Небоскребы магов - Гай Юлий Орловский

Он вздрогнул, сказал устрашенно:

— Нет–нет, что вы, глерд, как можно от моды… От всего можно, но только не от моды. Эй, открыть ворота!.. Сейчас я дам провожатого, здесь запрещено болтаться, в королевском саду везде порядок и благорастворение…

Провожатый, еще один глерд помоложе, но в таком же добротно дорогом костюме, выскочил из сторожки, выслушал, кивнул и обратился к нам одинаково ней–трально:

— Глерды, прошу вас. Я младший командир глерд Пэлс Гледжер. Коней можете оставить, их отведут к коновязи.

— Мы надолго, — предупредил я.

— Тогда в конюшню, — уточнил он. — За них не беспокойтесь, коней никто не обидит.

Фицрой хмыкнул, но покинул седло, как и я, но оба мешка снял, пояснив:

— А вдруг у вас тут вместо вина пьют воду?.. Я же умру от жажды.

Офицер улыбнулся.

— У нас хорошие виноградники и отменное вино. Но я вас понимаю, вино должно быть под рукой всегда. Пойдемте!

Фицрой проводил ревнивым взглядом слуг, что на–бежали из служебных помещений и ухватили коней под уздцы.

— А у вас тут с коням умеют? — спросил он с недо–верием. — А то у нас говорят, что в Дронтарии вообще на рыбах ездят…

Офицер усмехнулся.

— На рыбах только колдуны и чародеи. Остальные на конях. Прошу вас, идем во–о–он к тому зданию. Старайтесь не привлекать внимания…

— Почему? — спросил я.

— Время тревожное, — ответил он уклончиво.

Фицрой бросил на меня многозначительный взгляд,

я сделал непроницаемое лицо, и так шли, вроде бы вскользь поглядывая на встречающихся глердов.

Почти у всех одежда прошита золотыми нитями, жилеты из толстой кожи, что выдержит удар тяжелой стрелы, кожаные штаны и сапоги с раструбами до сере–дины бедра. У каждого на груди, как водится, золотая цепь, но вместо медальона у всех по зеленому камню, то ли изумруду, то ли что–то другое, я не каменист.

Женщин совсем мало, я покосился на приунывшего Фицроя, что–то Дронтария выглядит милитаризованной не меньше Уламрии, все суровые и напряженные.

Со стороны главного корпуса, куда мы направляем–ся, раздался дикий крик, полный муки и невыносимой боли.

Наш провожатый помрачнел, а я спросил невольно:

— Я думал, пыточные везде в подвалах…

— Здесь юг, — заметил Фицрой с неодобрением. — У них все не как у людей.

Офицер помрачнел, процедил сквозь зубы:

— Его величество предпочел бы пытки.

Крик раздался снова, страшный, нечеловечески му- читальный, словно от дикой боли душа стремится рас–статься с телом, но то никак ее не отпускает.

Я переспросил:

— Король пытает лично?..

— Король никого не пытает, — отрубил он.

Вид у него был такой, что я спросил невольно:

— Не понял… это король?

Он ответил хмуро:

— Да.

— Что с ним?

— Болен, — отрубил он. — Уже давно. И ему все хуже и хуже. Лекари говорят, осталось несколько дней. А то и часов.

Я покосился по сторонам.

— То–то столько повозок, украшенных золотом. Съехались все претенденты на трон?.. Это понятно. И понятно, почему почти нет женщн.

Он протянул руку, преграждая нам путь.

— Не сюда. Я проведу коротким путем.

Глава 11

Коротким этот путь не показался, совсем наоборот, нас с Фицроем довольно долго вели тесными коридо–рами, в одной из комнат велели оставить все оружие, так принято, ничего личного.

Дикий крик раздался совсем близко, за дверью, возле которой застыли стражи, несколько слуг и какие- то королевские советники с очень скорбными лицами.

Офицер сказал шепотом:

— Когда у его величества эти боли, крики слышны на половину города… Женщины плачут от сочувствия.

Я кивнул, я не женщина, да и не мой это король, а всех жалеть — язву желудка заработать, а демократ прежде всего должен беречь и жалеть себя, а также вос–хищаться собой и любоваться, это продлевает жизнь и повышает ее статусность.

— Грустно, — сказал я, — да, грустно. Но вы уверены…

Он ответил нехотя:

— Его величество не прекращает быть королем. И велит докладывать обо всем, что происходит в коро–левстве. Но все же, глерд, хотя от королевы Орландии с пустяком не пришлют человека, все же пощадите ко–роля и не задерживайтесь у него ни на минуту.

Я ответил с содроганием плеч:

— Глерд, я сам не выношу даже вида больных! Пе–редам послание и сразу же смоюсь.

Он посмотрел на меня со странной смесью укора и благодарности.

— Да, глерд… это было бы… да.

— Фицрой, — сказал я, — побудь здесь, постереги оружие. А то кто знает, что тут за порядки.

Он ответил с готовностью:

— Да–да, ты прав. Рожи у всех какие–то не совсем, а меч у меня, сам знаешь, цены ему нет…

Офицер переговорил со слугами, один отворил пе–редо мной дверь, я переступил порог и остановился, обволакиваемый тяжелым воздухом, наполненным сильным запахом гноя, тяжелой болезни и безнадежного страдания.

На ложе, окруженный подушками и подушечками, распластался крупный человек с нездоровым одутлова–тым лицом и воспаленными набрякшими веками.

С той стороны расположились трое лекарей, двое сидят у постели, третий наклонился над больным и всматривается в его лицо, время от времени припод–нимая ему веки.

На меня покосились с неудовольствием, а слуга, что вошел со мной вместе, осторожно приблизился к постели с распластанным, как рыба на столе у кухарки, королем.

— Ваше величество…

Астрингер прошептал едва слышно:

— Говори…

— Посол от королевы Орландии, — сказал он нег–ромко.

Астрингер с великим трудом скосил на меня взгляд залитых кровью из–за полопавшихся сосудов глаз.

— Что… с нею?

Я ответил с поклоном:

— В полном здравии, чего желает и вам, ваше вели–чество.

— Спаси… сибо, — прошептал он, — но, как видите, глерд… издохну уже скоро… Вот возликует ваша ко–ролева!

— Ваше величество, — ответил я с сочувствием, — вы поступаете нехорошо. Как король, обязаны сперва все сделать для королевства, а уж потом, если у вас та–кая блажь, то да, можете. Но не раньше.

Слуга зло зашипел за моей спиной:

— Глерд! Вы забываетесь. Его величество чувствует себя очень плохо.

Астрингер ответил вяло:

— Курт, он прав… Говорите, глерд, быстрее, скоро новый приступ… Не знаю, переживу ли.

Я посмотрел на него, на троих врачей, покосился на слугу, что не слуга, как оказывается, а либо королев–ский секретарь, либо что–то к этому близкое.

— Ваше величество, это как бы только для ваших ушей. Государственные дела.

Он ответил слабым голосом: