Грех (сборник) - Захар Прилепин

Даже за Вадика я заступаться не обязан. Бармены вообще жульё, в конце ночи обязательно будет скандал: кто-нибудь из гостей обнаружит, что в счёт им приписали несколько лишних блюд, никем не заказанных.

Удивляюсь, что барменов не бьют: гости предпочитают бить друг друга и посуду.

Хотя сейчас Вадика жалко.

– А чего девочек у вас нет? – спросил позёр, наконец прикурив.

Вадик что-то пробурчал в ответ, в том смысле, наверное, что рано ещё.

– Может, мне тебя трахнуть, а?

Бармен протирал бокалы, не отвечая.

Позёр улыбался, глаз от Вадика не отводя. Я всё это видел из подсобки, где ботинки зашнуровывал.

Меня всегда ломает от такой мужской несостоятельности: бедный Вадик, как же он живёт. Он выше меня ростом, нормального телосложения. Конопатый, вполне милый парень.

У него девушка есть, приметная, приходит иногда до открытия клуба с учебничком, читает – она студентка. Вадик наливает ей кофе, девушка аккуратно пьёт, не отрывая глаз от страницы. Слышала бы она сейчас, видела бы.

Никто Вадику не запрещает сказать позёру что-нибудь обидное, обозвать его земляной жабой, толстогубой мразью.

И если позёр попытается ударить бармена, мне придётся вмешаться.

Но Вадик неистово трет бокалы.

Я зашнуровал ботинки и вышел, присел на табуретку у барной стойки, возле позёра.

Здесь и догадался: он не противник мне. Пухлые пальцы, розовые; кулак вялый и мягкий, как лягушечий живот, этой рукой давно никого не били.

– Ты чего бузишь? – спросил я, глядя на него.

Он виду не подал, конечно, – спокойно на меня отреагировал.

– Не, нормально всё, общаемся просто. Да, Вадим?

У бармена имя написано на бирочке, прицепленной к рубашке.

Вадик кивнул.

– Угостить тебя пивом? – предложил позёр.

– Угости, – сказал я.

Пить на работе мне нельзя, но хозяин ещё не пришёл. К тому же я всё равно пью понемногу каждую ночь, делая вид, что скрываю это от хозяина, – а хозяин, в свою очередь, делает вид, что не замечает, как я плохо, без вдохновения, таюсь от него.

Вадик налил мне пива, и я с удовольствием разом выпил почти весь бокал.

Иногда я даю себе зарок не угощаться за счёт гостей, дабы не сближаться, но каждый раз нарушаю данное себе слово.

Сейчас позёр начнёт со мной разговаривать. Где полушутя, где полухамя, трогать по живому цепким коготком и смотреть на реакцию: обычная привычка урлы – слово за слово выяснять, кто перед тобой.

– А ты где прятался, когда я пришёл? – спросил он.

– Я тебя не увидел. Ты незаметный, – ответил я, встал и, тихо отодвинув бокал, ушёл на своё обычное место.

Это деревянная стойка у входа в клуб; слева стеклянная дверь на улицу, справа стеклянная дверь в помещение клуба. За стойкой две высокие табуретки. На одной сижу я, Захар меня зовут, на второй мой напарник, его зовут Сёма, но я называю его Молоток, потому что у него замечательная фамилия Молотилов.

В отличие от меня он не курит и никогда не пьёт спиртного. Ещё он килограммов на сорок тяжелее меня. Он умеет бить, скажем, в грудь или в живот человеку так, что раздаётся звук, словно от удара в подушку. Глухое, но сочное «быш!», «быш!». Я так не могу.

Уверен, что Молоток сильнее, чем я, но почему-то он считает меня за старшего.

У него всегда хорошее настроение.

Он вошёл с неизменной улыбкой, с вечернего, последождевого холодка, похрустывая курткой, потоптывая ботинками, весь такой замечательный и надёжный, рукопожатие в четыре атмосферы, сумка с бутербродами на плече. Ему всё время надо питаться.

И сам он выполнен просто и честно, как хороший бутерброд, никаких отвлечённых мыслей, никакой хандры. Разговор начнёт с того, что на улице похолодало, потом спросит, не пришёл ли Лев Борисыч – хозяин клуба, следом расскажет, какой сегодня вес взял, выполняя жим лёжа.

– Что это за чёрт сидит? – спросил Сёма, кивнув на позёра.

Я пожал плечами. Про Вадика рассказывать не хотелось.

Начали подходить первые посетители. Деловитые молодые люди, строгие бледные девушки: привычная ночная публика, все ещё трезвые и вполне приличные.

Едва ли кто-то из них может нас всерьёз огорчить. Молодые люди слишком твёрдо несут на лицах выражение уверенности – но это как раз и успокаивало. Чтобы обыграть их, достаточно поколебать на секунду их уверенность.

Здесь вообще надо работать предельно быстро и агрессивно. Драка начинается с резкого шума: что-то громко падает, стол, стул, посуда, иногда всё это разом. Мы срываемся на шум. Сёма всегда работает молча, я могу прокричать что-нибудь злое, «Сидеть всем!» например, хотя сидеть вовсе не обязательно и, может быть, даже лучше встать.

