Самовар с шампанским - Дарья Донцова

Ксения встала и включила стоящую на подоконнике кофемашину.

– Услышав это заявление, я подумала, что таинственный спонсор – близкий Калиновой человек, вероятно, сын, он или скрывается от правосудия, или отбывает срок. У нас четыре года жил мужчина, за него платил адвокат тоже наличкой. А потом вдруг приехал парень, весь в наколках, и сказал: «Спасибо за папаню, хорошо за ним смотрела. Забираю батю домой, я откинулся с зоны».

– Даже закоренелый рецидивист любит свою мать, – согласилась я. – Но при чем тут Бритвина?

Ксения Романовна продолжила рассказ.

Через несколько месяцев после того, как Калинова поселилась в «Долголетии», Ксении позвонила женщина и поинтересовалась:

– Как самочувствие Нины Михайловны?

– Представьтесь, пожалуйста, – попросила Берг.

– Это лишнее. Просто скажите, она здорова? – нервно спросила незнакомка.

– Я не имею права рассказывать о состоянии пациентов посторонним, – возразила врач.

В ответ понеслись частые гудки.

На следующий день незнакомка снова позвонила, но на сей раз она сразу назвалась:

– Меня зовут Людмила, я племянница Нины Михайловны и очень волнуюсь за ее здоровье.

– Почему я должна вам верить? – бдительно спросила Ксения Романовна. – В карте Калиновой не указаны родственники.

– Пожалуйста, умоляю вас, – зачастила Людмила, – я схожу с ума от тревоги. Я недавно узнала, куда поместили тетю. Можете выслать мне на почту проспект вашего пансионата? У вас есть сайт в Интернете? Хочу увидеть, какие у вас условия.

– Подробности о нашем заведении сообщу с удовольствием, – пообещала Берг, – но о постояльцах не имею права распространяться. Обратитесь к адвокату Сергею Фролову. Если он подтвердит ваши слова, тогда другой разговор.

– Хорошо, – ответила Людмила, – у вас есть мобильный? Дайте номер, я сброшу эсэмэс с адресом моей почты, жду от вас проспекта. Еще отправлю вам наше с тетей совместное фото, оно подтвердит, что я говорю правду о родстве. Покажите его Нине Михайловне, она обрадуется.

– Калинова вряд ли поймет, кто запечатлен на снимке, – возразила Ксения.

– Значит, она действительно стала слабоумной, – всхлипнула Людмила.

Ксения Романовна разозлилась на себя за допущенную оплошность, но исправлять ее было поздно, слово, как известно, не воробей.

В тот же день врач и племянница Калиновой обменялись письмами. Людмила, как и обещала, прислала фото. Берг открыла почту и сразу узнала Нину Михайловну, только пациентка была моложе, в глазах ее светился разум, на губах играла улыбка. Рядом сидела девушка, очень похожая на Калинову.

Ксения Романовна колебалась некоторое время, потом поднялась в апартаменты пансионерки, отослала под благовидным предлогом сиделку, показала Нине снимок и сказала:

– Вам привет от племянницы, узнаете ее?

Калинова, как всегда, растерянно взглянула на экран, потом вдруг выхватила у врача планшетник и начала бормотать:

– Лу, Лу, Лу…

– Людмила, – подсказала Берг, понявшая, что Нина на самом деле узнала девушку и пытается вспомнить ее имя.

– Лу, Лу, Лу, – твердила больная, затем расплакалась.

Ксения Романовна встревожилась. Слабоумные часто могут расстроиться безо всякой причины, но Нина Михайловна до сих пор ни разу не рыдала. Пришлось давать бедняжке успокаивающие капли. Через несколько часов Ксения опять навестила больную. Едва Берг вошла в квартиру, Нина бросилась к ней и начала дергать за руку.

– Что с ней сегодня? – удивилась патронажная медсестра.

Ксения опять отослала сиделку и вновь показала Нине снимок.

– Лу! – громко сказала больная. – Моя! Лу! Моя! Лу! Пошли!

– Куда? – осторожно спросила врач.

– К Лу! – вполне разумно ответила Калинова. – Она моя!

– Обязательно встретимся с Лу, – пообещала Ксения Романовна, – но сейчас уже поздно, пора ужинать.

– Кушать! – обрадовалась подопечная. – Скорей! И Лу надо с нами!

Берг была поражена. Мало того, что Нина Михайловна узнала свою племянницу, так она еще и не забыла о ней, когда врач убрала фото. Ксения Романовна некоторое время сомневалась и на следующий день решилась позвонить адвокату. Ответил женский голос, незнакомка объяснила:

– Я купила этот номер у телефонной компании, с бывшим владельцем не знакома.

