Выданная замуж насильно - Е. Шульга

Мой мозг кипел. Дни и ночи слабая муха неистово боролась за свою свободу. Прошло только дней десять с отъезда Мусы, когда он позвонил моему отцу.

- Я обо всем подумал. Чем раньше мы уладим все вопросы с мусульманским свидетельством о браке, тем лучше. По крайней мере, тогда можно будет ни о чем не беспокоиться и заняться свадьбой здесь.

Мой отец считал, что Муса слишком торопит события, но его больше заботила финансовая сторона вопроса, а жених средств не жалел.

- Я плачу поездку, приеду во Францию, и мы вместе оправимся в Марокко, там и решим вопросы со свадьбой.

Я слышала все это только потому, что телефон находился в коридоре. Отец даже не потрудился рассказать мне о подробностях.

- Приготовься ехать в Марокко. Мы с твоей матерью отправляемся туда через две недели.

- Зачем это?

- Ты выходишь замуж.

- Подожди-ка, пап. Он разве не говорил, что это будет весной? К чему такая спешка? А братья - разве не будут присутствовать?

- Чем быстрее мы покончим с этим, тем лучше для всех. Тогда можно будет перестать беспокоиться.

С той минуты до самого отъезда в Марокко в моих глазах стояли слезы. Две недели... Какой выход я найду за две недели? Да уж, сорвала я себе джек-пот своим поведением. Он, небось, думает, что если не приберет меня к рукам сию же минуту, то я придумаю, как вырваться из его когтей...

Внезапно он вернулся во Францию. Все заняли свои места в семейном автомобиле. Он разместился на переднем сиденье рядом с моим отцом; мать с братом сидела посередине, а сзади была я одна - как можно дальше от всех остальных.

Весь путь через Францию и Испанию я проспала. Они не услышали от меня ни звука, и все это время я не ела ни крошки. Мне снилась автокатастрофа, которая отправила бы нас в иной мир; там я, по крайней мере, не буду так страдать. А еще лучше, если я окажусь единственной, кто выживет... Или хотя бы он будет единственным, кто погибнет. Семьи немного погорюют, и его имя никогда больше не всплывет даже в разговоре. Вдова, так и не ставшая женой. Тихо, медленно я впадала в забытье; мне никогда не получить ничего, что я хотела от жизни. Ни отцовской любви, ни уважения со стороны мужчин, ни принца на белом коне, который увезет меня с собой в далекие края, который разделит со мной все, позволит родителям приезжать к нам на отдых, а в остальное время мы будем... просто жить.

Я хотела, чтобы Аллах позаботился обо всем для меня, проявил милосердие, отведя злой рок, чтобы я перестала чувствовать себя виноватой во всем, пойманной, нелюбимой, мотающейся по волнам житейского моря, как забытый кем-то поплавок. Но Он все не проявлял себя, как я ни молилась.

Если не считать моего молчания, атмосферу в машине можно было назвать спокойной. Отец явно нашел с Мусой общий язык. Моя мать была горда и довольна. Они не слышали от меня никаких возражений, и их это устраивало. Когда мы сели на корабль в Алжире, "месье" Мусе казалось, что все идет отлично, мы празднуем, ему позволят поцеловать меня, мы будем вести себя как двое влюбленных. Несколько раз, с какой-то страстью во взгляде, он предлагал мне прогуляться с ним по палубе.

- Нет! Мы еще не женаты!

Этот ответ, не допускающий возражений и соответствующий строгой традиции, на самом деле означал: не приближайся и не прикасайся ко мне! Последнее, отведенное мне время - мое, и я хочу побыть одна.

Я не позволял ему даже присесть рядом со мной на палубе, хоть там и было свободно. Я вцепилась в младшего брата и буквально притянула его на соседнее место.

- Тут занято. Здесь сидит мой брат.

Это беспомощное противостояние выглядело по-детски отчаянно. Не сегодня так завтра мне придется позволить этому чужому человеку дотронуться до меня, поцеловать, уложить в свою постель. Я старалась не думать об этом. Он физически отталкивал меня. Он был неглуп и недурен собой, ясно понимал мою позицию и никогда не забывал об этом; но он был просто воплощением системы. Некоторые женщины рассказывали мне, как научились любить своих мужей, выйдя замуж по настоянию родителей. Для меня это было исключено. Переизбыток ограничений все эти годы, запретов и атак превратили меня в недотрогу, которая сдастся лишь по своей воле и любви.

Прохождение таможни всегда связано с какими-нибудь проблемами. Ты провозишь два ковра, а не один, который тебе официально разрешили, и тем самым надуваешь госслужащих на несколько монет. Настоящий бизнес, который должен был казаться мне забавным, но ранил до глубины души.

