Закон о чистоте крови. Слуги богини - Александра Черчень

– М-да, а я еще считал себя умным, – печально вздохнул Финист и скривился. – Пошли за чаем…

Он снова подхватил малышку Элу на руки, и она, привычно вцепившись тонкими пальчиками в ткань костюма на груди феникса, подняла на него огромные светло-карие глаза и напомнила:

– И сказочку.

– И сказочку, – покладисто согласился Финист и с улыбкой дернул гремлину за медно-рыжую кудряшку. – Пойдем уже, сластена маленькая.

Змеиная провинция. Дом Лалидари

Разбудило меня немузыкальное напевание где-то в сторонке, сопровождающееся едва слышным звяканьем. Я даже проснулась от удивления. Ничего себе у Нурикеша репертуарчик с утра пораньше. Что-то про лучший день и битву с дураками.

Голос у попугая тоже был не самый приятный, но смысл песенки все равно крайне занимательный.

Кеша замолк, продолжилось только бряцанье. Звяканье и невнятное, но явно довольное бормотание феникса. Я повернулась на правый бок и, прищурившись от яркого света, бьющего из окна, наконец разглядела, чем занимается пернатое дарование.

Дарование распотрошило мои шкатулки с драгоценностями и сейчас с видимым удовольствием копалось в извлеченном богатстве.

– Доброе утро, – улыбнулась я, глядя на увешанного побрякушками попугая.

– Да разве оно доброе? – мрачно осведомился Кеша, выбирая браслетик поменьше и пытаясь пристроить его на голову, в дополнение к уже имеющимся там двум аналогичным украшениям и едва держащемуся за хохолок колечку. – Лялька, а я, оказывается, клептоман…

– А почему я «Лялька»? – недоуменно нахмурилась я, решив задать вопрос, который интересовал меня еще со вчерашнего вечера. Вроде он не родственник, чтобы так меня называть.

– Потому что Лялька, – спокойно ответил Нурикеш, с легкой иронией глядя на меня. – Ты маленькая, хорошенькая и очень наивная. Кто ж еще? Дите…

– Ясно, – задумчиво почесала я висок и, потянувшись, сползла с постели. – И ты не клептоман. Ты просто в таком теле сейчас… Это оттуда же, откуда и симпатия к самкам попугая.

– Именно поэтому я сейчас тащу все, что блестит? – едко поинтересовался Айнир Нурикеш. – За-а-амечательно! В былое время, когда на всякие цацки денег было море, плюс увесистый сундучок родовых драгоценностей, я не испытывал к украшениям такой трепетной тяги! И я – это я!

– Ну, если судить по твоему рассказу, важно не столько тело, сколько то, что тебя прежнего в нем – всего лишь десять процентов, – грустно улыбнулась я и, подойдя, аккуратно стянула с попугая сначала кольцо, а потом и браслеты, оставив лишь один, из красного золота, который красиво смотрелся на багрово-черном оперении феникса. – Меня вот в виде змеи тоже на мышек, птенчиков да ящерок тянет. Но так как сознание все же мое, инстинктам я не поддаюсь, а оголодать до состояния «съем даже это» мне, слава создателю, еще не приходилось.

– Я все понимаю, – нахохлился птиц и стянул с лапы еще одно кольцо. – Но легче от осознания природы собственной тупости не становится. Проверенные ментальные тренировки не помогают. Вообще ничего не помогает! А хуже всего то, что я почти ощущаю, как скатываюсь все дальше.

– Закономерно. – Я осторожно погладила загрустившую птичку по крылу.

– Нельзя долго находиться в пернатом виде, а я превысил любой лимит. – Нурикеш встряхнулся, взмахнул перьями и, повертевшись, наигранно бодро попросил: – Сними с меня все это, а? А то самому долго.

– Ну ты и увешался! – восхитилась я, снимая драгоценности отовсюду.

– Сам не заметил, – вздохнул Нурикеш. – Говорю же: деградация. Хотя куда тут дальше деградировать – непонятно.

– А ты милый… такой, – неожиданно призналась я.

– Значит, когда восстановлюсь – не понравлюсь, – хмыкнул попугай, покосившись на меня ярким зеленым глазом. – Айнира Нурикеша милым не называли даже трепетно влюбленные в него барышни. Все больше козлом. Потом, правда.

– Как понимаю, потому что Айнир Нурикеш и был именно таким, – невозмутимо кивнула я и рассмеялась. – Ты же феникс, я примерно представляю, каким эгоистичным и самовлюбленным созданием являлся ты в расцвете своей силы. Все вы… такие.

– Все мужчины такие. И раса тут не является решающим фактором.

– Какой ты самокритичный!

– Я прискорбно здравомыслящий, – парировал Нурикеш.

– Кстати, по поводу здравомыслия… Что у тебя за песенки с утра пораньше такие специфические?

– Не знаю. – Кешка открыл коготками крышку одной из шкатулок и начал складывать туда украшения. – Просто вспомнилось… Это студенческая песенка была, одной веселой в то время компании.

