Тайный брат (сборник) - Геннадий Прашкевич

Ведь перед ним сидел еретик.

Он боялся, что, отвечая, может не выдержать темной ярости, все больше и больше переполнявшей его усталую душу. Перед глазами роились многочисленные серые мухи, левая щека подергивалась, глаз косил. Это гордыня, сказал себе Ганелон. Это темная гордыня. Великий эликсир, философский камень, великая панацея, уробурос, как бы всё это ни называлось, все равно поиск – это ересь, это великий грех, строго осуждаемый Святой римской церковью. Поиск философского камня или алхимического золота есть самое настоящее, ничем не прикрытое гнусное соперничество отдельных тщеславных людей с самим Господом, создавшим мир и всё сущее. Как мог осмелиться на соперничество с Господом гнусный тощий старик, прозванный другими людьми Истязателем? Как могла осмелиться на спор с Богом Амансульта, вдруг жадно захотевшая много нечистого золота? Разве ее желание добраться до тайных старинных книг и до тайного старинного золота, все понять и все осмыслить не есть та же самая гордыня? И разве не является ужасной гордыней странное желание монаха Викентия из Барре, человечка с воспаленными мышиными глазками, постигнуть все знания мира?

Ганелон с яростью смотрел на молчащего старика.

Как сквозь кисею, густо роились перед его глазами серые мухи.

Говорят, что такие, как старик Сиф, вспомнил Ганелон, умеют выращивать в колбе маленьких человечков, они называют их словом хомункулюс. Эти человечки размером с малый палец, но они принимают пищу, думают и даже могут разговаривать, если их научить речи.

Есть ли душа у хомункулюсов?

Этого Ганелон не знал. Зато он слышал, что такие, как старик Сиф, умеют выращивать растения из пепла сожженных трав и деревьев. Они насыпают пепел в пустую колбу, капают немного воды и выставляют колбу на солнце. А это разве не гордыня, это разве не прямое соперничество с Богом, который создал все?

Дева Мария, роза света, помоги мне!

Сдерживая ярость, Ганелон произнес:

– Некая молодая особа, старик, передала тебе книгу. Это старинная книга, старик. Она покрыта для красоты пластинками из потемневшей слоновой кости. У одной пластинки на указанной книге отломлен уголок. Ты ведь получил такую книгу от указанной молодой особы?

– Может быть, – ответил старик Сиф почти равнодушно и подкинул в бурлящий горшок еще одну щепотку травы.

– Указанная молодая особа, старик, поступила очень неблагоразумно. – Ганелон изо всех сил сдерживал нарастающую ярость. – Она не должна была передавать тебе старинную книгу, найденную в подземном хранилище. Суит церти дениквэ финес. Она не должна была это делать.

На этот раз старик Сиф не ответил, но Ганелон перехватил его взгляд, брошенный украдкой на полку с книгами. Тогда он неторопливо подошел к полке. Он никогда не видел искомую книгу, никогда не держал ее в руках, но сразу опознал ее среди других стоявших на полке. Уголок одной из резных пластинок, украшавших переплет книги, действительно был отломлен. Пергаментные листы высохли, стали ломкими, краски выцвели, но, раскрыв книгу, Ганелон легко рассмотрел все детали очень странного, вдруг открывшегося перед ним рисунка. Некий двуликий человек в короне – женщина и мужчина сразу, и перепончатые ужасные крылья за спиной. Крылья синие, как небо, и очень грозные в своей выцветшей синеве. Обе ноги двуликого человека в короне были обвиты змеями, их женские головки, украшенные золотистыми длинными волосами, яростно устремлялись к глазам двуликого человека. В одной руке он держал меч, а в другой весы.

– Кто это? – спросил Ганелон.

Старик ответил, не поднимая опущенной головы:

– Большой герметический Андрогин, попирающий первичную материю, чреватую четырьмя элементами космоустроения.

Все еще сдерживаясь, все еще сдерживая себя, Ганелон медленно приложил обломок, вытащенный из своего пояса, к одной из пластинок, украшающих переплет книги. Края пластинок очень точно совпали.

– Ты видишь? – сказал Ганелон. – Они совпали.

– Да, я вижу, – почти равнодушно кивнул старик. – Тебя, наверное, послал брат Одо.

– Почему ты так думаешь, старик?

– Нет псов усерднее, чем ученики блаженного Доминика. – И повторил, будто запоминая: – Брат Одо.

– Ты боишься его, старик?

– Знаю, он многих уже убил.

– Но брат Одо прощен Господом.

– Разве можно отпустить грех убийства?

Это произнес не старик. Ганелон медленно повернулся.

