Герой моих грез и кошмаров - Лана Ежова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава седьмая, в которой одни проявляют героизм, другие – занудство
По дороге, быстро шагая, я рассказала Айоне новости, которые она пропустила. Подруга охала, хваталась за сердце или горящие смущением щеки.
– Джемма, а может, инспектор прав и Оливера лучше отправить в пансион? – неожиданно выдала она.
– Нет! Я не предам своего ребенка, до последнего буду защищать его интересы. Повторяю, мы с Рутшером тщательно наводили справки: условия обучения ужасны, преподаватели чрезмерно строги, а старшие дети слишком жестоки. Представь своего будущего ребенка в возрасте Оливера. Ты бы его отправила в место, где ему будет плохо?
Подруга виновато покачала головой.
– Извини, не подумала.
– То-то же.
К моему приходу Лил развила бурную деятельность: собрала вещи и позвала господина Корса, которого я недавно бесплатно вылечила, договорившись, что по первому требованию, даже посреди ночи, он бросит все и вывезет мою семью из города. Да, я научилась искать пути отступления, всегда предполагая самое плохое развитие событий.
– Здравствуйте, госпожа Рутшер, – уважительно произнес пожилой мужчина, приподнимая шляпу.
– Добрый день, господин Корс. Спасибо, что помогаете нам.
– Вам спасибо за лечение моей ноги, – улыбнулся он и загрузил еще один сундук в багажный ящик.
Часть наших вещей пришлось разместить на крыше, и Прекстон-Стоун сейчас их проверял, нашептывая какое-то заклинание. Подозреваю, от кражи или дождя.
Лил суетливо металась от кареты в дом и обратно, неся все новые и новые кофры. Часть поместится под сиденьями, часть отправится все на ту же крышу. Все остальное, увы, придется оставить.
Оливер в сборах не участвовал, гладил пегую лошадку по бархатному носу. Торчащие во все стороны рыжевато-русые вихры, вздернутый нос и упрямо сжатые губы – вид у сына, как у разбуженного посреди дня иглокола, лучше не подходить, иначе будешь утыкан колючками. Время от времени он бросал возмущенные взгляды на Лил, которые та замечала, но делала вид, что слишком занята сборами.
Все ясно, поссорились. Опять. У Лил, несмотря на воздушную внешность, был жесткий характер: на своем она стояла до конца. Оливер же был упрям как осел, что и приводило к частым конфликтам.
От меня же сын часто получал желаемое, всего лишь состроив жалобную мордашку. Каюсь, я плохой воспитатель. Быть строже не получалось, стоило вспомнить, что у мальчишки нет ни отца, ни дедушек с бабушками. Если я буду наказывать, то кто баловать?
Постаравшись придать голосу строгости, поинтересовалась:
– Оливер, Лил, что случилось?
Ткнув пальцем в сторону девушки, сын тотчас наябедничал:
– Она говорит, что я должен бросить свои камни. А я их уже три года собираю!
– Я сказала забрать самые редкие минералы, а булыжники, которые встречаются везде в королевстве, можно и оставить! – возмутилась Лил.
– У меня нет булыжников, каждый камень уникален!
– Ну да, расскажи, будто не я ходила с тобой, когда ты собирал свои булыжники на берегу реки.
– Это не булыжники! – упрямился сын, задирая вверх острый подбородок.
– Дети, сейчас не время для спора. Оливер, ты можешь забрать всю коллекцию, если будешь держать кофр на коленях.
Довольный ребенок издал победный клич и побежал в коттедж. Лил осуждающе покачала головой и поплелась следом.
– Предсказываю: в итоге коробка будет стоять у вас в ногах и мешать, – хихикнула Айона.
– Ничего страшного, пару дней потерпим, – пожала плечами я. – Переезд и для взрослых серьезная встряска, что говорить о детях? А у Оливера там в самом деле коллекция: яшма, опалы, горный хрусталь, кусочки янтаря, даже инклюзы с комарами и…
Бахнуло.
Стекла вынесло воздушной волной. С крыши полетели куски черепицы.
Пахнуло жаром и горечью дыма. Коттедж мгновенно охватило кроваво-алое пламя.
– Боги… – Какая-то часть меня умерла. – Оливер! Лил!..
Преодолев секундный ступор, я бросилась к входной двери. Нечто темное мелькнуло мимо, врываясь в дом.
– Стой! – Аламейский, заступив дорогу, оттолкнул меня назад. Прямо в руки Прекстона.
Сам инспектор кинулся в объятый магическим огнем дом.
– Отпусти! Там мой сын!
Прекстон молчаливо продолжал оттаскивать меня от горящего здания.
– Оливер!.. Лил!
Я вырывалась из его рук, упиралась каблуками, кричала. Ругалась, как портовый грузчик. Тщетно. Прекстон был неумолим, как стальной капкан на медведя.
– Отпусти!
Дом горел быстро. Трещал, словно сухое дерево, в которое угодила молния.
– Оливер! Лил!
Я орала, билась в истерике. Рядом причитала Айона.
Часть меня спокойно анализировала, обдумывая ситуацию. Огонь… У Оливера проснулась четвертая стихия. Магическое пламя не повредит своему создателю, Лил – тоже, если мальчик сообразит ее прикрыть.
И паника, и разумные мысли вмиг испарились, когда из огня и дыма вынырнул инспектор, неся на плече моего сына. Золотистый щит окружал их, словно вторая кожа.
Оливер без сознания, значит, пострадал от огня? И тогда это не стихия проснулась?.. Вдруг некто подложил в дом магическую бомбу?..
Внутри все заледенело от ужаса.
– Оливер… – Хрип, сорвавшийся с губ, показался далеким и чужим.
Прекстон разомкнул руки, и я рванула к ребенку.
– Без паники, – резко велел Аламейский, – он просто без сил. Пробуждение очередной стихии изматывает.
Я пропустила объяснения мимо ушей – мне нужно было убедиться самой. Мужчине пришлось опустить Оливера на траву, подальше от пылающего коттеджа.
– Госпожа Рутшер! Давайте укутаем ребенка! – Подбежавший к нам господин Корс принес теплое одеяло.
Я не стала отказываться и положила на него бесчувственного сына. Диагностируя состояние его здоровья, я помнила и о Лил, оставшейся в пожаре.
– В огонь бросился также и Хельц, мне не показалось? – Меня потряхивало несмотря на стандартное заклинание спокойствия, которое иногда накладывали на себя молодые целители, опасаясь утонуть в эмоциях.
– Он найдет вашу воспитанницу, не переживайте.
Я кивнула, кусая губы. Обещание спокойствия не внушало, но я надеялась на благополучный исход.
– Пробуждение четвертой стихии в таком возрасте – верный признак того, что Оливер потенциальный универсал, – тихо произнес Аламейский. – Ваш муж точно его отец?
Я вскинула взгляд на инспектора и от души возмутилась:
– Призываю богов в свидетели: я никогда не изменяла супругу!
Аламейский поморщился:
– Не кричите, верю. Такие, как вы, не изменяют.
Мне почудилось снисхождение в тоне, как будто верность – это слабость? Но возмущаться не стала – из коттеджа вышел Хельц с Лил на руках.
Блондин – впервые я увидела, что его плащ распахнут и под ним простая черная рубашка и такие же штаны – шел без спешки и скалился. Довольно, пожалуй, даже счастливо, демонстрируя острые белоснежные зубы.
От подобной улыбочки мороз продрал по спине. Нелюдь! И у него в руках моя
