Онелио Хорхе Кардосо - Избранные рассказы - Онелио Кардосо

— Ты мне очень нравишься, девушка. Я женюсь на тебе!

Ужас охватил бедняжку. Старик всегда был в ее представлении человеком значительным и почтенным. И вдруг она увидела его лицо, его тусклые глаза, бесстыдно и нагло шарившие по ней. Не помня себя Леонела убежала в комнату и разразилась слезами. Тут только она поняла все, что раньше ей было невдомек. Сперва эта голубая ваза — подарок новоиспеченного жениха, а потом ее старшего брата приняли на работу в Лос-Паралес, невзирая на то что он картежник. Но это было еще не самым страшным. О самом страшном кричал теперь Бальтасар, бегая как безумный по селению.

— Всех она любила, бедная голубка, и даже тех, кто этого не заслуживал: отца, который притворялся, будто умирает, лишь бы разжалобить дочь слезами, и братьев — они совеем загрызли ее, пока не заставили покориться!

Вот так все и случилось. Два месяца шла в доме глухая борьба. Леонела — единственная женщина в семье; ежедневно она слышала одни и те же слова, которые ее обволакивали, подчиняли, укрощали:

— Моя дочь не хочет понять, что я ей добра желаю: Она меня в гроб вгонит!

— Посмотрел бы я, как этот Хулиан сможет выкупить наше заложенное добро!

— Голодранец, ремонтный рабочий!

— И что потом? Моя сестра замужем за ремонтником, а отцу придется просить подаяние!

Но Леонела продолжала сопротивляться, скрывая слезы: боялась, как бы они не догадались, что почва уходит у нее из-под ног. Все это длилось до тех пор, пока, как говорил Бальтасар, отец не начал разыгрывать комедию.

— Он заболел, стал кричать, будто умирает, каналья этакая, знал, что дочь его пожалеет.

В конце концов и в самом деле заболел. Почти месяц лечили его и врач и знахарь, а братья, воспользовавшись этим, попрекали сестру:

— Моли бога, чтобы отец не умер, это ты во всем виновата.

И Леонела, изнемогая под тяжестью свалившихся на нее забот, обезумев от тревоги и тоски по любимому, нестерпимого желания выплакаться, освободиться от всего, в припадке отчаяния уступила.

— Я согласна! Делайте что хотите, я согласна!

А потом уже было все остальное. Свадьба без большого шума, дом из кедра и красного дерева неподалеку от сахарного завода в Лос-Паралес.

— Я не знаю, как проводила она дни и ночи, — говорил Бальтасар. — Да это и не важно. Достаточно увидеть морщинку, появившуюся у нее на лбу через два дня после свадьбы, эту морщинку и смерть не смогла разгладить. А ведь каждый знает — не было у нас другой женщины с таким чистым и ясным лбом, как у нее!

Это была сущая правда. Все, что говорил Бальтасар — о прошлом, настоящем или будущем, — всегда было правдой. И о том, что потом случится, он правильно сказал:

— Подождите, вот вернется Хулиан. В нем тоже сидят и собака и ангел.

Два месяца прошло с тех пор, как Леонела вышла замуж. И вот однажды, когда муж ее сидел и подсчитывал деньги, она услышала в шорохе ночи гул машины ремонтников. Он медленно нарастал, заглушая своим рокотом пение сверчков. Леонела подняла голову. Все ее существо обратилось в слух: она слушала, как громче и громче, заполняя все вокруг, ревет мотор. И вот машина въехала на территорию сахарного завода. Больше ничего не произошло. Муж продолжал считать деньги, и Леонела опустила голову.

— Она готова была устоять, — говорил Бальтасар, — я ведь помнил ее маленькой, для меня она — словно родная дочь, вот и приходила ко мне три раза.

— Бальтасар, что делать? Хулиан велел передать: он знает — меня принудили, — молила она.

— Вот и хорошо, Леонела.

— Но что же мне теперь делать? Они строят дорогу прямо перед моим домом. Они работают день и ночь. Вчера вечером Хулиан пел вместе с другими. Он и поет-то, чтобы я слышала.

— Как я могу знать, что тебе делать, Леонела, если они разбили твою жизнь?

Дорогу рабочие должны были закончить до начала сафры. Другие ремонтники, как все, кто не знает любви, подтрунивали над несчастьем Хулиана, видя, что он, прежде чем ударить ломом по земле, каждый раз подымает голову и впивается взглядом в дом. Из-за этих шуточек и пошли потом злые сплетни и пересуды. И вот наступила ночь их единственного поцелуя. Хулиан дерзко перепрыгнул через живую изгородь и направился прямо к дому. Леонела услышала его шаги, угадала, что это он. К сердцу подкатило воспоминание об аромате той аллеи, о тех вечерах, когда она говорила «до свидания»; она поднялась, пошла на кухню и открыла дверь, и они очутились лицом к лицу, слились в поцелуе, и тут раздались выстрелы. Хулиан подхватил бедняжку, а она, обнимая его, произнесла только два слова, и больше ничего:

— Ой, Хулиан!

Не выпуская из рук ружья, старик из Лос-Паралес выбежал на дорогу. Ему удалось скрыться — никто из ремонтных рабочих не отважился его остановить. Тем временем Хулиан, обезумев от горя, понес Леонелу к заводу, до которого было ближе, чем до селения.

Все, что было потом, многие из нашего селения хорошо помнят. И как на другое утро несчастную привезли на машине сахарного завода, и как собралась толпа любопытных, и как старик Бальтасар кричал, чтобы на нее не смотрели, а я увидел Леонелу уже мертвой, с полузакрытыми глазами и — да простит мне бог! — с губами, все еще сложенными для поцелуя!

1956.

Эстела

(Перевод В. Крыловой)

Не знаю, быть может, смерть и не кажется тяжелой утратой, если смотреть на людей как на бредущую вдали длинную цепочку безликих существ. С каждым оборотом земли гибнут миллионы жизней и столько же возникает новых. В этом чудовищном состязании природы со временем нет победителей и нет побежденных. Люди рождаются и умирают, и независимо от этого греет солнце и луна освещает темноту ночи. Одной жизнью больше или меньше — казалось бы, какое это имеет значение? Но в том-то и дело, что жизнь ближнего — в некоторой мере и наша собственная жизнь, потому что все мы — муравьи из одного муравейника, одинаково измученные непосильным трудом.

Я говорю о ней, прожившей на свете всего девятнадцать лет. Я вспоминаю, как познакомился с ней, когда она поднималась по Лома-де-Камачо на табачную плантацию. Она шла, потряхивая золотистыми косами, а мне и сейчас страшно подумать, что стало с этими косами, убранными полевыми цветами.

Ну, бог с ней, ее уже нет в живых, и можно о ней забыть. Собственно, я и забыл, но когда видишь, как здесь, в городе, взрослеют и превращаются в женщин другие девушки, невольно приходит на память Эстела, которая ясными вечерами в еще теплом после утюжки платьице любила посидеть на пороге дома, разглядывая прохожих или с улыбкой наблюдая за возней птиц в листве заброшенного парка. Посмотришь на такую девушку — и спешишь отвести взгляд из опасения, что потом станешь следить за каждым ее движением, приглядываться к выражению лица, ловить улыбку, которая, вопреки сказанному о времени и смерти, глубоко западает тебе в сердце.

Я очень хорошо помню, как все это было. Эстела с семьей жила бок о бок с нами, наши дома разделяла лишь негустая полоса зелени. Достаточно было миновать несколько манговых деревьев, раздвинуть низкие ветви анонов — и взгляд упирался в небольшой, об одно окно, домик, откуда по утрам доносилась нежная, грустная песня, затихавшая лишь после того, как груда выстиранного белья уже была развешена на веревке.

Они приехали из деревни поздно вечером, так что никто их и не видел. К нам в дом долетали какие-то приглушенные звуки, тихая возня, топот, но человеческих голосов не было слышно, и только наутро мы увидели, что у нас новые соседи. Последней вышла из дома мать семейства. На ней было дешевое траурное платье, а глаза казались намного старше ее самой. Таким женщинам судьбою предназначено всю жизнь молчать и везти тяжкий воз семейных забот. Старшая дочь, худая и невзрачная, видимо, пошла той же, что и мать, дорогой молчаливой покорности. И совсем другой была Эстела: кожа словно отбеленное полотно, косы до пояса, толстые, как золотистые плети репчатого лука. Ее голос вливался в общую песню позднее, и руки принимались за работу, когда стирка уже шла полным ходом. Но так продолжалось недолго. Однажды Эстела вернулась домой сияющая: ее приняли на табачную плантацию. С тех пор она перестала стирать чужое белье. Дважды в день проходила Эстела мимо нашего дома, склонив бледное лицо и опустив глаза в знак приветствия. Часто я наблюдал, как она с трудом взбирается на вершину холма, такого высокого, что казалось, бредущие по нему рабочие вознесутся в самое небо, прежде чем засосет их в дверной проем сарая, где целыми днями под дребезжание радиорепродуктора сортируют табачный лист.

Каждый день мы видели идущую мимо окон Эстелу, и каждый день у нас за столом кто-нибудь рассказывал подробности из жизни наших новых соседей. От моей сестры Сенайды мы узнали, что не так давно у Эстелы умер отец, из-за чего семейство и переселилось сюда. Внезапно потеряв кормильца, мать с дочерьми уже не могла обрабатывать арендованную у хозяина землю, и, захоронив на окраине безвестной деревушки дорогие их сердцу останки, они направились в город, в надежде найти посильную работу. Денег, вырученных от продажи двуколки, двух упряжек волов и курятника, едва хватило на переезд, взнос за жилье и на питание в первые дни.