– И что стало с той компанией? – заинтересовалась я и, последовав примеру пернатого, тоже начала убирать побрякушки.

– Много будешь знать… и так далее, – фыркнул Нурикеш и перелетел на подоконник. – Я пока разомнусь. К обеду буду. А тебе к родне еще.

– Ага… – Это я сказала уже пустому окну.

Все же, наверное, это очень невыносимо – помнить, чего лишился, и не иметь возможности вернуть все обратно.

Быть фениксом, одним из самых знатных и сильных, быть великим. А теперь существовал серьезный риск умереть безмозглой курицей. Точнее, попугаем.

Страшно.

Глава 10

День промелькнул как-то быстро и суетливо. Вещи были собраны. Кеша питался где-то на кухне, как обычно расточая комплименты девушкам. Делал он это, кажется, так же естественно, как и дышал. Это… было для него обязательным нюансом в общении с прекрасным полом. Притом, надо отдать этому в прошлом явно бабнику должное, получалось у него все ненавязчиво и правдиво, что ли. Во всяком случае ему верили и, соответственно, таяли.

А я сидела в саду, на памятной лавочке, там, где мы в свое время познакомились с Инеем, и, обхватив коленки руками, думала. Одета была на сей раз в просторное платье из плотной материи цвета аквамарина. Однажды он сказал, что у меня аквамариновые глаза… и как-то незаметно гардероб обогатился нарядами этого цвета.

Глупая, глупая Лали. Вдвойне глупая, потому что сейчас думаю, а так ли нужно мне идти к Земляне и так ли плох Инейран.

Как же все сложно. Мне так хочется, чтобы все было хорошо… чтобы надолго. Но как бы ни обзывался Кешка, я все же не дурочка. Инейран старше меня, но дело даже не в этом, потому что десять с чем-то лет не такая уж большая разница. Он очень многого добился в жизни, он много видел, много где бывал. Он больше знает.

А что я? Тепличный цветок, у которого тело воспринимают отдельно, а мозги отдельно.

Так что не станем обольщаться: что бы ни говорил Дальварис, он вернет меня домой после времени, отпущенного Законом, и я останусь с разбитым сердцем. Да-да, если учесть, что наг умеет обращаться с женщинами и что в полузмеином виде он должен быть только в первый раз… А я и так к нему неравнодушна…

Но дело не только в этом. У меня есть обязательства. Мышка принесла клятву, а Нурикеш… все дальше скатывается к животному состоянию. И мне очень неприятно это наблюдать.

Потому я все же пойду наперекор системе. Негоже из-за минутной слабости отказываться от будущего. От возможности измениться.

Я решительно сжала кулачки и посмотрела на закатное солнце, золотящее верхушки деревьев, дарящее последнее тепло камням дорожки, отдающее земле все, что возможно, перед холодной ночью.

Погруженная в себя, я совершенно не заметила, как ко мне приблизились, вздрогнула лишь когда сели позади и, легонько сжав предплечья, притянули к широкой груди. Дернулась и испуганно оглянулась, чем Иней тут же воспользовался, на миг коснувшись губ легким поцелуем.

– Добрый вечер, – невинно поздоровался наг, с иронией глядя на меня.

– Д-д-добрый, – запнулась я, не зная, как реагировать на внезапно явившийся предмет размышлений.

– Сегодня очень красивый закат, – спокойно продолжил рыжий, на миг отстраняя меня. Перекинул ноги через лавку так, чтобы я оказалась между его коленями. После Иней притянул меня еще ближе, и не думая убирать одну руку с талии, а сам откинулся спиной на ствол дерева.

Я не знала, что делать. Наг ничего не говорил, не соизволил предложить тему для беседы или хотя бы начать выяснять отношения. Он просто обнимал и молчал. Почти как раньше, только тогда он садился рядом, и мы могли так сидеть очень долго. Вообще практически с первых дней нашего знакомства доступ у него был всюду, кроме спальни, да и туда он тоже мог спокойно заглянуть и попросить меня перебраться в какое-нибудь более подходящее для нашего общения место.

Я, помнится, всегда удивлялась, почему он у нас дома чувствует себя совершенно свободно. Но Инейран на вопросы отмалчивался. А если я была слишком настойчива, то прямо просил не пытать его на эту тему: мол, все равно не скажет.

Папа же… он просто говорил, что в текущей ситуации иного выхода у него не было. И все. Про остальное – молчок. Только после обмолвок Гаррини все стало ясно. Инейрану Дальварису было дано добро на ухаживание, которое, из-за моей незрелости, продвигалось крайне медленно. Но все же очень продуктивно, потому что совершеннолетие пришло, чувственность начала просыпаться, и, даже если бы у меня не обнаружилась сила, я все равно бы ему досталась. Просто соблазнилась бы как миленькая, ведь, как недавно выяснилось, в человеческом облике он у меня вообще никакого отторжения или опаски не вызывает.