Ярость жертвы - Анатолий Афанасьев

— Попринимайте, вдруг поможет!

Я проводил ее до ординаторской и возле двери поцеловал в шершавую щеку. Это сердечное движение она приняла так же равнодушно, как конвертик.

— На перевязку послезавтра, — сказала на прощание.

— Непременно, — ответил я.

Собраться мне помогли Кеша Самойлов и подполковник. Артамонов понимал, почему я так поспешно убегаю. Сунул обещанный телефон:

— Понадобится, звони. Я предупрежу ребят. А это мой домашний. Выпишусь через неделю.

— Ничего, Юра, еще погуляем на воле.

— Ничуть не сомневаюсь. Только поберегись немного.

Кеша мне завидовал:

— Я бы тоже хоть сейчас слинял, да одежи нету. Как только тварь появится… В этой богадельне от скуки сдохнешь. Пусть сами жрут перловку на тосоле.

— Не гневи Бога, они тебя с того света вытащили.

— А я их просил?

Петр Петрович наблюдал за сборами с укоризненной гримасой. Не ожидал от меня такой прыти.

— По–моему, вы торопитесь, Саша. Полежали, отдохнули бы недельку. Никто же не гонит. Я вам парочку статеек любопытных приготовил. Могли бы обсудить.

Забавно, но эту светлую палату и этих людей, с которыми не провел и четырех суток, я покидал с такой неохотой, будто прощался с родными…

Катю увидел, едва выйдя из отделения. Она сидела на скамеечке напротив входа, облокотившись на ту же спортивную сумку, похоже, заново набитую провизией. Одета была по–дорожному: джинсы, куртка с широкими обшлагами. Поднялась и бросилась мне на шею, чуть не свалила с ног.

— Ты все же сообразуйся, — проворчал я, ощутив боль сразу в нескольких местах. — Упаду — не встану.

Прижалась — сияющий взгляд, родной запах. Откуда она взялась — вот в чем вопрос.

— Соскучилась — *жуть! — прошептала.

Добрели до машины. Я шел налегке, но при каждом шаге поскрипывал грудной клеткой, словно бронежилетом. Новое пикантное ощущение. Катя бережно поддерживала меня под локоток, вся искрилась переизбытком энергии. Но это понятно — молодая и три дня уже не били. Погода тоже соответствовала хорошему настроению: с тихим солнышком, с утешным мерцанием зелени.

Втиснувшись на сиденье, я первым делом закурил. Катя запихнула сумку на заднее сиденье.

— Что у тебя там? Пироги и борщ?

— Нет. Тряпки всякие.

Она не спрашивала, куда мы собираемся ехать, ей это было безразлично.

— Родителям что сказала?

— В дом отдыха дали горящую путевку. Здорово?

— Они кто у тебя?

— А что?

— Ничего. Надо же мне хоть что–то знать про тебя.

Тут она произнесла одну из тех фраз, которые меня завораживали:

— Сашенька, но ведь все, что надо, ты про меня давно знаешь.

Возразить было нечего: все, что надо, я знал про нее задолго до нашего знакомства, но это как раз и тревожило. Я не слишком большой поклонник эзотерических учений.

Не спеша я вырулил на Ленинский проспект. Ничего страшного. Машина слушалась и руки не дрожали. Главное, не крутнуть резко шеей.

— Ну как? — спросила Катя.

— Нормально. Ты вот что, девушка. Мы с тобой теперь как бы на нелегальном положении. Поэтому надо усвоить некоторые приемы конспирации. Как заметишь что–нибудь подозрительное, сразу говори мне.

— Я уже заметила.

От неожиданности я сбросил газ.

— Что?

— Мы уже проехали. Собачки поженились прямо возле телефонной будки. Разве не подозрительно?

— Почему же ты не сказала? Я бы остановился.

— Сашенька, со мной что–то странное происходит. Только не смейся, ладно?

— Что такое?

— Кажется, я счастлива.

Я недоверчиво хмыкнул:

— Расскажи подробнее.

— Мне все время хочется тебя потрогать.

— Еще что?

— Ну, я не спала всю ночь и, наверное, теперь вообще никогда не усну. И потом, я же понимаю, мы попали в ужасную переделку, но мне ни капельки не страшно.

— Это все?

— Если ты прогонишь меня, я умру.

Я взглянул на часы. В принципе у нас еще было время, чтобы выпить где–нибудь по чашечке кофе. Но не хотелось лишний раз вылезать из машины.

— Ты права, — сказал я, — это именно счастье. Оно всегда граничит с идиотизмом. Но не горюй, это ненадолго.

К Чистым прудам подъехал около половины двенадцатого, машину загнал в знакомый издательский двор. Поставил так, чтобы была видна трамвайная остановка и вход в скверик.