Цепляем самых шумных и – вышибаем. За двери.

Эти секунды по дороге от места драки к дверям – самые важные в нашей работе. Здесь необходим злой натиск. Человек должен понять, что его буквально вынесли из кафе – и при этом ни разу не ударили. Он теряет уверенность, но не успевает разозлиться. Если мы его ударим – он вправе обидеться, попытаться ударить в ответ. Влипнуть в драку с посетителями – пошлое дилетантство. Мы стараемся этого себе не позволять, хотя не всегда получается, конечно.

Я слышал, что в соседних клубах были ситуации, когда злые пьяные компании гасили охрану, изгоняли вышибал с разбитыми лицами на улицу. Я бы очень тосковал, когда б со мной случилось такое.

Но, признаться, в этом нет ничего удивительного: на всякого вышибалу обязательно найдётся зверь, который и сильней, и упрямей; тем более если этих зверей – несколько.

А нас с Молотком – двое. На такой клуб и четверых мало, но Лев Борисыч, наш, я говорил уже, хозяин, бесподобно экономен.

Молодые люди показывали нам билеты – синие полоски бумаги с оттиском печати и ценой. Сёма масляными глазами косил на девушек.

Как всегда стремительно вошёл, легко пронося огромный живот, Лев Борисыч; еле заметно кивнул нам, рта для приветствия не раскрывая.

Молоток поздоровался с ним, безо всякого, впрочем, подобострастия – он вообще приветливый.

Я смолчал, даже не кивнул в ответ. Лев Борисыч всё равно так быстро проходит, что я вполне могу поздороваться с ним, когда он меня уже не видит, открывая дверь в помещение клуба. Вот пусть он думает, что всё именно так и обстоит: передо мной давно машет стеклянным туловом увесистая дверь, с трудом разгоняя тяжёлый запах одеколона хозяина, а я ещё произношу своё «…аствуйте… ысович!..».

Куда он спешит, никак не пойму. Всю ночь будет сидеть в кабинете с чашкой кофе, изредка пробираясь в конторку билетёра, подсчитывая прибыль и выглядывая на улицу: кто там ещё подъехал? Неужели для столь важных занятий нужно так торопиться?

Иногда Лев Борисыч выходит в зал, стараясь быть как можно незаметнее, и, если начинается драка, он исчезает беспримерно быстро. Зато он знает обо всём, что происходит в клубе, например, сколько я выпиваю кружек пива за ночь или сколько воруют бармены за тот же промежуток времени, – и не выгоняет барменов ежедневно лишь потому, что новые тоже будут воровать. Впрочем, штат всё равно меняется постоянно, только нас с Молотком не трогают. Может, оттого, что мы и не держимся особенно за эту работу, а может, потому, что мы ещё ни разу не облажались.

Я так давно обитаю в ночном клубе, что забыл о существовании иных людей, помимо наших посетителей, таксистов, нескольких бандитов, нескольких десятков придурков, выдающих себя за бандитов, проституток и просто беспутных шалав.

Несмотря на то что эту публику приходится наблюдать еженощно, я представления не имею, чем они занимаются, откуда берут деньги. Ну, с проститутками и таксистами всё более-менее ясно, а остальные? Я здесь работаю каждый день, но пить сюда не приду ни за что: в клубе за пятнадцать минут можно оставить столько, сколько мне хватит на неделю житья. Взяли бы они меня к себе, эти щедрые люди, я бы их охранял за дополнительную плату, мне всё равно. И Сёме. Какое нам дело до вас.

А вот им до нас очень часто дело. Многие как думают: вышибала, он для того и создан, чтобы помериться с ним силой и дурью. Главное – набраться всерьёз и потом идти к нам в фойе: «А чего мы так смотрим? Хотим меня вышибить? А я с друзьями…»

Но и эти, конечно, не самые проблемные клиенты.

Проблемы могут быть вот с теми, что мимо нас с Молотком сейчас прошли.

Пять человек, в дверь только бочком, плечи, большие руки и ленивое спокойствие на лицах. Они нас даже не заметили – это всегда и напрягает.

Одеты в куртки и лёгкие свитерки – и при этом, говорю, плечи. У меня тоже плечи, но на мне два свитера и «комок», оттого и плечи. Молоток покрупнее, конечно, но и он не конкурент им. Он даже не стесняется в этом признаться:

– Видел?

И головой покачивает.

Молоток, конечно, не испугается и будет стоять до последнего, если что. Но шансы-то, шансы – никакие, да.

Мы с Молотком называем их «серьёзные люди».

Никогда не упьются до неприличия. Сидят за длинным столом, отгороженным тяжёлой шторой, в углу клуба, подальше от танцзала. Разговаривают неспешно, иногда смеются. Лев Борисыч обходит их стороной. Его подозвали как-то, вполне приветливо. Лев Борисыч присел на краешек лавочки и сидел, словно он придавленный воздушный шар – только и ждал повода, чтоб вспорхнуть и улететь. Так и сделал, едва от него отвернулись, пробурчав невразумительно о делах или звонке: кто-то звонить должен. В три часа ночи, ну.