Привязанный к столбу, на него опять смотрел черноволосый. Лоб его был рассечен каблуком Ганелона, рана густо кровоточила, и капли крови сползали по черной, почти синей бороде.

– Дитя Сатанаила! – сказал чернобородый злобно и даже попробовал разорвать веревки. – Дитя Сатанаила, свергнутого с небес! Дитя дьявола, совратившего праматерь Еву! Дитя Каина и Каломены, родившихся от Сатаны! Почему ты здесь, дитя ада?

– Ты хотел бы меня убить? – удивился Ганелон.

– Мы не убиваем, сын зла.

– Ты катар?

Черноволосый не ответил. Он смотрел на Ганелона с такой злобой и ненавистью, что у Ганелона закружилась голова. Иисусе сладчайший, прошептал он про себя, что происходит со мной? У меня совсем нет сил. А я не хочу уподобляться этому несчастному, что смотрит на меня с такой злобой. Весы на столе… Чучело базилиска… Душные испарения, тюрьма духа смятенного… Голова у Ганелона кружилась все сильнее и сильнее.

– Ты много рассуждаешь, а истинная вера не рассуждает, – сказал он.

– Зато рассуждает разум, – возразил чернобородый катар.

– Возможно, – сказал Ганелон.

И медленно, стараясь никого не испугать, извлек из-за пояса милосердник.

Катар замер. Зато старик вдруг заговорил. Казалось, он искренне недоумевает.

– Ты нашел искомую книгу, пес блаженного Доминика. Ты ее искал и вот нашел. Почему же ты не уходишь? – Сстарик завороженно наблюдал за лезвием милосердника – узким и сердито посверкивающим.

– Эта книга… Я нашел ее… – медленно произнес Ганелон. – Ты, наверное, не на один раз прочел эту книгу, старик? Скажи мне, она правда дает некое знание превращать глину и прочие ничтожные вещи, даже грязь, в золото?

Серые мухи все гуще роились перед глазами Ганелона.

– Разве это не так? – угрожающе переспросил он. – Разве книга не дает знания?

– Существует знание, которое само по себе приносит силу и радость, – покачал головой маг. – Такое знание не всегда связано с превращениями металлов. Чаще всего такое знание как раз не связано с превращениями металлов.

– Не говори туманно, старик. Ты произносишь слова, каких на свете невообразимо много, а мне нужны самые простые объяснения. Я задал тебе простой вопрос, почему тебе не ответить на простой вопрос так же просто?

– Разве можно объяснить идею огня? – усмехнулся маг.

– Конечно. Достаточно сунуть в огонь руку.

Старик мелко рассмеялся.

– Ты говоришь об идее боли, – негромко, без раздражения, даже доброжелательно разъяснил он. – Но это совсем другое. Ты путаешь понятия, пес блаженного Доминика. Даже если я отвечу тебе совсем просто, ты не поймешь меня.

Веки Ганелона отяжелели, серые мухи теперь летели так густо, что он почти ничего не видел.

– Говорят, есть книги, которые позволяют некоторым людям получать то, что кажется на первый взгляд недоступным. Может, это дьявольские книги, не знаю. Меня, старик, интересует книга, которую я держу в руках. И я задаю тебе простой вопрос: правда ли, что эта книга, которую я держу в руках, помогает золотоделанию?

Старик покачал головой и бросил в кипящий горшок еще щепотку сухой травы.

Ганелон наклонился над привязанным к столбу катаром:

– Подними руку. Выше. Укажи пальцем на старика.

– Зачем? – злобно спросил катар.

– Если ты будешь спрашивать, я перережу тебе глотку.

Злобно вращая темными глазами, катар поднял руку, как того требовал Ганелон, и указал длинным пальцем на старика. Коротким, почти неуловимым движением Ганелон отсек вытянутый палец катара.

Катар взвизгнул.

– Не нужно останавливать кровь, – медленно предупредил Ганелон чернобородого и, предостерегая его, даже слегка уколол в шею кончиком милосердника. – Я позволю тебе остановить кровь, если старик ответит на мои вопросы.

– Святая римская церковь запрещает проливать кровь, – не совсем убежденно сказал старик.

– А разве ты или этот катар, разве кто-то из вас подтвердил своими словами или поступками свою веру в Единого?

– Ты противоречив, – покачал головой старик. – Мне трудно тебя понять.

– Это, наверное, потому, что я тороплюсь.

Ганелон действительно торопился. В низком подвале становилось все более душно, и серые мухи все более густо роились перед глазами, и каждую мышцу тела непреодолимо и часто пронизывало нестерпимыми молниями боли. Я должен успеть, подумал Ганелон. Если я не успею, я не выберусь из этого подвала. Он даже пожалел, что отказался от помощи брата Одо.

Однажды он уже испытал что-то похожее.