуждал. Я сидел в углу потемнее, сторожил пуховики и сумки и попутно глушил очередной бомбейский сапфир, отсвечивающий в ультрафиолете нереальной синью и оттого напоминающий жидкость для мытья окон, она же нитхинол, она же пучеглазка.

Ты уходишь не прощаясь

И я долго еще гляжу тебе вслед

И я долго еще не могу забыть

Тот теплый и такой черный вечер

К тебе заходят не стучась

И выходят разве что в туалет

А потом возвращаются

Даже не вымыв рук

И глядят в твои глаза

Струящиеся как сигаретный дым

И серые как парное небо

В осенней нереальной дымке

И слушают твой смех

Сладкий как звон стаканов

Чуть надтреснутый и такой же

Манящий

А в пальцах догорает сигарета

И больше нет сил чтобы встать и уйти

И можно только наблюдать

Как к тебе заходят не стучась

И выходят разве что в туалет

Это лучшие люди им дано

Прикоснуться к шелку твоих волос

Медных как всадник на белом коне

И невесомых как познание дао

Это лучшие люди им все равно

Что ты скажешь

Потому что они уверены

Но пальцы обжигает медленный огонь

Сейчас вот докурю и плюну

На

Тебя

Плюну

Вот только докурю

Но вечная тлеет в руке сигарета

И ты опять уходишь не прощаясь

И я долго еще не могу забыть

Как жадно ловят они твой взгляд

Даже не вымыв рук

Замолкает уставший пепел

Гаснет заплаканная свеча

И ты опять уходишь не прощаясь

Не прощаясь

Эти развлечения быстро наскучили, и в какой-то момент я предложил ей пойти на вечерину без меня. Сам предложил. Сначала она пыталась уговаривать, потом прекратила, потом стала просто ставить в известность.

Так я начал ее терять.

Спасение гадов

Угол атаки

Переезжая в новый дом, восьмилетний Яша старался запомнить всё в старом дворе. Ну или хотя бы как можно больше.

Эту скрипучую пружину на подъездной двери — от неё, если ковырнуть твёрдым, отлетают плоские, как слюда, куски ржавчины. Сама по себе ржавчина вроде рыжая, а струпья — вот ведь странность какая! — разноцветные, да ещё переливаются на солнце, как перламутр на маминых часах. Но чтобы полюбоваться этими красками, надо присесть на корточки и наклониться пониже, потому что поднимать осколки с земли ни в коем случае нельзя: не порежешься, так под ноготь залезет, а об этом даже подумать страшно, не то что представить себе!

И этот забор за соседним домом, в котором есть две большие дыры, чтобы лазить туда на вечную стройку играть в немцев и милицейских. Только сначала надо решить, кто будет кем, потому что за фрицев никто не хочет. Раньше кидали кубик — у какой команды больше выпадет, та и будет красноармейскими милиционерами, — но потом кубик упал в канализацию, и теперь приходится играть в камень-ножницы-бумагу. А