В ожидании Догго - Марк Миллз

Он вел себя безобразно – самодовольно, хвастливо, намекал на что-то непристойное.

– Дэн, пойдемте, – попросила Эди.

– И вправду, Дэн, – презрительно произнес Алекс. – Вали-ка ты отсюда.

– Не искушал бы ты судьбу, мелюзга.

Он отступил на шаг.

– У меня черный пояс по карате.

– Прекрасный заголовок для первой полосы: «Обнаружен коротышка с черным поясом».

К моему удивлению, Алекс оказался не настолько глуп, чтобы испортить Джезу и Эми торжественный день, устроив драку на танцах. Он круто повернулся и двинулся прочь.

Эди была шокирована.

– Как вы могли?

– А что мне оставалось делать? Дожидаться, пока он вас отшлепает?

Она поспешила за ним, а я повернул к бару и оказался рядом с Барбарой. Та видела, что произошло, и подмигнула мне.

– Вот так-то лучше!

Пока мы возвращались в дом родителей Эди на такси, в салоне царило ледяное молчание. За всю пятнадцатиминутную дорогу она заговорила только раз. Я расплатился с водителем, и мы вошли в кухню через заднюю дверь.

– На посошок? – предложила Эди.

– Почему бы и нет?

Я попал в немилость, и теперь лучше сразу очистить атмосферу, чтобы утром родители не стали свидетелями нашей размолвки. Эди извлекла откуда-то бутылку арманьяка, и мы устроились за кухонным столом.

– Эди, простите меня, – начал я.

– Не поздно ли с извинениями?

– Обычное дело: сначала происходит некое событие, а затем проштрафившиеся извиняются, – заметил я.

– Я бы сама со всем справилась. Незачем было изображать Рэмбо.

– Мне не понравилось, что он дал волю рукам, – вот и не сдержался.

Эди покачала головой:

– Не следовало вас приглашать.

Ее слова укололи меня, и я обиделся.

– Да, но мы оба понимаем, почему вы пригласили.

– Вот как?

В такси меня использовали в качестве подсадной утки, чтобы отвлечь внимание от них с Тристаном. Вчера по агентству пошел слух, что мы собираемся вместе провести выходные.

– Это ваша идея или Тристана?

– Тристана? При чем тут Тристан?

Убедительная игра. Я сделал глоток арманьяка.

– Забудьте.

– Нет уж, объяснитесь. Я желаю знать, что у вас в голове.

– В голове у меня вот что: раньше я сомневался насчет ваших отношений, но теперь сомнений не осталось.

Я ожидал, что Эди станет возражать, но она вздохнула и отвела взгляд.

– Я вас не осуждаю, Эди.

– Не хватало еще выслушивать упреки от типа, который затащил в постель сестру своей девушки!

На язык напрашивалось нечто такое, что Эди никогда бы не забыла и не простила, и я, прежде чем ответить, переждал мгновение.

– Считайте, что это на моей совести, если вам так легче.

Она опустила голову.

– Господи, какая же я дуреха!

Я сжал ее руку.

– Давайте прекратим этот разговор.

– А если я хочу?

– Утро вечера мудренее. У меня голова забита совсем иным – семейными делами.

– Надеюсь, ничего серьезного?

– Разумеется, нет, – солгал я.

Мы расстались в полутьме около лестницы, потому что я хотел проверить, как себя чувствует в гостиной Догго.

– Обнаружен коротышка с черным поясом, – произнесла Эди, и я улыбнулся.

– Понравилось?

– Но не тогда, когда было сказано. – Эди неожиданно поцеловала меня в щеку. – Спасибо, что стали защищать меня.

– Когда-нибудь я вас все-таки разгадаю, – пробормотал я ей в спину, пока она поднималась по лестнице.

– Не обольщайтесь, – послышался ответ из темноты.

Догго спал на диване в гостиной, но, почувствовав мое приближение, пошевелился.

– Как дела, пес? – Я опустился около него на диван и нащупал в длинной шерсти ушей пару колючек. Значит, Эллиот и Сибелла сдержали слово и исправно выгуливали его по местным просторам. – Совсем тебя уморили.

Когда я направился из гостиной, Догго пошел за мной тенью и, стоило мне закрыть дверь, пролаял раз, потом еще.

– Тихо… – прошептал я, приоткрывая створку, и он тут же пролез в щель и, стоя в коридоре, вилял спутанным, мохнатым хвостом и смотрел на меня своими печальными глазами.

– Хочешь со мной? Ладно.

Догго спал, а я нет. Лежал на спине и сквозь одеяло чувствовал, как он всем своим весом навалился мне на бедро. Мое присутствие успокаивало его, и когда я передвинул ногу, он тоже подвинулся, чтобы снова прижаться ко мне. Мне пришло в голову, что Догго привык к этому – спал с бывшим хозяином на кровати, – и, только притеревшись ко мне, потребовал от меня того же. Пес подергивался и во сне поскуливал. Что ему снилось – прошлая жизнь?