— Молиться умеешь? — спросил я.

— Да, конечно, — Катя серьезно кивнула.

— Это хорошо. Сиди в машине и молись. Церковь вон в той стороне.

На ее лице отразился внезапный испуг.

— А ты куда?

— У меня свидание с одним человеком. От него, возможно, зависит наше будущее.

— Я пойду с тобой.

— Нив коем случае. Он напугается и убежит.

— Саша! Умоляю!

Как волшебно менялось ее лицо!

— Не строй из себя нервную дамочку. Вот тебе второе правило конспирации. Абсолютная дисциплина. Приказ старшего по званию не обсуждается. Или забирай свою сумку и катись домой. Цирк мне тут не устраивай. «Умоляю!»

— И сколько же мне тут сидеть?

— Сколько надо, столько и просидишь.

Строгий тон на нее подействовал.

— Сашенька, не сердись, но я подумала, вдруг пригожусь. Ты же еще, в общем–то, хворый.

Я поцеловал ее в губы, во влажно заблестевшие глаза, но немного увлекся. Минут десять еще ушло на объятия, всхлипывания и уверения.

Когда дошкандыбал до места, Гречанинов был уже там. Сидел на скамеечке и читал «Известия». По матово–грязной поверхности пруда скользили два лебедя, белый и черный. То, что они до сих пор уцелели, было невероятно. Лет десять назад, когда я был тут последний раз, они точно так же склонялись друг к дружке длинными шеями, жалуясь на горькую судьбу. Это было хорошее предзнаменование.

Я со скрипом опустился рядом с Гречаниновым, и он заговорил так, будто мы вчера расстались:

— Видишь, пишут, фермер спасет Россию. Остроумно, не правда ли? Если еще учесть, что спасать ее, бедняжку, надо как раз от тех, кто это пишет. Ты что, Саша, какой–то вроде немного утомленный солнцем?

Виски поседели, а так — никаких перемен. Обманчиво грузный, с чистым сухим лицом, загорелый, с ясными, внимательными глазами. Даже если откажет в помощи, все равно хорошо, что он есть, спокойнее как–то на душе. Но он не откажет. Спросил уже чуть нетерпеливее:

— Ну что же, рассказывай, дружок. Кто тебя так уделал?

— История довольно долгая.

— Ничего, время есть.

Уложился я минут в пятнадцать. Лишних подробностей избегал, но старался не упустить ничегосущественного. По мере того как рассказывал, Григорий Донатович все больше хмурился, а когда я дошел до появления бритоголового бандита в больнице, кажется, вообще заскучал и даже подавил легкий зевок, чему я удивился.

— Вам неинтересно?

Он подождал, пока две молодые мамаши, весело щебеча, прокатят мимо нас свои коляски.

— Напротив, очень интересно. Характерные штрихи социальной деградации… Но позволь задать один вопрос. Почему ты обратился именно ко мне?

Отчужденность, прозвучавшая в его тоне, мгновенно отрезвила меня. Действительно, почему? С таким же успехом я мог подойти к любому прохожему и пожаловаться, что у меня отбирают квартиру плюс требуют сто тысяч долларов, а потом, скорее всего, убьют. Какое вообще я имел право втягивать кого–либо в это дело, если считаю себя мужчиной? Тяжко сдавило в груди.

— Не знаю, — честно ответил я. — Мне казалось, вы хорошо ко мне относитесь…

Гречанинов улыбнулся:

— Да, я отношусь к тебе хорошо, как, надеюсь, и ты ко мне. Вопрос не в этом. Почему ты решил, что я тот человек, который может выручить тебя именно в этой истории?

— Выходит, ошибся.

Я сделал неуклюжую попытку подняться, но он меня удержал.

— Не спеши, Саша. Тебе ведь, насколько я понял, некуда больше торопиться?

— Тоже верно.

— Тогда, будь любезен, ответь еще на парочку вопросов. Эта девушка, Катя, кто она?

— Она? Работает в каком–то институте. Да нет, это вы напрасно. Если вы с ней поговорите…

— Забавное у вас получилось знакомство, да? Ты возвращался ночью домой, а она поджидала тебя в телефонной будке. Так я понял?

— Григорий Донатович, бог с вами! Откуда же она могла знать, что я остановлюсь? Да и потом… Ее уже два раза чуть не прикончили.

— Ты был при этом?

— Я был после этого.

Гречанинов усмехнулся, сверкнув белыми зубами. Я понимал, что его вопросы имеют определенный смысл. Но он не знал того, что знал о ней я, и этого не расскажешь. Но все–таки я попытался:

— Григорий Донатович, я ведь тоже не вчера родился. Она не из этих. Она, если хотите, совершенное дитя.

— Влюбился?

— Похоже на то.

— Где она сейчас?

— В машине. В издательском дворике.