Опасные забавы - Маргарет Портер

Матильда Лавгроув покачала головой и ответила:

– Прежде всего, перестань об этом думать. Тебе незачем жаловаться, я и не предполагала, что ты будешь делать что-то за меня. Так что отдыхай спокойно.

Розали скорчила гримасу.

– Тебе необходим отдых, Рози. Если ты станешь больше заботиться о себе, боль в лодыжке постепенно ослабеет. Разве врач не говорил тебе, что удар пришелся на растяжение, которое не успело зажить.

– Врач мне очень много чего говорил. – Она посмотрела на правую ногу, перевязанную льняным бинтом и лежащую на подушечке.

Матильда похлопала ее по плечу.

– Не стоит приходить в отчаяние из-за того, что ты еще несколько дней пролежишь в кресле. Знаю, что говорю, как чудаковатая старая дама. Вдобавок я долгие годы обучала капризных, невежественных молодых женщин и смертельно устала от этого. Так вот, по-моему, с твоим коленом все будет в порядке. Ты молодая и сильная и скоро сможешь танцевать снова.

– Но не в Опере и не в этот сезон.

Розали почувствовала, как слезы навернулись у нее на глаза. За время вынужденного бездействия ее часто посещали мрачные мысли, главным образом о невозможности вступить в балетную труппу Королевского театра.

Ее невеселое путешествие с главного лондонского почтамта началось холодным ноябрьским вечером в восемь часов. Проехав по ухабистой дороге через множество городов и деревушек, почтовая карета добралась до Оксфорда, а через два часа дремлющая Розали сменила ее на бристольский экипаж и отправилась до Глостершира. Утренний туман окутывал долины между костволдскими холмами, и ее охватила тоска при виде сухих, почерневших деревьев и затянутого тучами неба. Даже овцы, пасшиеся вдоль дороги, показались ей серыми и понурыми. Она чуть не потеряла сознание, проведя всю ночь без сна, и наняла почтовый фаэтон в Фэрфорде, куда ее доставил экипаж. Во время путешествия в Бибери она мечтала об одном согреть разболевшуюся ногу.

Когда она, прихрамывая, подошла к дверям, лицо у нее было очень бледное и усталое, и тетушка не смогла скрыть своего изумления. Розали продрогла до костей, но крепкие, ласковые объятия Матильды и заверения, что все будет хорошо, согрели ее.

Предком обеих женщин был богатый землевладелец, оставивший ферму в начале прошлого века и обосновавшийся в Бибери. Там он приобрел дом, который вполне отвечал его положению и финансовым возможностям. У внука мистера Лавгроува Дэвида рано проявились музыкальные способности, в особенности к игре на скрипке, и дед нанял ему лучших учителей сначала из Лондона, а потом и Парижа. У Матильды был прекрасный голос, она тоже мечтала о музыкальной карьере, но родители воспротивились ее планам стать профессиональной певицей. В юности ее часто приглашали выступать на музыкальных вечерах, а иногда она соглашалась давать уроки пения на женских собраниях в Бристоле.

Ее знакомство с племянницей началось, когда Дэвид впервые привез в Бибери свою жену-француженку и тринадцатилетнюю дочь. Впоследствии они встречались только во время болезней родственников и на похоронах. Матильда продолжала давать уроки и после смерти своих родителей, унаследовав их дом на берегу реки Коли. Она звала к себе овдовевшую невестку, но Дельфина де Барант была слишком озабочена судьбой дочери и своей карьерой танцовщицы. Она отказалась покинуть Лондон и поселиться в костволдской деревушке. Так старая дева осталась одна, проживая свои сбережения и ежегодную ренту с фермы Лавгроувов. По воскресеньям она отправлялась в церковь Сент-Мари, занимала там место на семейной скамье, а в будние дни ухаживала за садом и принимала гостей – соседей. К ней ежегодно приезжали знакомые из Бристоля. Они, как и Матильда, очень любили скачки в Бибери.

– Я не хочу, чтобы ты повторила ошибку, совершенную мною в твои годы, – сказала пожила женщина. – Я собиралась петь на званом вечере, простудилась, заболела, но все же продолжала готовиться к выступлению. Я спела, но совсем не так хорошо, как хотела. Пусть это послужит тебе уроком.

– Синьор Росси требует от своих танцоров совершенства, – перебила ее Розали. – Еще несколько недель назад я могла убедить его, что достигла должного уровня и сумею оправдать ожидания Армана Вестриса, Оскара Берна и синьорины Анджолини. Но теперь все изменилось. Возможно, навсегда. Зачем только я стала танцовщицей! – с досадой воскликнула она.

– Ты думаешь, что однообразная жизнь большинства замужних женщин или старых дев, вроде меня, предпочтительней?

– Не знаю, но я бы не возражала против семейной респектабельности Лавгроувов, – заметила Розали.

– Что ты имеешь в виду? – удивилась ее тетушка.

– Я сделалась приманкой для самонадеянных господ, – призналась она. – В ночь, когда я упала, я стала жертвой сразу двух. Первым был грубый незнакомец, а вторым... вторым мой приятель. Ты даже не можешь себе представить, как я была обижена и растеряна.

– Ну что ж, мое лицо никогда не вдохновляло художников, но поклонники у меня имелись. Боже мой, как давно это было! – Матильда подошла к окну и подняла деревянные жалюзи, а затем повернулась и с гордостью произнесла: – Ты такая хорошенькая, что меня ни капли не удивляет, что пара самоуверенных молодцов добивалась твоей благосклонности. Кто они такие?

– Грубиян – это мистер Бекман. К счастью, лорд Свонборо, мальчик, о котором я тебе говорила, сумел его отпугнуть. А что касается второго – в какой-то степени он виноват. – На губах Розали заиграла легкая улыбка. – Между нами говоря, я так и не научилась флиртовать. Мама почти не отпускала меня, когда мы переехали в Лондон. Она сопровождала меня на занятия и репетиции и всегда оставалась за кулисами во время спектаклей в Опере. В Айлингтоне я была вне опасности, мистер Дибдин – человек очень строгих нравов. Он запрещал актрисам и танцовщицам общаться с поклонниками. Не то чтобы мне это нравилось, – добавила она. – Я дала обещание отцу и не намерена его нарушать.

– У тебя просто не возникало искушения, – лукаво заметила Матильда.

– N’importe[14]. У меня очень сильная воля, и я рано приучила себя быть верной данному слову. Я училась в школе при монастыре, которая потом сгорела, и моим крестным отцом был аббат.

– Судя по всему, он был на редкость земным человеком, несмотря на свой сан.

– Верно, – согласилась Розали.

– Очевидно, Дэвид водил тебя в церковь после того, как вы перебрались в Англию?

– Иногда, и я там слушала органную музыку.

– Насколько я могу судить, при всем твоем целомудрии ты не ревностная католичка, а невежественная англиканка. Для тебя единственная разница между католическим священником и англиканским пастором только в том, что один не может жениться, а другой может. Да, результат твоего религиозного воспитания плачевен.