Странно, но я и раньше не переставал об этом думать. Что я знал о прошлом Догго? Лишь то, что сказала мне Клара. Догго – не бродячая собака. Он явился из хорошего дома. Это подтверждало его поведение: в нем не чувствовалось ни раболепства, ни страха, ни надлома. Догго был не из тех несчастных собак, вызывающих раздражение существ, которые дрожат от предвкушения хотя бы капли внимания. Да, ему нравилось, когда его ласкали, но как только ласка надоедала, он не стеснялся остановить навязчивого хозяина пристальным взглядом. Я его уважал за это. Догго держался спокойно, но не надменно, сознавал, что умен, но не выставлял свой ум напоказ и очень трогательно заблуждался в том, каким его видят со стороны. Если бы потребовалось сравнить пса с литературным персонажем, я бы назвал Эркюля Пуаро.

Эркюль! Ну, наконец! Вот подходящее имя для моего малыша. Только с французским, а не с английским произношением. Эркюль навевает мысли о греческом герое и его двенадцати подвигах, где потребовались храбрость и сила – два качества, которые я не сразу разглядел в псе. Эркюль – хорошо, но не так, как Догго.

Я положил руку ему на спину, но очень осторожно, чтобы не разбудить. И вскоре, ощущая его тело и медленное, гипнотическое колебание грудной клетки, крепко уснул.

Глава шестнадцатая

Мы завтракали под ослепительным солнцем на задней терассе. Завтрак оказался выматывающим не только из-за своей бесконечности, но и из-за разговоров. Одна тема сменяла другую, и беседа, не утихая, временами даже переходил в спор. Эллиот воспроизводил сюжеты из воскресных газет, а нам полагалось реагировать. В Пакистане беспилотник убил несколько невинных людей. Какое наше мнение о беспилотниках? Является ли война против талибов действительно войной, и каково определение справедливой войны? Существует ли вообще такое понятие? Как бороться с бесчеловечностью людей по отношению друг к другу?

– И жестоким обращением с животными, – добавила Сибелла. Она хоть и была вегетарианкой, это не мешало ей наваливать на наши тарелки бекон, сосиски и кровяную колбасу.

Заварили еще кофе, и разговор перешел на меня. Не совсем допрос, но близко к нему. Не знаю почему – я ведь почти не знал этих людей, – но меня понесло: я выложил им про брошенную дедом фразу в доме престарелых, резкое опровержение матери, ее вчерашний звонок и загадочное сообщение в голосовой почте.

– Скорее всего это ничего не означает, – таков был вердикт Эди.

– Бедняжка, – нахмурилась Сибелла.

– Все не так уж ужасно, – пожал я плечами, пытаясь отшутиться. – Вы не знаете моего отца.

– Похоже, вы его тоже не знаете, – усмехнулся Эллиот.

– Папа!

– Я только хотел привнести в наш разговор немного легкомыслия.

В конце сада стояла шаткая скамейка, повернутая спинкой к кирпичной стене, увитой старой, полной налившихся бутонов, готовой зацвести розой. Глаз, как на экспертизе, схватывал все детали, будто я был следователем, впервые осматривавшим место преступления. Я понимал, что в данной точке мир изменится навсегда, и радовался, что рядом со мной на скамье сидит Догго.

После нескольких звонков мне ответил Найджел.

– Сейчас, старина, она рядом, – произнес он с псевдоаристократическим распевом. Я понял, что они на улице, наверное, поблизости от бассейна – прожариваются под испанским солнцем до хрустящей корки.

– Дэнни! Ну, наконец! Ты получил мое сообщение?

– Извини, телефон был выключен, меня пригласили на свадьбу.

Мать пожелала узнать, где именно в Чилтерне я нахожусь и значит ли то, что я туда приехал, что между нами с Эди что-то намечается. Ее вопросы не походили на предисловие, когда человек старается взять себя в руки, чтобы перейти к основной, довольно опасной теме. Судя по всему, матери было действительно любопытно, хотелось поболтать, и в итоге мне пришлось напомнить ей:

– Мам, ты сказала, что у тебя для меня есть нечто важное.

– Никак не могу найти записную книжку с днями рождения. Помню, что день рождения Алисы уже близко. Эмма убьет меня, если я опять о нем забуду.

Я молчал.

– Дэнни, ты меня слушаешь?

– Ты была расстроена.

– Разве?

– Мне показалось, ты плакала.

Мать в самом деле плакала – она только что получила сообщение, что ее старинная подруга проиграла битву с раком груди.

– Ты должен помнить ее – Пат Коннолл.

Я помнил, но смутно. Из детских лет выплыло лишь широкое лицо с каскадом темных вьющихся волос.