Ксения Романовна занервничала, но вспомнила, что пребывание Нины в «Долголетии» оплачено на несколько лет вперед, и сказала себе: «Наверное, Фролов скоро свяжется со мной, сообщит свой новый номер». Но Сергей так и не позвонил. А вот Людмила сообщила через день:

– Я сбросила вам на почту документ.

Ксения изучила текст: «Я, адвокат Сергей Фролов, подтверждаю, что Людмила Бритвина является племянницей Нины Калиновой и имеет право получать информацию о состоянии ее здоровья в клинике «Долголетие». Вместо подписи стояла неразборчивая закорючка, рядом виднелся неразборчивый оттиск печати.

– Похоже на филькину грамоту, – не выдержала я, – да еще отправленную в электронном виде.

Берг поставила передо мной чашечку эспрессо.

– Согласна с вами, думаю, Людмила сама составила документ. Но я видела, как Нина отреагировала на фото, и у меня зародилась безумная мысль: вдруг встреча с Бритвиной оживит разум Нины Михайловны? В научной литературе описан случай, когда к женщине, страдающей деменцией, приехал ее сын, которого она считала погибшим на фронте. Мать узнала его, упала в обморок и очнулась разумным человеком. Правда, некоторые врачи уверены, что у больной не было слабоумия, у нее развилась глубокая депрессия, ее симптомы подчас смахивают на…

Я поняла, что Берг сейчас прочитает мне лекцию по медицине, и решила сменить тему:

– Вы хотели применить шоковую терапию?

– Да, – призналась Ксения Романовна, – предложила племяннице посетить тетю. Но ничего не получилось.

– Нина не узнала Людмилу? – предположила я.

– Нет, Бритвина не смогла приехать, – пояснила врач. – Она жила не в Москве – в Нью-Йорке, это не ближний свет.

– Нью-Йорк? – повторила я. – Интересно…

– Мы стали регулярно переписываться, – продолжала доктор, – я посылала Людмиле снимки тети и сообщала о ее здоровье. С головой у Калиновой начали твориться странные вещи. Один раз захожу к ней, здороваюсь и слышу в ответ:

– Меня зовут Лина. Не Нина, а Лина!

С одной стороны, это хороший знак – Калинова разумно отреагировала на мое приветствие. С другой – она, похоже, перестала понимать, кем является. Дальше – больше. Больная принялась твердить, что у нее другая фамилия. Какая, выговорить не могла, бубнила:

– Мака, вака, бака…

И, что уж совсем странно, это закрепилось. Если к пансионерке персонал обращался «Нина», она начинала плакать. В конце концов я велела всем сотрудникам называть Калинову Линой, и она сразу успокоилась. Про Бритвину Нина помнила. Всякий раз, когда я передавала ей привет от племянницы, она радовалась, словно малый ребенок, получивший нежданно-негаданно шоколадку, хлопала в ладоши и говорила:

– Лу, Лу, Лу.

Неделю назад Нину разбил инсульт. Я сразу поняла: дело плохо – и отправила Бритвиной эсэмэс. Она просила ей никогда не звонить и не присылать сообщений, номер московский, очень дорого по нему с Нью-Йорком разговаривать, мы обменивались письмами. Но тут она позвонила, закричала:

– Что с ней?

Я ответила:

– Увы, думаю, приближается конец.

Людмила заплакала, потом спросила:

– Сколько ей осталось?

Пришлось сказать правду:

– Не знаю, вероятно, несколько дней.

Бритвина так зарыдала, что у меня остановилось сердце. Связь пропала, но через минут пятнадцать Людмила снова позвонила и залепетала:

– Я попробую прилететь. Не знаю, что получится. Я ужасный аэрофоб. Не могу войти в самолет. Я умру в дороге!

Людмила говорила и говорила о своем страхе, с ней случилась настоящая истерика, она рыдала, твердила о патологической боязни самолета, начала задыхаться. Я поняла – у собеседницы развивается паническая атака и попыталась ее купировать. По телефону успокоить человека трудно, но Бритвина пошла мне навстречу: мы подышали, поприседали, симпатическая и парасимпатическая нервные системы переключились, Людмила немного пришла в себя, и я посоветовала ей:

– Вам не стоит покупать билет, вы ничем Нине Михайловне не поможете, а себе можете здорово навредить. Что, если в лайнере у вас случится приступ панической атаки? Найдите в Нью-Йорке грамотного психотерапевта или невропатолога и непременно обратитесь к ним. Аэрофобию можно победить, но наскоком этого не проделаешь, действовать по принципу: прыгну с моста в воду, авось выплыву, – нельзя.

Бритвина перебила:

– Вы не понимаете! Я должна быть рядом с ней и держать ее за руку. Это все из-за меня случилось! Только я во всем виновата. Одна я!

Она сказала это таким тоном, что у меня сердце похолодело, простите за немедицинское сравнение. Но я все равно попыталась Люду отговорить: