У штрафников не бывает могил - Владимир Першанин

В последний момент появилось пополнение. Трое ребят из взвода Фалина. Или отсидеться хотели, или никак не могли выбраться с обстреливаемого пятачка. Три активных штыка в нашем положении — неплохая подмога. Тем более обозленные от непрерывного напряжения, промокшие бойцы рвутся в бой с нетерпением. Ну, вот, теперь можно начинать. Двинулись!

Глава 7

Старший лейтенант Султан Бакиев успел бросить семь или восемь гранат. Они не долетели до вражеской траншеи — кидать из расщелины было несподручно. Но разжалованный старший лейтенант бросал гранаты умело, давая запалу отработать секунду, и лишь затем швырял их. РГ-42 взрывались в воздухе, раскидывая веер осколков, которые заставляли часть фрицев нырять за брустверы, а другую часть беспокойно оглядываться по сторонам.

Он не успел израсходовать весь запас, в него стреляли сразу несколько человек. Пуля попала старшему лейтенанту в лицо, он исчез в расщелине, подминая и спасая своим мертвым телом напарника, подававшего гранаты. Немцы тоже успели забросить в расщелину две-три «колотушки», которые изорвали старлея и ранили напарника.

Пушкарь, бывший командир артиллерийской батареи, а теперь рядовой пулеметчик, гнездясь на уступе, бил длинными очередями по брустверам траншей. Я слышал этот непрерывный треск и разрывы гранат, когда шестьдесят штрафников, оставшихся в живых, бежали вместе со мной вверх по откосу.

То, что две трети из нас добрались до траншеи, — спасибо Бакиеву и Пушкарю. Бежали без «ура» и выкриков, с каким-то утробным воем. Люди падали один за другим, но некоторые были лишь ранены и снова поднимались. Ненависть и желание вцепиться в глотку врагу гнали нас мимо окоченевших тел наших товарищей, погибших на рассвете.

Получилось так, что безысходность и отчаяние (это любят иногда громко называть героизмом) перевесили чашу весов. Немецкие пулеметчики стреляли до последнего. Успели изрешетить часть бежавших на них русских «Иванов».

Но все происходило слишком стремительно. Пули, пробивая одно тело, застревали в другом. А вперед вырывался уже следующий русский, в телогрейке, испачканной кровью или глиной. И тонкий, острый, как жало, штык легко пропарывал добротную серую куртку с многочисленными карманами, яркими петлицами, распластанным орлом над верхним карманом.

В этой красивой куртке, перепоясанной кожаным ремнем с вещей надписью «С нами Бог», было легко и удобно маршировать, бегать, ползать, но она не могла защитить от трехгранного штыка или выстрела в упор.

Второй пулеметчик, державший в руках металлическую ленту, успел только отшатнуться и сделать движение, чтобы перехватить рукоятку пулемета. Сержант Осин выпустил очередь ему в голову, и ослепительная вспышка была последним, что немец успел увидеть. Жилистый, легкий в движениях белорус Левченко стрелял частыми очередями. Пуля разодрала телогрейку, полоснула по телу, но он этого даже не почувствовал.

Уголовника Пикалова гнала, тащила толпа, сгрудившаяся в траншее возле пулемета. Он не мог выдернуть винтовку, за что-то зацепившуюся ремнем. Молодой, почти мальчишка, немецкий солдат, в белом маскировочном костюме и каске, тоже дергал свою винтовку, и ствол ее неумолимо приближался к груди Пикалова. Из-за спины, над самым ухом звонко грохнул выстрел, и немец застыл. Не дожидаясь продолжения, Пикалов проворно упал на покрытое досками дно траншеи.

Мальчишка в маскировочном костюме свалился рядом с ним. Попытался подняться, но удар прикладом пришелся в ухо, пониже края каски, и кровь брызнула на лицо Пикалова. Он закрыл глаза и обмяк. Неизвестно, кого ударят следом. Лучше отлежаться.

Иван Рябков и бывший вор Дега едва увернулись от автоматной очереди в упор. Рябков выстрелил с колена и ранил немца. Дега прыжком одолел расстояние до автоматчика и задушил его огромными татуированными руками. Унтер-офицер, в белой каске, прошил очередью бывшего уголовника в упор. Следующая очередь едва не досталась Ване Рябкову, чудом уцелевшему на льду и сумевшему нырнуть под ноги унтеру.

На унтерских курсах тоже учили неплохо. Фриц хоть и потерял равновесие, но и, лежа на боку, продолжал стрелять. Пули откалывали щепки от жердей, крепивших стены траншеи. Веер пуль приближался к нам с Левченко, но мы опередили немца, выстрелив одновременно.

Нас обогнали сразу несколько человек, а я наклонился над Ваней Рябковым. Фуфайка была в крови. Иван попал в штрафную роту за пустячное дело, в двадцать лет имел жену, ребенка, и я очень хотел, чтобы он выжил. Пули миновали его, просто парень сильно ударился. Я рывком помог ему подняться.

Впереди шла драка. Или рукопашный бой. Это когда бьют друг друга чем попало: штыком, ножом, прикладом. Велихов, дивизионный разведчик, разжалованный за трусость, дрался отчаянно. Сломал приклад винтовки, получил удар ножом в лицо, но, извернувшись, вогнал немцу винтовочный ствол между ключиц.

Крепкий щекастый солдат умело, как на плацу, попытался достать меня штыком. Я надавил на спуск, хлопнул одиночный выстрел. Лихорадочно выдернул из-за голенища запасной магазин. Подраненный щекастый ариец уже не лез со штыком, но так же проворно передергивал затвор винтовки, загоняя патрон в ствол.

Он успел бы выстрелить первым, потому что ранил я его легко. Оставалось лишь нажать на спуск. Секунда! Хрен тебе! От отчаяния и злости я отбросил автомат и заученным за долгие месяцы тренировок движением попытался вывернуть винтовку. Ведь я учил этому других! Немец весил килограммов девяносто, а мощные руки отбросили меня прочь. Боров, откормленный и натренированный, чтобы убивать, изо всех сил пытался достать меня пулей или штыком.

— Не выйдет, сука!

Я орал, зацепив ногами, как крючком, сапоги здоровяка. Он свалился, Василь Левченко, оказавшийся вовремя, не жалея, всадил в него остаток диска. Я поднялся, подобрал свой автомат. Живых немцев поблизости не было. Впереди и слева поднимались столбы минометных разрывов. Неужели нас решили поддержать? Я бежал по траншее вместе с Левченко. Это было неправильно. Два командира не должны находиться рядом. Попадем под одну гранату или очередь, и взвод (вернее, остатки) будет обезглавлен.

Я выскочил на бруствер. Из гнезда неподалеку разворачивали станковый пулемет. Неприцельная очередь ударила бойца, который бежал впереди, в ногу. Брызнули клочья крови и обмоточной ткани. Левченко, я и мой ординарец Савельев успели упасть. Боец ворочался и, что-то выкрикивая, пытался встать. Почти напрочь оторванная нога болталась отдельно. На снегу темнели пятна крови.

— Лежи, не двигайся! — крикнул я, но тяжело раненный боец, наверное, уже ничего не понимал.

Еще одна очередь свалила его на снег, а немец, не жалея патронов, бил в нашу сторону. Нас защищал двойной бруствер запасного пулеметного окопа. Пули сносили верхушку, куски мерзлой земли, и бруствер разваливался на глазах. Надо бросать гранаты! Но почему я тогда медлю, и медлит Левченко? Пули шли так густо, что невольно вжимали всех троих в землю. Боец впереди нас, простегнутый полсотней пуль, превратился в бесформенный комок.

Я наконец нащупал гранату. Это была «лимонка», опасная и для нас большим разбросом осколков. Но искать другую не оставалось времени. Разогнул усики и, выдернув чеку, неловко бросил ее, загребая рукавом снег. Поднимать выше руку не рискнул. Граната взорвалась с недолетом, и вместе с пулями над головой засвистели осколки. Но пулемет замолчал.

Мелькнула мысль, что немцы убежали. Но я ошибался. Это были не немцы, и они не собирались убегать. Солдаты в кубанках, из казачьего полка «СС», поднимали пулемет на руках, зная, что следующие гранаты влетят к ним. Пулемет МГ-42 был на станке, и чтобы приподнять тяжелую треногу, требовалось несколько секунд. Этих секунд у них уже не оставалось.

Мы стреляли все трое. Один из пулеметчиков упал, второй, пригнувшись, убегал по траншее. Мы бежали следом. Ординарец Савельев старался обогнать нас. Позади слышался топот и тяжелое дыхание еще нескольких бойцов. Снова закончился магазин. Я вставил в гнездо последний.

— Ложись!

Это крикнул Левченко. И снова мы успели упасть, опережая пули, летящие навстречу. Под них попал замешкавшийся боец. Четверо или пятеро в немецких касках и казачьих кубанках перемахивали через бруствер, прикрывая друг друга огнем. Мы торопливо бросали вслед гранаты. Траншею заволокло дымом. Из облака копоти вылетела трассирующая очередь, разрывные пули трещали, разбрасывая куски глины.

Мы стреляли наугад, потом вылезли на бруствер. Неподалеку лежал труп казака в кубанке, остальные отбежали уже далеко. Магазины автоматов и казенники винтовок были пусты — мы опустошили их в быстротечном бою. Левченко громко свистел вслед убегавшим и матерился. Савельев, отыскав запасную обойму, лихорадочно выпускал пулю за пулей, но ни разу не попал.