- Мама! Зачем нужно было покупать ковры во Франции? Два-то зачем?

- Для помолвки! Один нам, один для семьи Мусы! Это традиция!

- Ну, уж нет! Этот тип нагрубил мне! Он мне не нравится; если что-нибудь случится...

- Стоп, мам! И даже не думай царапать себе лицо!

Мне хотелось врезать кому-нибудь, хоть бы ей, чтобы осознала, чего мне стоило не заорать: "В Марокко ковры куда красивее! Зачем ты делаешь это ради куска дерьма, купленного на рынке за вшивых 300 франков? промышленной акриловой тряпки?"

Но это был ее ковер. В конце концов, отец все же заплатил за него. Выбора у него не было, иначе мы проторчали бы там бог весть, сколько времени и с ковром распрощались. И отец тоже без конца обсуждал это, и свадьбу, и семью, и то, и это... Мне хотелось стукнуть его по голове, чтобы он понял, наконец, что только уважение удержит меня от слов: "Зачем так разоряться, когда ты и так знаешь, что все равно раскошелишься! Очередное правило этикета? Они думают, раз мы приехали из Франции, то непременно богаты!"

Мать все привезла с собой. Машина была набита под завязку: апельсиновый сок, фрукты, конфеты... И ее дочь - еще один гостинец.

Когда мы приехали, церемонии начались еще больше. Родители будущего мужа приходили в наш дом, чтобы сделать предложение руки и сердца официально. Свекровь оказалась той еще стервой. Даже моя мать недоверчиво косилась на нее. Цветной шарф, тату на лбу, носу и подбородке. Коварная, злая женщина, которая оценивающе смотрит на всех - в данном случае на меня.

Его отец был одет в джеллабу, шляпу и белые турецкие сандалии и выглядел очень дружелюбно. Они были богаты, но при этом держались просто, и мой свекор, как я обнаружила, был на редкость общительным и миролюбивым человеком. Мои будущие деверья также были милы, и я вообще не находила к чему придраться. Муса женился последним из их семьи. Его старший брат, не успев жениться, находился в процессе развода, потому что мать была настроена против его избранницы. Дурной знак, она была из тех свекровей, которые ненавидят всех невесток без исключения. Скоро я разузнала кое-какие семейные секреты о ней. После того как первый муж отказался от нее, ей посчастливилось снова выйти замуж за этого прекрасного человека, приходящегося родней ее семье, потому что фамильную честь требовалось восстановить. Это, наверное, был ее способ расквитаться за свое унижение, и она убеждала сыновей отказываться в свою очередь от жен.

Она пристально изучала меня с головы до пят. Казалось, ее колючий взгляд ощупал каждый сантиметр моего лица. Моему отцу было не по себе рядом с ней. Ему она тоже не понравилась. По ее лицу было ясно, что она крайне язвительна. Однако свекор был полной противоположностью своей жены, он вел себя безупречно и очень почтительно. Мне сразу понравился этот человек.

Я приветствовала всех - таков порядок. Затем я поспешила подняться на верхний этаж тетиного дома, и больше они меня не видели. Все равно в таких переговорах никто не станет говорить с дочерью, пока не будут подписаны бумаги в присутствии адулов - исламских нотариусов, которым платят за проведение всех административных актов. Они оговаривают вопросы, связанные с деньгами, драгоценностями, коврами, едой, но только не невестой.

К счастью, мы отправились в горы навестить моего дедушку - этот перерыв вернул мне радость жизни, потому что я очень любила деда. Целый день и всю ночь я провела на территории берберов. Шел дождь, в горах было грязно, наша машина застряла, а мама вывихнула ногу и потеряла что-то из драгоценностей. Нам пришлось задержаться, хотя нужно было возвращаться и продолжать свадебные приготовления. Будь я суеверной, сказала бы, что эти знаки не сулят ничего хорошего.

Той ночью мне приснился странный сон. Во сне передо мной стоял человек - с ног до головы закутанный в белое, с длинной седой бородой и тюрбаном на голове. Он обратился ко мне:

- Не бойся, Лейла. Я здесь, чтобы защитить тебя. Будь что будет.

- Уже слишком поздно меня защищать.

- Не бойся. Все образуется.

На следующее утро золотое кольцо, которое перед сном было у меня на безымянном пальце левой руки, оказалось на правой. Должно быть, я так надела его во сне.

Деревню деда я покидала с ощущением, что эти два дня стали последним праздником моей жизни. Я любила укромную берберскую горную деревушку. Жить там было невыносимо - слишком уж я привыкла к такой роскоши, как электричество и водопровод, - но я чувствовала защищенной, когда находилась рядом с этим гордым, волевым стариком.